Итак, все расселись сообразно возрасту, сану, заслугам и обычаю и, под главенством усопшего Понса Амьеля, приступили к выборам.
Дело это оказалось долгим и трудным, ибо угодить строгим нравственным принципам Понса Амьеля было нелегко. Один брат не устраивал его в силу унылости характера, другой никак не мог руководить обителью, ибо чурался любых мирских радостей, третий никуда не годился вследствие свирепой нетерпимости к инакомыслию, четвертый ненавидел женщин, усматривая в них сосуды греха и источники всякого рода падения — уже одно это делало его совершенно неподходящей кандидатурой.
Все свои мнения покойный Амьель высказывал решительным тоном, а в последнем случае даже подпрыгнул в гробу — так возмутило его предложение избрать аббатом брата-женоненавистника.
Все это выглядело более чем убедительно, а то обстоятельство, что Понс Амьель говорил голосом Бертрана де Сейссака, никого не сбивало с толку: на собрании не нашлось бы ни одного брата, который не был бы уверен в том, что общается непосредственно со святым отцом.
Так протекали выборы своим чередом, и многие уже начали уставать от долгих прений. К тому же мысль о яствах, что готовились в это самое время на кухне, невольно проникала в умы, приводя их все в большее смятение.
Наконец молвил Понс Амьель:
— Вижу я, что вы, возлюбленные, уподобились стаду овец, потерявших пастыря и повстречавших волка. И еще уподобились вы стае голубков, вдруг замеченных коршуном. И также уподоблю вас пугливым оленям, бегущим от жестокосердого охотника. Вы — как мыши робости, стерегомые котом соблазна! Ныне же отриньте робость и нерешительность, прислушайтесь к вашим сердцам! Ищите в своей среде того, кто открыт свету земного солнца, теплу земного хлеба, радости земного смеха! Ибо в радости — истинная добродетель и любовь к Господу, Творцу сущего! И разве не сказано псалмопевцем: веселитесь, играя на лютне?
— На гуслях, — поправил отец эконом.
Эн Бертран, стоя за креслом, поморщился.
— Восславим Творца! — вскричал он и снова встряхнул гроб. Аббат опасно накренился, грозя вывалиться на пол и рассыпаться, но его, по счастью, успели подхватить и поддержать со всевозможным почтением.
— Восславим! — отозвались братья.
И настала тишина. Лишь у самого выхода кто-то украдкой кашлял, удушаемый дымом курильницы.
И вышел вперед один молодой брат и безмолвно повергся во прах перед гробом. И вопросил его Амьель голосом эн Бертрана:
— Кого предложишь ты на мое место, сыне?
И ответил молодой инок, не поднимая склоненного лица:
— Себя, святой отец.
Тут повскакивали, забыв приличия, сразу многие братья и громко закричали, перебивая друг друга:
— Как такое возможно, святой отец?!
— Он слишком молод, святой отец!
— У него нет заслуг!
— Он грешник с головы до ног!
— Обжора!
— Выпивоха!
— Прелюбодей!
— Он слишком красив плотской красотой!
— Он суетён!
— Он дерзок!
— Ни усердия, ни смирения!
— Любит поспать!
— Никуда не годится!
Эн Бертран выглянул из-за гроба, желая разглядеть простертого на полу монашка, однако увидел лишь груду тряпья. И велел:
— Встань.
Тот поднялся.
И впрямь оказался смазлив. И искры в глазах дерзкие, и рот большой, усмешливый. Ни во взгляде, ни в осанке не заметил эн Бертран у него робости.
— Как зовут? — спросил эн Бертран.
— Брат Ренье, — святой отец. Да вы ведь меня знаете, — без тени смущения отвечал молодой инок. — Разве не меня высекли за кражу двух кувшинов монастырского кларета? Разве не я провел месяц в заточении после того, как самовольно отлучился из обители и был схвачен в объятиях веселой женщины? Разве не у меня нашли в келии копченую свиную ногу, за что продержали три седмицы на хлебе и воде?
— О, я знаю тебя! — отозвался эн Бертран, убедившись в том, что слова монаха — чистая правда (ибо вокруг кивали, ворчали и хмурились). — Думаю, ты сможешь достойно руководить обителью. Приблизься же, дабы я вручил тебе мой перстень.
Не следует думать, будто эн Бертран плохо понимал, что делает, и нарочно ставил во главе обители человека грешного, бойкого и летами неподобающего. Ибо как нельзя лучше знал, сколь быстро набираются ума, зрелости и твердости юнцы, получившие главенство над другими людьми. В поведении же брата Ренье чуялось эн Бертрану знатное происхождение — в чем, кстати, он тоже не ошибся.
И надел эн Бертран кольцо, отобранное у аббата Гугона, на палец брату Ренье, а после, чудесно преобразившись из Голоса и Воли покойного Понса Амьеля обратно в сеньора де Сейссака, первым преклонил колени перед новым аббатом и приложился губами к его перстню. Примеру эн Бертрана последовали и эн Гастон, и брат его Монкад, а затем, один за другим, все монахи.
И с торжественным пением Те Deum и Veni Spiritus подняли они над головами открытый гроб с телом премудрого Амьеля, который и после смерти сумел вернуть обители мир, покой и процветание и дал ей достойного пастыря, успешно разрешив все раздоры со светской властью, и направились, ликуя, к собору, где и погребли Амьеля со всевозможными почестями и благодарственными молитвами.
