Ему была противна эта баба — удивительно, что совсем недавно он видел в ней прелестную, хоть и грубоватую женщину. Это было существо, не более того, все узники постепенно превращаются в животных. Если вам будут говорить о чистых, мужественных и причесанных узниках — это инсценировка, липа.
Аскольд ожидал от нее человеческого движения — отказа от банана.
Но Лена вяло протянула руку, взяла банан и начала его чистить.
— Я стараюсь объяснить тебе, — твердил Аскольд, — что ты на свете живешь не одна.
— А кто еще? — спросила она без издевки, без иронии — просто хотела для себя уточнить, кто же, кроме нее, живет на свете.
Аскольд знал, что у Лены опять подвело живот — ее мучил колит, а может, амебная дизентерия— черт его разберет. А при этом Аскольде приходилось терпеть — не пойдешь же к параше, что стоит в углу темницы.
Аскольд не смог сразу ответить на вопрос Лены — он понимал, что тут он бессилен. К каждому человеку можно подобрать ключи через родных, близких или любимых. АЛена была защищена своим сиротством. По ней — хоть все жители Земли помрут от простуды — все равно.
Аскольд судил профессионально, упуская из виду важный движущий мотив Лены — месть. Месть тем, кто убил Николая и Бориса, и спасение бесчисленных Николаев и Борисов, обреченных на смерть, если она за них не вступится.
— Мы с тобой живем в жестоком мире, — произнес он, наконец.
— Вижу, — она не улыбнулась.
— Мы никогда не сможем сделать его идеальным. Но он, видно, не хуже всех других миров.
— Каких? — тупо спросила Лена, но на этот раз Аскольд не стал ей отвечать, а продолжал свою мысль, чтобы не забыть, не сбиться.
— От того, что здесь, в Лаосе или Бирме, крестьяне выращивают мак, их дети могут пойти в школу, а они сами наесться досыта. Так что пойми диалектику — не бывает просто плохого или просто хорошего события. Для того чтобы вырастить, обработать мак, превратить его в опиум — многие и многие тысячи людей гнут спину и честно трудятся. Пойми же меня правильно и не старайся показаться романтиком — но еще тысячи людей, которые хранят, распространяют наркотики, тоже имеют детей и жен — и тоже их кормят. Это работа. Это часть экономики нашей планеты. И еще неизвестно, кого больше — тех, кто трудится, производит наркотики, или тех, кто их употребляет.
Тут Аскольд лукавил, но он не давал времени Лене подумать и возразить.
— Там, где есть, скажем, крысы, там существуют и собаки, охотники за крысами.
— Кто собаки?
— Я, к примеру, собака. Ищейка. Я положил жизнь на то, чтобы вылавливать наркотики, уменьшать вред от них, ловить особо наглых и опасных дельцов.
— Ты ловишь? А я думала, ты делаешь.
— Нет, я тебе уже говорил — я сотрудник особого отдела ФСБ. Я и мои товарищи рискуем жизнью, здоровьем — всем, чтобы в мире было меньше наркотиков, меньше бед и страданий и погибало меньше мальчиков.
— Вы? — тупо и недоверчиво переспросила Лена.
— Постарайся мне поверить.
— Нет.
— Тогда слушай и понимай! — Аскольд уже почти отчаялся вдолбить разум в голову этой скотины. Пора ее списывать — от нее смысла нет и быть не может.
— Слушай. Подумай. Вот в этом мире появились вы с вашим бывшим мужем. И тайком, не поставив в известность соответствующие органы, кинулись наводить в мире порядок. Ав чем ваш порядок?
— Уничтожать, — сказала Лена.
— Не уничтожить, а умножить, — возразил Аскольд, отодвигаясь подальше — от этой женщины воняло. — Вот ты уничтожила посевы на одном другом, десяти участках…
— На двух.
— Дура! Ты не знаешь, что творится! Оказывается, этот самый поппифаг распространяется как чума. Вирус переносится ветром, насекомыми, дождем… мы не успели пресечь это в первый день. А сегодня вирусом поражены фактически все поля в долине Сальвина и в верховьях Меконга. Сотни тысяч людей остались без дохода, без денег, теперь они бросятся воровать, убивать друг друга. Был худой мир, он был лучше доброй ссоры. Знаешь, что ты наделала, безмозглая кукла? Ты уничтожила мир.
— Не врешь? — спросила Лена и улыбнулась.
Аскольд удивился — занятый собственными речами, он выпустил из головы, что с дьявольской настойчивостью эта женщина стремилась именно к уничтожению посевов — он признался ей в том, что она его победила. Черт побери — начальству в таких ошибках признаваться не следует.
— В общем, ситуацию еще можно взять под контроль, — сказал Аскольд. — И ты должна нам помочь.
— Зачем?
— Я же тебе объяснил! Чтобы спасти сотни тысяч честных тружеников.
— Значит, больше не будет опиума?
— В этом и заключается твоя главная глупость! — закричал Аскольд. — Свято место пусто не бывает. Мы знаем, как бороться с героином, мы знаем пути и методы, мы можем контролировать его… ты уничтожишь источники героина — тут же появятся химические средства — они и сейчас уже есть, их куда труднее уловить, они действуют как пули: одна таблетка — и человек погиб. Понимаешь ли ты, что в своей слепоте ты губишь весь мир!
