— Точно, — тихо произнес Гелий. — И брови этакими дужками. На Чичикова похож.
— На знак червей. Ну, в картах есть черви… — добавила Зоя Алексеевна.
— Ну и ну! Так мы что, раскрываем убийство? — спросила Маргарита Сергеевна.
— Конечно, мы раскрываем убийство! Настоящее! — воскликнула Глафира. Она подошла к Зое Алексеевне, хотела ей что-то сказать, но вдруг остановилась и поежилась. Руки ее забегали по воздуху, вокруг головы Зои Алексеевны, она вся напряглась, помрачнела и вдруг сказала страшное:
— А ведь тут есть сила. Посторонняя. Около вас, Зоя Алексеевна. Это не подруга ваша видела убийство, а вы сами, так я думаю. И убийца это подозревает. Его мысль, часть его самого всегда с вами. И сейчас.
Глеб спросил у Глафиры то, что хотели сейчас знать все:
— А как тебе кажется — он все это слышит? Он знает, что мы о нем говорим?
— Нет, конечно. Хотя в нашем мире ни в чем нельзя быть уверенной.
— Ты имеешь в виду подслушивающие устройства?
— Я имею в виду мысленное общение. На каких-то особых волнах. И почему мы уверены, что так же нельзя передавать и звук? И чувства? Мне кажется, что возможно все. Но тут другое. Если человек совершил убийство, то душа его — потемки, и не в смысле нашей поговорки, а — она невежественна, корыстна. Ей неподвластны тонкие материи. Так что нас он не воспринимает.
— Глаш, а ты можешь его прогнать? — жалобно спросил Валентин. — Как хорошо, что во время операций у меня не бывает всей этой чертовщины!
— Возможно, могу. Но не надо. А то вдруг он и впрямь что-то почувствует? Зоя Алексеевна, что с вами?
Валентин подсел к дивану, на котором полулежала Зоя Алексеевна, взял ее за руку, сосчитал пульс, тревожно покачал головой, затем нашел в кармане какие-то таблетки и, велев ей проглотить сразу две, дал запить.
— Сейчас будет все хорошо, сейчас, — утешал он ее как ребенка. — И мы больше не будем говорить ни о каких плохих дядях. Все поняли, да? Чтобы не доводить человека до… ни до чего не доводить. Сейчас вы уснете, Зоя Алексеевна, совсем ненадолго. Но за это время снимется все напряжение, все эмоциональные наслоения последних дней, уйдут на задний план все переживания…
Зоя Алексеевна лежала с закрытыми глазами, она дышала глубоко и спокойно.
— Она недолго проспит. Валя, надо решать, что делать, — сказал Валентин.
— Я уже решила. Ее нельзя оставлять одну. Если убийца и впрямь что-то знает, он может пойти на все.
— Вы правы. И эта его энергия, которая здесь присутствует… этот его дух… он какой-то агрессивный, я это ясно чувствую, — заметила Глафира.
— Мы мало знаем, — с сожалением сказала Валентина, — но если налечь на нее сейчас всем скопом, она не сможет рассказать нам всего с теми подробностями, от которых многое зависит, слишком тяжелы переживания… Лучше давайте сегодня ее проводим домой все вместе, и я с ней останусь. Идет? А завтра можем собраться снова, если обстоятельства позволят. Я вам все доложу.
— И милиции? — уточнил Ефрем, который не любил, когда Валентина подвергала себя опасности.
— Ну конечно! — заверила она.
В одиноком жилище Зои Алексеевны было две комнаты, очень приличная прихожая, кухня и все удобства, полагающиеся стандартной квартире в стандартной пятиэтажке.
— Проходите, Валечка. Это хорошо, что вы решили побыть у меня. Мне последнее время и впрямь очень неспокойно, — призналась Зоя Алексеевна.
— Я это поняла. И я побуду с вами сколько надо до… конца. Ну, до того момента, когда наступит ясность и… спокойствие.
— Боюсь, Валечка, что этого не будет…
— Я только об одном вас прошу, Зоя Алексеевна, — будьте со мной откровенны. Вы боитесь, вы в опасности. Я ведь почти сразу поняла, что убийство видела не ваша знакомая, а вы сами.
— Тише, Валечка, тише! Не произносите этого слова, прошу вас! Если б вы знали, как я живу последние недели… Я баррикадируюсь, я боюсь пройти возле окна — а вдруг в меня выстрелят! Смотрите, с чем я хожу по улице!
Зоя Алексеевна показала Валентине самодельное примитивное, но, очевидно, вполне стре.»1яющее устройство, похожее с виду на толстую авторучку.
— Племянник сделал. Ты, говорит, тетя, хоть и не боишься ничего, а на-ка тебе на всякий случай… Вот тут отогнешь, тут нажмешь, и — выстрел. Я взяла, потому что уже боялась…
— Надеюсь, вы не… стреляли? — спросила Валентина, рассматривая «авторучку». — Этой штукой можно запросто убить человека…
— Пока не стреляла.
Немного перекусив на кухне и на эти несколько минут забыв о главной теме своей беседы, они прошли в большую комнату, обсудили цвет обоев, портьеры — кстати, плотно закрытые, посмотрели новые книги, и только после этого Зоя Алексеевна повела Валентину в спальню. Это была маленькая комнатка, и окно в ней так же зато ражи-вали плотные шторы. Зоя Алексеевна посадила Валентину на единственный здесь стул, а сама села на кровать. Видно было, что она еще не переступила через ту черту, за которой начинается настоящее откровение, что какая-то незримая сила старается удержать ее от этого, и не просто удержать, но и сковать ее волю, подчинить кому-то или чему-то неведомому ее поступки. Валентина это почувствовала.
