— Ну и дела! — произнесла врач.
— Бывает же! — сочла своим долгом подать голос и Анна. — Мне идти?
— Что вы, а пломба? Сейчас пломбочку поставим. Постоянную. Этот зуб вам еще послужит. Хорошо?
— Хорошо, — покорно ответила Анна и вновь укрепилась в спасительном кресле. Мысль заработала четко, как никогда. Домой идти опасно, мало ли какие подозрения могут возникнуть — в конце концов ее наверняка запомнил водитель. Хотя скорее всего — не ее как таковую, а какие-то детали одежды, волосы, глаза… Значит, одеваться и причесываться так же больше не стоит. Надо ехать на дачу! Временно в ее владении была теткина дача, а сама тетка вышла замуж и перебралась в Москву. Слава Богу, там крепкий домик в два этажа, стоящий среди лиственниц и не бросающийся в глаза…
— Не больно? Вот так стучу — не болит?
— Не болит. Ой, спасибо вам, доктор!
— Очень хорошо, что вы сегодня пришли. Рекомендую показываться хотя бы раз в три месяца. Иначе — сами понимаете…
В холле больницы Анна дождалась, пока освободится телефон, которым можно было пользоваться без жетончика — главврач позаботился! — и позвонила в пригородный пионерский лагерь, или, как теперь называли — лагерь отдыха, — как там ее Ванечка. Все было в порядке, директриса радостно сообщила ей, что мальчишки сейчас на речке, рыбачат. От этой ее радости улыбнулась и Анна. С этой улыбкой, с тяжелой своей сумкой и гривой волос, закрывавших пол-лица, она торжественно вышла из больницы и старательно спокойно пошла на автобусную остановку в другом конце своего микрорайона — оттуда автобусы ходили в садоводческое товарищество…
И когда автобус выехал за черту города, когда холодный, едкий, берущий за душу страх остался позади, когда неимоверное напряжение последних часов и минут сменилось обволакивающим, теплым покоем, Анна заснула. Проснулась она уже в поселке, от которого было рукой подать до дач…
Отчаянно сияло солнце — так, что в комнате было все желто-оранжевым. Раскаленное светило протягивало свои лучи всем — для жизни, радости, счастья и улыбки. И в этом солнечном море покоился лазурный островок, до которого так нелегко было добраться! Но она добралась, она стала богатой, и… Со счастьем потом разберемся! А пока… Анна еще раз перебрала руками свой «островок» — стодолларовые купюры и вновь стала считать, раскладывая их по кучкам и записывая каждую. На все это ушло много времени, но когда она все посчитала, то почувствовала, что к ней подползает, ее охватывает прежний ужас — на диване лежало пятьдесят тысяч долларов! Она с удивлением посмотрела на свои руки — они были грязные. Тут ей пришло в голову, что на дипломате она оставила отпечатки пальцев. Эх, надо было его убрать! Но теперь поздно, его уже наверняка увидели мальчишки и, возможно, не только они. И еще одна мысль не давала ей покоя — а вдруг кто-нибудь видел, как она шла с дипломатом от автобуса? Из окна, например? Правда, ее скрывали кусты, да и дипломат был закрыт пакетом, но был момент, когда она почувствовала на себе чей-то взгляд…
Анна сложила деньги в льняную сумку, купленную недавно в универмаге на дешевой распродаже, засунула ее еще в одну и спустила это все в холодный погреб, который с трудом открыла — несколько лет им никто не пользовался. Вышла на улицу, заложила в кирпичи, где обычно жарили шашлыки, бумагу, в которой были завернуты деньги, и быстро ее подожгла. Все!
Перед уходом Анна хотела набрать зелени, огурцов, но подумала, что зайдет на работу — почему бы и нет, объяснить, что была в стоматологии, и совсем не надо, чтобы сослуживцы гадали, с чего это она утром вдруг подалась на дачу. С пустой сумкой и тяжелым сердцем она побрела к поселку…
В компьютерной все обедали — эх, пригодились бы Анины огурцы! Ее тоже усадили за общий стол. Но Анна показала всем свою новую пломбу — нельзя есть два часа. Волновалась она зря — девчонки набрали за нее текст, начальство ничего не заметило.
— Я отработаю, — заверила Анна.
— Да уж не успеешь. Ты же в отпуск уходишь…
Эти простые слова открыли для нее какую-то новую страницу. Анне давно уже не было важно, в отпуске она или нет — все равно вечно торчит в городе, лишь этим летом иногда на теткиной даче. Сейчас же она посмотрела на предстоящий отпуск другими глазами — Господи, да ведь теперь она сможет поехать с Ванечкой в любой конец света. Только вот как это объяснить? Как сказать тем же девчонкам, откуда деньги?
— Да, в отпуск… Кстати, мне тетка решила… первый раз в жизни… подарок сделать… Путевки нам с Ванечкой в какой-то круиз…
Риска не было никакого — ее московскую тетку никто здесь не знал и координат ее ни у кого не было.
— А куда?
— Да я не разобрала. Плохо было слышно по телефону.
— А чего ты не радуешься?
— Я радуюсь! Как-то еще не успела осознать…
— Давно бы твоей родне надо было о вас подумать. Бьетесь, бьетесь…
Анна была благодарна девчонкам за такие слова. Они все про нее знали и всегда ей сочувствовали. Как жаль, что она не может им дать хотя бы по тысяче рублей… Сразу спросят — откуда?
Отработав кое-как — в голову лезли пестрые мысли, — Анна уже в третий раз за день переоделась, найдя на работе в шкафу свою когда-то здесь оставленную и вполне еще приличную кофточку, и тихо, медленно, с трудом переставляя ноги, пошла домой.
