— Где Шейла?
— У зубного врача.
— Она никогда не жаловалась на зубную боль.
— В наши дни к дантисту ходят не потому, что болят зубы, а чтобы проверить их состояние. Ей нужно поставить коронку на коренной зуб.
К шести часам вернулась Шейла, весело пританцовывая и широко улыбаясь, чтобы показать отцу чудеса ортодонтии.
— Разве не потрясающе? — Чтобы доставить ей удовольствие, детектив заглянул в безукоризненный рот. — Пломбирование немного мучительно. Но совсем не сильно, чтобы закрыть дырку. Актриса должна заботиться о таких вещах.
— Держу пари, что Сара Бернар никогда не думала о своих зубах, — поддразнил ее отец.
Шейла вытаращила глаза и устремила на отца хорошо состроенный взгляд бесконечного обожания.
— Боже! Папа! В молодости ты часто видел Сару Бернар?
Вместо ответа Уэксфорд недовольно фыркнул и подвинул дочери чашку чая. Но она от чая отказалась, отдав предпочтение холодному молоку. Попивая молоко, Шейла начала тараторить о визите к дантисту.
— Если бы я выбирала себе дом… — Шейла произнесла эти слова так, будто говорила о самом невероятном событии. Таким тоном она могла бы сказать «Если бы я даже умерла». — Если бы я выбирала, где поселиться, то не возражала бы против такого дома, как его. Конечно, не в Кингсмаркхэме. Лучше всего в Стратфорде или в Котсуолдсе недалеко от Стратфорда. Один из знаменитых черно-белых домов. Ужасно древний и с атмосферой замка. Зубоврачебная часть, конечно, вполне современная. В приемной свежие номера журналов «Нова» и «Элль». По-моему, это очень прогрессивно.
— И предусмотрительно, — иронически фыркнул отец. — Ведь в Кингсмаркхэме все говорят по-французски.
— Это только твое, папа, поколение получило плохое образование. Но могу тебя заверить, что среди моих знакомых нет никого, кто бы не читал по-французски. Впрочем, старые критиканы могут рассматривать антиквариат. — Она поставила на стол стакан и покачала головой. — На стенах роскошная живопись и потрясающая стеклянная скульптура.
Почти как у нас в участке, подумал Уэксфорд.
— И где же такой кладезь культуры? — вслух спросил он.
— На Плугменс-лейн.
— А дантиста фамилия не Виго?
— М-м-м, Виго. — Шейла села на софу и начала рисовать на веках поблескивавшие черные полоски. — Уже пора тебе и маме перестать ходить к этому ужасному старику Ричардсону на Хай-стрит и переключиться на мистера Виго. — Самая трудная часть в нанесении макияжа завершена. Теперь она проводила щеточкой с тушью по ресницам. — Мистер Виго просто мечта. Тип мужчины со светлыми волосами и резкими чертами лица. Безумно сексуальный. — Уэксфорд поморщился и понадеялся, что она не заметила. Для него Шейла оставалась маленькой девочкой. Какого черта этот светловолосый парень с резкими чертами лица направляет свою сексуальность на его маленькую дочку? — Конечно, он не молодой, — невозмутимо добавила Шейла.
— Полагаю, лет тридцати пяти. Одной ногой в могиле, а другой в сундуке с деньгами.
— Да, ему лет тридцать пять, — серьезно подтвердила Шейла, зажав двумя пальцами ресницы, чтобы завить их. — У него шестимесячный ребенок и какая-то трагическая история. Его старший ребенок монголоид. Ужасно, правда? Ему сейчас восемь лет, и мистер все эти годы не видел его. Он и его жена все пытались и пытались иметь второго ребенка, и вот только теперь это у них получилось. Он обожает своего малыша.
— Откуда ты все это знаешь? — удивился Уэксфорд и подумал, конечно, она же дочь детектива. — Я считал, что ты ходила к нему лечить зубы, а не вести расследование.
— Ох, мы долго разговаривали, — с безмятежным видом пояснила Шейла. — Не надеюсь, что ты сможешь понять, но меня интересует человеческая природа. Если я готовлюсь быть настоящей актрисой, я должна знать механизм, который тикает в человеке. Мне надо уметь хорошо разбираться в людях.
— Бог в помощь, — мрачно пробормотал отец. — Вот уже столько лет я пытаюсь разобраться в них, и все еще доля ошибок составляет процентов восемьдесят.
Шейла разглядывала себя в зеркало.
— У мистера Виго очень элегантные, утонченные манеры. Холодные, если ты понимаешь, что я имею в виду. Я иногда думаю, что у зубных врачей очень интересные отношения с пациентами. Они должны быть приветливыми, иначе ведь человек больше никогда не придет к нему, правда? Это такие интимные отношения, что ты невольно начинаешь думать о другой ситуации. Я имею в виду, папа, что мужчина обычно не бывает в такой близости к женщине. Только когда занимается с ней любовью.
— Искренне надеюсь, что ничего подобного не случилось.
— Ох, папа… Я ведь только говорила, на что это было похоже. Делала сравнение. — Шейла хихикнула и накрутила прядку волос на палец. — Правда, когда я уходила, то он вроде бы как ударил меня током. Он сказал, что у меня самый очаровательный рот, какой он видел.
— Бог мой! — Уэксфорд встал. — Если ты не думаешь о том, что говоришь отцу, то хотя бы могла помнить, что он главный инспектор-детектив. — Он помолчал и добавил, не сознавая, какое впечатление могут произвести его слова: — Я могу пойти и посмотреть на этого Виго.
