ин, то кто даст гарантии, что в незримом нашем пространстве черные помыслы тоже не смогут победить? И вот теперь ей не надо было себя одергивать, сдерживать — тетя Нюра ее успокоила так же, как в детстве — мать. И вместе с покоем пришла уверенность — все будет хорошо, прекрасно, замечательно!
Следующие несколько дней прошли в каком-то чаду — Анне Михайловне после «пробного камешка» — первого обмена удалось поменять две тысячи долларов, не привлекая ничьего внимания. Анна же в турагентстве, да не у себя в городе, а в Москве заказала две путевки, два тура — один, естественно, с ребенком, — во Францию, Италию и Португалию, на Азорские острова. Выбирали долго, решающей оказалась информация об экологии пляжных зон стран Евросоюза. Для всех троих была куплена подобающая одежда, и Ванечка, срочно привезенный из лагеря, обомлел, когда увидел свой новый летний костюм, отличные босоножки и много других вещей, необходимых для отдыха.
И когда обе Анны — старая и молодая, держа с двух сторон за руки Ванечку, тихо, не привлекая излишнего внимания, сели в поезд и поехали в Москву, где для них открывался иной, беззаботный и радостный мир, наполненный новыми ощущениями и впечатлениями, то обе они отлично сознавали, что их справедливо можно считать самыми счастливыми людьми на всем белом свете…
Над пляжем проносились звуки танго. Анна сидела под удобно устроенным тентом и смотрела на море, которое было здесь особенно бархатным, ласкающим, мягким и теплым. Она его любила. У самой воды играл Ванечка. У него были шарики, которые двигались сами по искусно устроенному пластмассовому кругу, и легкие, изящные самолетики, которые тоже умели описывать круги. Эти игрушки Анна купила ему в Риме, в магазине недалеко от собора святого Петра. Анна Михайловна плавала в очень смешной резиновой шапочке, похожей на ежа. Анна улыбнулась. Что ж, ей с этой женщиной легко, удобно, спокойно и удивительно хорошо. И для Ванечки семья стала на одного человека больше. Анна Михайловна помахала ей из воды. Анна ответила тем же, вскочила, подбежала к Ванечке и вместе с ним ринулась в воду. Втроем они взялись за руки и запели так, как Анна пела в детстве, когда они всей дворовой оравой купались в реке:
На паркете восемь пар,
Мухи танцевали,
Увидали паука,
В обморок упали!
И все трое бросились с головой в воду, чтобы тут же вынырнуть и снова запеть, захохотать, обнимая друг друга, и всю эту землю, это небо, весь этот удивительный мир, все это блаженство, которое было рядом, вокруг них и в них самих…
Александр РЫБАЛКА
ПОХОЖИЙ НА ДРАКОНА
Глава 1. Говорите ли вы на блазоне?
— Признаться, сколько лет я работаю в полиции, а вижу такое в первый раз, — произнес Вильям Лимбург, наклонившись над изуродованным трупом.
— По всей видимости, его пытали, хотя умер он от сердечного приступа, — сказал врач. — Не выдержал болевого шока.
Следователь Вильям Лимбург еще раз внимательно оглядел кабинет погибшего, барона фон Раппарда. Старый барон жил в доме один, если не считать немногочисленной прислуги. Как назло, в эту ночь в большом баронском доме осталась ночевать только немолодая уже горничная Марта (ее труп, найденный внизу, у лестницы, полицейские сейчас грузили в машину).
«На ограбление непохоже, — подумал Лимбург. — В комнате немало безделушек, за которые можно было бы взять неплохие деньги». Эту мысль подтверждали несколько купюр, оставшихся в ящиках стола, из которого выгребли все остальное.
Кабинет погибшего был довольно интересен — большая библиотека, в которой изрядно порылись (однако искали не купюры, иначе перетряхивали бы все книги страницами вниз, здесь же обыску подверглись определенные разделы — Лимбург сразу же решил посмотреть, какие), стена вокруг камина, украшенная мечами и пестро расписанными щитами… В углу кабинета стоял манекен, на который был аккуратно накинут белый шерстяной плащ (не новомодный макинтош для защиты от дождя, а вроде тех, которые носили средневековые рыцари). Плащ украшал лишь вышитый черными нитками контур щита, перечеркнутый черным же крестом. На безголовой шее манекена покоилась черная муаровая лента, на которой висел железный крест.
— Барон сотрудничал с Германией? — спросил следователь у местного полицейского, указав на крест.
— Отчасти, — усмехнулся тот. — Барон являлся ланд-коммандером Утрехтского отделения Тевтонского ордена.
Лимбург ничего не понял, но зато подумал, что в этом надо будет разобраться позднее. Он подошел к полкам, чтобы рассмотреть, какие книги подверглись обыску. Большинство литературы, как он заметил, составляли книги по истории, генеалогии и геральдике, причем неизвестные преступники переворошили именно геральдические книги.
— Барон увлекался геральдикой? — спросил следователь.
— Являлся советником Королевского Голландского департамента геральдики, — ответил полицейский, — а также, по совместительству, герольдмейстером отделения Тевтонского ордена.
— Вы явно хорошо осведомлены о жизни барона, — заметил Лимбург.