Всю дорогу она шла пешком, обдумывая свое теперешнее состояние и подготавливая себя ко всему, что может случиться. К вопросам, которых она хотела бы избежать. К взглядам, с которыми не хотела бы встречаться. К отражению подозрений, обвинений. К обыску — как знать?
Подойдя к дому и увидев, что ее никто не ждет и вокруг все спокойно, Анна сразу нырнула в свой подъезд, открыла дверь, заперлась и включила свет… Все нормально, все на своих местах, словно ничего и не произошло. Анна автоматически, словно робот, приготовила себе ужин, села за стол, и. вдруг ее тихое, зыбкоспокойное пространство прорезал дверной звонок. Так же механически, повторяя про себя написанные когда-то стихи «Я робот, я машина, автомат, не уникум — обычное явленье, я следую банальным повеленьям — вперед и вправо, влево и назад», Анна открыла дверь… На пороге стояла тетя Нюра. Анна всегда любила эту добрую, мудрую женщину, которая не раз нянчилась с Ванечкой, выручала ее деньгами, и теперь ей было приятно, что пришла именно она.
— Проходите, Анна Михайловна! Как хорошо, что зашли. А то мне сегодня как-то неспокойно, — призналась Анна, усаживая соседку.
— У меня, Анюта… как бы это сказать… утешение тебе есть… предложение. Ты только прими все спокойно. Хорошо?
— Господи, да что случилось-то, теть Нюр? Вы сидите, сидите. Ужинайте со мной.
— Спасибо. Послушай-ка меня внимательно, старого человека. Я весь день сегодня думала. И решилась. Мало у тебя было радости в жизни. У меня еще меньше. И впереди — ничего, труба дело. Вот почему я пришла. Мы ведь всегда с тобой ладили, да?
— Да…
— И сейчас поладим! Только если ты будешь не согласна — скажи сразу. И ничего тогда не надо…
— Я ничего не понимаю. Пока.
— Мне недавно на бывшей работе плитку электрическую подарили. С двумя конфорками. К юбилею. Ну, они спросили, что надо, знаешь, как это всегда бывает, я и говорю — плитку, а то у нас перебои с газом. А плитка в коробку большую упакована. Я эту коробку сегодня утром взяла, вышла из дома, зашла с ней в шалаш, а сама будто бутылки пустые ищу, засунула туда дипломат — он, зараза, еле влез, да и пошла за огороды, на пруд. Там — ни души. Бросила его в воду. То есть — коробку эту. А она плывет. Я тогда ее под водой немного подержала — и все. Вот и будь спокойна. Они тут все искали, бегали. Описания твоего нормального у них нет. Так что дама ты у нас теперь богатая. Сколько там? Много?
— Тысячи…
— Чего?
— Долларов. Господи, да что же теперь будет-то?
— Успокойся. Хорошо все будет. Хорошо. Да, вот еще что, Анюта — вдруг у них номера переписаны? Вот чего бойся. Хочешь, я одну бумажку возьму и в банке поменяю на рубли? Проверим. Если переписаны номера, скажу — нашла в кустах, ничего не знаю. И в том месте покажу, где ты шла…
— Еще кто-нибудь знает?
— Думаю, нет. Уверена. Многих опрашивали, у кого окна на остановку смотрят. Никто ничего.
— А вы… пришли только за тем, чтобы это сказать? Предупредить?
— Не только. Я пришла… в компаньоны к тебе проситься. Возьми меня с собой, куда поедешь. Я знаю, ты обязательно поедешь. С Ванечкой. Я вас люблю. Нам втроем будет лучше, чем вам вдвоем. И Ванечка ко мне будто к родной бабушке… Я тебе и потом помогу. Вот квартиру вам надо покупать. А спросят — откуда денежки-то? Я и здесь помогу, что-нибудь придумаю. У меня родня в чудесном городе на Волге. Можем там расположиться. Ты жизнь начнешь заново. Я все маялась — как тебе это скажу, вот и сказала. Ты плохо обо мне не подумала?
— Нет. Я всегда о вас только хорошо думала. Я согласна, теть Нюр. Все хорошо. А то уж извелась вся…
— И помни — если что, я все на себя возьму. Мне все равно уж немного осталось…
— Да что вы! Мы еще поживем! Пошумим еще, как деревья на ветру.
— На попутном…
— На попутном!
Они обнялись и неожиданно расхохотались.
— А вы хитрая, Анна Михайловна! Я ведь тогда чей-то взгляд почувствовала, только не знала, что это вы…
— Да не хитрая. Я случайно тебя увидала. У меня окна-то и на ту, и на другую сторону, знаешь. Гляжу — ты пробираешься с дипломатом, а потом — из шалаша выходишь уже без него и переодетая… Ну, тебе спокойнее стало?
— Стало.
— Давай завтра с утра я пойду поменяю купюру. Там крупные?
— Очень. По сто.
— Давай сейчас. Ты с утра — на работу, а я — в банк.
— Нету.
— Чего? Закопала?
— Ага. В погреб спустила.
— Вот дура-то! Да ведь на дачах по погребам шарятся, продукты ищут!
— Да уж теперь дело сделано… У тетки там погреба-то не видно, никто и не догадается, что он там есть…
Тетя Нюра ушла, и Анна буквально всей кожей ощутила приблизившийся покой. Уже не шумело в ушах от напряжения и страха, не дрожали до онемения руки, не ухало сердце от страшных картин, которые она гнала от себя — свершенное правосудие, одинокий Ванечка… Она знала, что мысль материальна, а значит, даже мысленно нельзя допускать провала, поражения, иначе произойдет катастрофа. Кто знает, как в нашем непознанном мире борются между собой черные и светлые мысли — возможно, как воины на поле брани. И если в реальном земном сражении вполне может победить черный во