— Ой, папа!
— Не из-за твоего очаровательного рта, а проводя собственное расследование.
— Но, папа, ведь ты не рискнешь…
Все это время миссис Уэксфорд невозмутимо ела имбирное печенье, но подняла голову и спокойно заметила:
— До чего же ты глупая девушка. Порой я думаю, что божий дар разума вовсе не обязателен в искусстве. Если ты закончила со своим лицом, то выведи лучше собаку.
При слове «собака» Клитемнестра тут же стала вертеться перед глазами.
Они стояли под ивами и смотрели на реку. Не знавший их прохожий мог бы подумать, что это два бизнесмена воскресным полднем прогуливаются по берегу. Но в Кингсмаркхэме их знали все, и все знали, что они стоят на месте, где убили Чарли Хаттона.
— Я говорил, что нам надо поговорить со всеми членами Дартс-клуба, — начал Верден, спускаясь к кромке воды. — И теперь, по-моему, мы поговорили со всеми. Любопытно, что Пертуии единственный, кто мог ладить с Хаттоном, но никто не желает признавать этого. Все остальные всегда были с ним на ножах. Только один из тех, с кем вы разговаривали, имел выдержку и терпение. Но в конце концов и у него Хаттон вызвал некоторое возмущение. Может ли человек убить приятеля за то, что тот высмеял его в баре, и за то, что приятель получает больше денег?
— Может, если надеется получить деньги, — ответил Уэксфорд. — Сто фунтов большая сумма для такого бедолаги, как Келлем. Нам надо понаблюдать за ним, не сделает ли он в ближайшее время крупные покупки. Мне не нравится, что он выстирал одежду, которую носил в пятницу вечером.
Верден осторожно переходил реку, стараясь не замочить ноги. Он перешагивал с камня на камень, выбирая такие, которые не покрывала сверху вода. Потом наклонился и сказал:
— А вот и оружие.
Уэксфорд с берега проследил за направлением указательного пальца инспектора. Все камни, за исключением одного, сверху и со всех сторон обросли, будто мехом, зеленым мхом. Верден показывал на единственный, который казался голым, словно его недавно бросили. Он лежал хорошо видный на каменистом дне реки. Верден, соблюдая предосторожности, чтобы не плюхнуться в воду, нагнулся и двумя руками поднял камень. Камень был не круглый, а продолговатый, похожий по очертаниям на мандолину. Сторона, которая лежала на дне, тоже поросла мхом. Камень как камень. Только его размер и неестественное положение в воде показывали, что он мог быть использован как орудие смерти. Уэксфорд взял его двумя руками и высоко поднял, потом с силой махнул в воздухе. Хаттон шел один в темноте, а кто-то ждал его, притаившись среди ив и кустов ежевики и заранее приготовив камень. Налитый по горло виски, с мыслями, витавшими в облаках, Хаттон сам предупредил о своем приближении. Он насвистывал и скорее всего не старался идти бесшумно. Камень был поднят точно также, как сейчас его поднял Уэксфорд, но в тот раз с силой опущен сзади на череп Хаттона. Может быть, один раз, а то и два и даже больше? Сколько раз надо ударить, чтобы убить человека? Потом Хаттон скатился в воду, а убийца вытащил бумажник, прежде чем бросить камень в реку.
Уэксфорд мысленно восстанавливал картину убийства и знал, что Верден следует за его мыслями, думает так же, как и он, поэтому не затруднял себя разъяснениями вслух. Он бросил камень в воду. Камень немного прокатился по земле, а потом с мягким всплеском упал в реку.
— Если уж мы так далеко прошли, то вполне можем зайти к миссис Хаттон и еще раз побеседовать с ней.
С миссис Хаттон была ее мать и еще три человека. Джек Пертуии сидел на элегантной, обитой клетчатым, как шахматная доска, твидом софе и держал за руку девушку с монументальной башней черных волос на макушке и с ресницами, словно сапожная щетка. Миссис Хаттон и ее мать были в черном. Элегантные, не по сезону черные туалеты не выглядели мрачными из-за большого количества ярких ювелирных украшений. Вдовий костюм казался новым с иголочки, и Уэксфорд не мог сдержать удивления, неужели она вчера днем ходила в магазин, чтобы купить траурные вещи. Ее белую блузку украшало подчеркнуто нарядное жабо из воланов, а на одном из лацканов жакета сверкали крупные стразы. Туалет дополняли темные чулки и туфли. Модные каблуки, острые, как стилет, сверкали новой черной кожей. Она выглядела так, будто собиралась на провинциальный прием для сотрудниц какого-нибудь офиса.
Сначала Уэксфорд почувствовал насмешливое презрение, но потом подумал о покойном и вспомнил все, что знал о нем. Чарли Хаттон хотел бы, чтобы его вдова выглядела именно так: мужественной, сверкающей, нарядной. Маленькому задиристому человеку, вроде Хаттона, меньше всего бы понравилось духовное самосожжение вдовы.
Детектив перевел взгляд на других членов компании. Ясно, они прервали траурное чаепитие. Девушка на софе, должно быть, невеста, и смерть Хаттона отсрочила ее бракосочетание. А второй мужчина?
— Мой брат, мистер Бардслей, — сказала миссис Хаттон. — Они мама приехали, чтобы побыть со мной. Садитесь. Здесь много места. — Она с гордостью показала на несколько пустых стульев. Это были хорошие стулья с мягкими сиденьями, а не жесткие обеде