— Что вы хотите, — почему-то начал оправдываться полицейский, — Утрехт — город тихий, маленький, и фон Раппард был заметной фигурой. Если вы задержитесь у нас на несколько дней, до похорон барона, то увидите, какие люди приедут на похороны. Весь цвет голландского дворянства.
— Да, конечно, задержусь. Я задержусь в Утрехте до тех пор, пока не распутаю это дело… Выносите! — крикнул он полицейским, которые уже погрузили труп горничной в машину. Они вошли в комнату, сдернули с барона белую простыню и принялись отвязывать его от кресла.
Останки барона представляли собой жуткое зрелище. Его руки и ноги были привязаны к креслу, рубаха на груди разорвана, и грудь покрывали жуткие шрамы, которые оставила раскаленная кочерга. Правое ухо фон Раппарда было наполовину отрезано и болталось на небольшом лоскуте кожи.
— Вы знаете, — заметил вслух Лимбург, как бы сам для себя (на самом деле для местного начальника полиции, когда его подчиненные уже вышли), — дверь-то не была взломана. Ее открыла горничная — значит, барон дал ей приказание впустить ночных гостей. Фон Раппард, несмотря на старость, был крепким человеком — меньше, чем двоим людям, его вряд ли бы удалось связать. То есть с этим бы справился и один силач, но тогда точно комната сохранила бы следы отчаянной борьбы. Горничная была убита в своей комнате внизу — для этого хватило бы и одного человека, то есть барона навестило не менее трех человек. А теперь давайте подумаем — где в Утрехте могли остановиться три человека (это наверняка должны были быть приезжие)?
— Почему? — удивился утрехтский полицейский.
— Потому, что три человека из одного города — это уже банда. А вы ведь ничего не слышали о банде, разбойничающей в Утрехте?
Полицейский не смог не согласиться с железной логикой амстердамского следователя.
— Так куда вы сейчас? — спросил он. — Остановитесь в какой-нибудь местной гостинице? Я порекомендовал бы «Льва и Корону».
— Я думаю, господину следователю удобнее будет остановиться в моем замке, — раздался на лестнице властный голос, и в комнату вошел высокий мужчина.
— Кто вы такой? — недовольно спросил Лимбург. — Почему вас впустили внутрь?
Полицейский уже раскрыл было рот, приготовившись давать объяснения, но мужчина объяснился сам:
— Я барон зо Слоотен, заместитель покойного фон Раппарда.
— Заместитель? — удивленно переспросил следователь.
— Если хотите точнее, то коадъютор ландкоммандера, но ведь это вам ничего не скажет.
— Почему, скажет. Вы коллега покойного по Тевтонскому ордену, я правильно вас понял?
— Так точно.
— Тогда, может быть, вы поможете мне осмотреть книги и бумаги барона, я вижу, что у ночных посетителей они вызывали немалый интерес.
— С удовольствием.
Труп фон Раппарда тем временем отвязали от кресла, положили на носилки и вынесли из комнаты. Зо Слоотен по-хозяйски подошел к книжным полкам и принялся их осматривать — из этого Лимбург понял, что барон бывал тут неоднократно, а также, скорее всего, не имел никакого отношения к ночному визиту — иначе он не бросал бы осторожные взгляды по комнате, прикидывая, что пропало. Следователь сделал местному полицейскому незаметный знак удалиться — ему хотелось побеседовать с таким важным свидетелем наедине.
— Как вы думаете, что могло послужить причиной убийства? — спросил Лимбург у барона, перебиравшего книги.
— Понятия не имею. Ландкоммандер не был богат, кроме того, свои основные сбережения хранил в банке, и все это знали.
— Романтическую историю я исключаю сразу — барону было за семьдесят. Может быть, месть?
— Месть? — удивился коадъютор. — За что? Фон Рап-пард в жизни мухи не обидел, и врагов у него не было. Тем более таких, которые стали бы пытать беспомощного старика.
«Ладно, — решил про себя Лимбург, — отложим пока беседу».
— А что это за книги, которые заполняют баронскую библиотеку?
— Фон Раппард был герольдмейстером отделения Тевтонского ордена, а кроме того, личным советником Нидерландского Короля Гербов. Большинство книг, находящихся в этом шкафу, у которого мы стоим, — учебники по блазону. Вы понимаете блазон?
— Блазон? — удивился Лимбург. — Что это такое? И откуда у нас в Голландии Король Гербов?
— Значит, вы не дворянин? — строго спросил зо Слоо-тен.
— Нет, мои родители были купцами, и даже образования приличного не получили.
Барон слегка нахмурился (а впрочем, может быть, это только показалось следователю) и сказал:
— В таком случае воспользуйтесь возможностью пополнить свое образование. Блазон — это язык геральдики. Он был создан как средство, позволяющее подробно и точно описать герб, и представляет собой смесь французских и англосаксонских слов. Само слово, кстати, произошло от немецкого «блазен» — трубить в рог. На старинных рыцарских турнирах рыцарь, желавший принять участие в состязании, подъезжал к месту турнира и трублением в рог вызывал к себе герольда. Герольд выходил, брал щит рыцаря и относил в компанию герольдов, которая под предводительством старше