Лена отвернулась от него. Она не могла и не хотела задумываться — она сделала, что хотела, доплыла до нерестилища и погибла. Вот и все. А уж другие пускай решают…
Аскольд знал, что должен пристрелить эту женщину, ничего кроме отвращения, не вызывавшую. Но не мог этого сделать. Он не убийца. Пускай меры принимает генерал Лю. Я улечу домой, и мы будем думать, как налаживать новые связи, как выпутываться из смертельной ситуации, в которую нас загнала эта злобная цапля.
Аскольд вышел из темницы. Солдат запер дверь. Аскольд пошел по тропинке среди банановых кущей к бараку — временной базе генерала Лю, у которого тоже возникли серьезные трудности в связи с гибелью посевов.
Генерал надеется на Аскольда. Генерал напуган. Конкуренты, а еще хуже — бирманские гвардейцы могут воспользоваться его бедами. Самое отвратительное заключалось в том, что стали поступать дикие, невероятные новости из лабораторий — вирус уничтожал сырец — не только мак, но и сырец опиума в лабораториях — и как от этого защититься — непонятно.
Аскольд подошел к бараку.
— Генерал здесь? — спросил он у офицеров, что лениво играли в шашки на веранде, начертив мелом доску и используя вместо шашек крышки от коки и лимонада.
— Подожди, — сказал один из офицеров, — генерал занят.
Они не считали Аскольда достаточно важной фигурой. Аскольд и не настаивал на этом.
Аскольд оперся о перила веранды. Лес подходил к строениям — так их труднее найти вертолетам разведки.
Один из них жужжал неподалеку — Аскольд уже привык к этому — бирманцы, возможно, готовили очередное наступление, неудачное, как и все предыдущие.
Жужжание превратилось в гул, в рев — это был не один вертолет, несколько машин приближалось к лесному лагерю.
Аскольд перепрыгнул через перила и кинулся к банановым зарослям.
Ракеты с вертолетов разрывались рядом с бараками и над бараками. Зрелище было подобно пиротехническим эффектам американского боевика про вьетнамскую войну.
Аскольд вжался в землю — земля была сухой, в горах давно не было дождя.
Мягкий толстый банановый куст свалился перед ним, открыв вид на поляну — из вертолетов выскакивали бирманские солдаты и бежали к баракам. Никто не мешал им.
Аскольд лежал и смотрел, как из разрушенного ракетой барака вытаскивают генерала Лю. У толстяка, видно, были перебиты ноги — они волочились по земле, а в пыли оставалась красная дорожка.
Аскольд стал отползать в чащу, к зарослям бамбука.
Наверное, это было лишним — его сразу заметили.
Он увидел дуло автомата и стал подниматься.
— Я случайный человек! — закричал он по-английски.
Солдат расстрелял его.
А полковник Наронг отыскал Лену в темнице.
— Не трогай меня, — сказала она, — я очень грязная.
— Не все ли равно, — сказал Наронг. Но нежных объятий не было. Он приказал вызвать медиков.
Когда он через час пришел в вертолет, где кое-как обмытая и перевязанная она лежала на носилках, Лена спросила:
— Как ты меня нашел?
— Совместная операция, — сказал он. — Мы помогли бирманцам, а они отдали тебя мне.
— Зачем я тебе?
— В гарем, — сказал полковник Наронг.
— На меня нельзя смотреть.
— Я тебя откормлю, — сказал Наронг.
— А где Аскольд?
— Кто?
— Русский, который приходил ко мне.
— К сожалению, здесь не было ни одного русского, — сказал Наронг.
Он протянул ей банку пива. Банка была теплой.
— Спасибо, — сказала Лена. — Так что же с ним случилось?
— Его больше нет. С ним случился… несчастный случай.
— Ну и хорошо, — сказала Лена. Ей не было жалко Аскольда. Она так и не поверила тому, что он боролся с наркотиками. Он был одним из них.
— Ты не полетишь со мной? — спросила Лена.
— Я прилечу к тебе вечером.
— Куда?
— В госпиталь в Чиангаре.
— Спасибо, — сказала Лена.
— Я не хотел оставлять тебя здесь, — сказал Наронг. — Я тебя люблю.
И подошел к люку, там обернулся и помахал ей, словно стеснялся слов, которые вырвались у него, отважного черного полковника.
Когда вертолет поднялся, она села на носилках. Два солдата и медсестра, что летели с ней, не мешали.
Лена стала смотреть в круглое окошко вертолета. Ей хотелось убедиться в том, что и в самом деле ей что-то удалось.
Внизу были горы, зеленые массивы леса, бурые и зеленые проплешины полей. Правда, красных заплат она не заметила.
В госпитале ей сказали, что она истощена, и физически и морально. Ей надо отдохнуть. В санатории.
Она легла в постель и задремала. Было чудесно, она была чистой-чистой, отмытой, продезинфицированной, даже волосы, хоть их и остригли бобриком, были сказочны чисты. Вы не поймете, повторяла Лена, что значит для женщины стать чистой после долгих-долгих дней в темнице с тараканами и крысами. Я могу понять графа Монте-Кристо, который так беспощадно мстил своим тюремщикам. Но ее-то тюремщики уже уничтожены. Нет Аскольда, нет генерала Лю.