— Зоя Алексеевна, прошу вас — не останавливайтесь на полпути. Сейчас я вам помогу. Вы это — будем называть это просто это — видели со стороны? В чьей-то квартире? На улице? В подъезде? В каком-то учреждении?
— Ох, Валечка, нет. Здесь видела. Дома, — как-то просто и буднично сказала Зоя Алексеевна.
— Дома? Как? Это было… у вас? Ваши гости повздорили?
Зоя Алексеевна с какой-то тихой полуулыбкой отрицательно покачивала головой. И тут до Валентины дошло.
— Господи! Я ведь догадалась, почему вы меня именно сюда привели! Окно! Вы все видели в окно!
Валентина хотела броситься к окну, но Зоя Алексеевна ее удержала:
— Не надо! Поверьте, это… опасно.
— Мне бы и раньше можно было понять! Ведь те ваши окна, кухни и большой комнаты, смотрят во двор. А это — на соседний дом, он совсем рядом. Окна в окна. Если мы везде выключим свет, то можем открыть здесь штору, и… восстановить всю картину, а? Впрочем, нет. Там тоже смогут все восстановить, так сказать.
— Да. Я тоже так думаю. Поэтому и согласилась взять чужие ключи. От соседской квартиры. Соседка уехала, просила цветы поливать.
— Замечательно! Этажом или двумя выше?
— Одним.
— Так вперед!
Обе женщины осторожно, оставив свет в комнатах, вышли в коридор, поднялись на этаж и без труда вошли в чужую квартиру.
— Не зажигайте света. Только вам придется меня вести, — попросила Валентина. — Надеюсь, днем вы шторы оставили приоткрытыми, чтобы сейчас ничем не привлекать внимания, если за окнами следят?
— Правильно надеетесь.
Они ощупью пробрались в такую же, как у Зои Алексеевны, спальню, медленно, осторожно подошли к окну. В доме напротив уже мало где горел свет. В темноте же рассмотреть, что делалось за окнами, было совершенно невозможно. Единственно что удалось увидеть Валентине — это огромное зеркало в окне второго этажа. Оно сияло так близко, будто было вставлено не в шкаф, а прямо в оконную раму. Зоя Алексеевна заметила, что заинтересовало Валентину, руки ее задрожали.
— Я правильно смотрю, Зоя Алексеевна?
— Правильно, Валечка.
— Но как же он… убил, если видел, что это могут заметить из окон напротив?
— А он и не делал это перед окном. Валюша, он убил ее — свою бывшую жену — вон там, в уголке, задушил шарфиком газовым — длинным таким, розовым. Она его вокруг шеи закручивала, собиралась с ним идти куда-то. Вот и ушла…
— А вы… О, дело тут в зеркале, да?
— Да. Шкаф был полуоткрыт. И все это отразилось в зеркале. Тут зайчик сыграл свою роль.
— Какой зайчик?
— Солнечный. Я как раз у окна сидела, писала, а этот зайчик из зеркального шкафа отражался — представляете? — вон на том щите, где реклама, видите? — а оттуда — ко мне, ходил у меня по бумаге — туда-сюда. Ну, я и посмотрела, в чем дело. И увидела. Я все увидела. Он как-то очень легко и быстро ее задушил. Сзади скрутил этот шарфик… Я знаю, что вы сейчас спросите — почему я не кричала, ведь, может, ее можно было спасти… Но поверьте, тогда я не знала, что это убийство. У него были такие изящные движения, как в… балете. А когда она упала, а он обернулся…
— То понял кое-что… про зеркало.
— Думаю, что да.
— А вас он уже видел?
— Да. У нас ведь в подъезде висит список жильцов. Все просто. Да мы и раньше были знакомы — я много лет курировала самодеятельность, а он все пытался поставить какие-то танцы, балетные номера суперсовременные, — кажется, что-то восточное. И музыку для этого особую написал или хотел написать, не помню… Но это все и неважно. Все думают, что она сама себя задушила… Закрутила вокруг шеи шарфик и наступила на его конец… На похоронах даже сравнивали ее смерть со смертью Айседоры Дункан — помните, ее длинный шарф попал под колесо автомобиля, в котором она же и ехала…
— Я слышала, что подозревали самоубийство…
— Да. Но следствие, кажется, уже закончилось. На него не пало подозрений — они жили порознь, хотя и не были разведены.
— Но зачем он это сделал? В чем смысл?
— Смысл? Как интересно, что вы, всегда и все знающая, спрашиваете меня об этом.
— Но вы стояли и стоите близко к этому. В данном случае ближе, чем я.
— Я думаю, материальный интерес. Около него сейчас молодая дама, нужны деньги, а у жены они были. Поговаривали, что она удачно вложила сбережения — кажется, в «Газпром». Квартиру приватизировала. Теперь у него и деньги, и квартира. И образ любящего, скорбящего мужа. Только я порчу всю картину. Одно время мне казалось, что он про меня забыл, а недавно поймала его цепкий, тяжелый взгляд…
Еле слышно скрипнула входная дверь. Возможно, женщины бы этого и не заметили, если бы не полоска света, которая прорезала тревожное, темное пространство. Зоя Алексеевна прижалась к Валентине и крепко сжала ее руку… Валентина сделала знак молчать, не шевелиться, не пугаться и спокойно вытащила из сумочки пистолет, потому что точно помнила — войдя в квартиру, они заперли за собой дверь… Шаги раздались совсем рядом — осторожные, шаркающие, чем-то шаркали и вверху по стене. И только когда напротив, в туалете, загорелся свет, Валентина поняла, что у незваного