Владимир ГУСЕВ
НЕДОКУМЕНТИРОВАННАЯ ФУНКЦИЯ
Рысью промчавшись мимо дремлющего вахтера, Димка взлетел на второй этаж и, трясущимися руками достав ключ, открыл дверь. Открыл, не проверив, цела ли печать и не сделав положенной записи в журнале. Какое это теперь имеет значение? Теперь, когда жить ему осталось полчаса, от силы — час…
Первым делом Димка включил «бесперебойник» — независимое энергоснабжение было очень важно сейчас — потом сервер и, наконец, свою «шестерку». Как долго загружается новая операционка… Эти умопомрачительные «Двери», пришедшие на смену отслужившим свое «Окнам»… «Раньше вы могли лишь наблюдать за окружающим миром, теперь перед вами — распахнутые в мир двери!» — завлекала реклама. И делала это хорошо: за первые два месяца было продано свыше миллиона компакт-дисков с новой операционной системой. Системой, которая окончательно отправляла на пенсию клавиатуру. Ну, почти отправляла. Кое для чего клавиатура еще была нужна. Например, для активизации недокументированной функции…
Началось все из-за нелепой случайности. Точнее, из-за двух случайностей, в нарушение всех законов теории вероятностей произошедших с одним и тем же человеком в течение буквально секунд. Авторы программы на это, конечно, не рассчитывали. Что они, идиоты, что ли? Ни один нормальный человек, выходя на улицу, не опасается, что ему на голову упадет метеорит. Так и разработчики «Дверей» не боялись, что кто-то случайно нажмет вначале, в совершенно немыслимом сочетании, одни клавиши, а ровно через полминуты — другие, столь же случайные. Ровно через полминуты плюс-минус две секунды, Димка потом по секундомеру проверял…
С трудом дождавшись запуска «Дверей», Димка попытался выйти в Internet. Все, что он успеет — предупредить мир об опасности. Да, именно так: весь мир.
— Всем, всем, всем! В операционной системе «Doors» скрыта опасная недокументированная функция! — начал Димка, не заботясь о том, что в появляющемся на экране тексте могут быть ошибки. Ужасно невежливо, конечно, запускать в сеть текст прямо с голоса, но время, время…
В тот злополучный день Аллочка, их секретарша, пролила на клавиатуру кофе. Димка, расширявший в это время локальную сеть фирмы, к которой прилепился еще два года назад, сразу почувствовал неладное. И начал обход комнат. Но все вроде было нормально: Вита и Таня диктовали тексты каких-то документов. Виталик сражался с пришельцами, а Галочка играла со своим стареньким «пентюхом» в преферанс.
Аллочка, догадался Димка. Или опять села на клавиатуру своей соблазнительной попкой, или…
Когда он вошел в приемную, Аллочка как раз пыталась смыть с клавиатуры кофе, поливая ее водой из графина. Естественно, ей и в голову не пришло отключить компьютер. А на его семнадцатидюймовом экране красовался логотип «Doors» — двустворчатые двери — только были они не распахнуты настежь, а лишь слегка приоткрыты, и в одной из створок медленно поворачивался золотой ключик. Пока Димка подбегал к Аллочке и вырывал из ее рук графин, а потом аварийно отключал компьютер, приоткрытые двери исчезли, но зато вместо них промелькнуло меню какой-то программы, украшенное все тем же золотым ключиком.
— Что ты сейчас делала? — спросил озадаченный Димка.
— Кофе пила, — похлопала в ответ длинными ресницами Аллочка.
— Нет, а с компьютером?
— С ним и пила, — улыбнулась секретарша, догадываясь, что ничего страшного не произошло. Димка вспомнил: единственная программа, с которой Аллочка более-менее ладила — новый «Лексикон», распознающий речь. И, судя по залитому кофе листку, исписанному размашистым почерком шефа…
— Ты успела продиктовать хотя бы строчку?
— Нет. Я решила вначале выпить кофе, но тут зазвонил телефон…
— Я забираю клавиатуру в ремонт.
— А как же письмо?
— Сейчас… Если в порядке, клавиатура тебе не понадобится.
Вновь запустив систему и «Лексикон», Димка поспешно ретировался. Очень уж заинтересовал его промелькнувший на экране золотой ключик. Появился он, конечно, случайно, но не из небытия. Все логично: если есть двери, то должен быть и ключик. Иногда его прячут прямо у порога, под ковриком. Соседи и гости проходят мимо запертых дверей, иногда вытирают об этот коврик ноги, но никто не догадывается приподнять его и…
Обнародовать свое предупреждение Димка не успел: его компьютер отключился от телефонной сети. Димка снял трубку и услышал только слабый шум прибоя, имитируемый раковиной его собственного уха. Взглянув в окно, он увидел темную иномарку, влетевшую прямо на тротуар перед входом в офис их фирмы. Из машины как раз выскакивали рослые парни в просторных кожаных куртках.
Все. Финита.
Димка придвинул к двери письменный стол, взгромоздил на него другой, сверху добавил два тяжелых кресла и ящики со всевозможным металло-полупроводниковым хламом. Что еще? Ага, пачки бумаги для ксерокса. Они вполне способны заменить мешки с песком.