— А в какие такие дела он лез?
— В наркотики, — хмуро ответил он, видимо решив все-таки раскрыться.
Теперь не понимала уже я:
— Саша, что значит наркотики? Ведь он именно ими и занимался. Лечил людей от наркотической зависимости. Тебя вылечил.
— Нет! — закричал он. — Меня доктор Игаль спас! Я ему ноги целовать должен!
— Ну хорошо, хорошо, успокойся. Игаль так Игаль. Ему, я надеюсь, ничего не грозит?
— Да что вы говорите, Валерия?! — испугался он не на шутку. — Я не хочу, чтобы с доктором Рабиновичем случилось то же самое.
— Так расскажи в конце концов, что ты сомневаешься. Нельзя молчать, если какая-то беда грозит хорошим людям.
— Вы знаете, что мы тут все наркоманы, — сказал Саша, совсем успокоившись, — и самое трудное для нас — это удержаться, чтобы снова не сесть на иглу. А существуют такие сволочи, — тут его голос напрягся и зазвенел, — что проносят нам наркотик прямо в больницу. Что они только не делают: и в хлеб засовывают ампулы, и в трусах проносят. А наши ребята, у которых силы воли не хватает, клянчат у родственников деньги, вроде бы как на еду, а сами покупают героин. Но вы же видели, как нас тут кормят. Многие даже трети не съедают.
— Да, Саша, видела. А что, доктор Зискин не знал, что здесь творилось?
— Как не знал? Знал. И в тот день, когда его убили, у нас были посетители. Кто-то из дружков Яира принес упаковку ампул — двадцать штук. Чтобы тот продал их в больнице. А доктор узнал об этом и отобрал коробку. Ночью Яир залез к нему и убил. Ведь эти ампулы стоили огромные деньги. И их не нашли.
— Ты думаешь, что это Яир убил доктора Зискина и забрал наркотик? — спросила я Сашу.
— Ну конечно! — убежденно воскликнул он. — А кто же еще?
Я пожала плечами.
— Я не понимаю, при чем здесь я? Мне-то какая опасность грозит?
— Валерия, ведь вы к нам приехали через месяц после убийства. Все уже затихло, никого не поймали. А вы снова подняли это дело. Да еще полицейский приходил. У нас ведь все по-старому. Есть новый распространитель, вместо Яира. А я не знаю, как его зовут. И опять ребята ходят под дурью. Если вы будете им мешать, расследовать то, что для них опасно, вытаскивать наружу, то вас уберут так же, как Зискина.
— Нет, милый, не уберут, — сказала я задумчиво, — дело в том, что убили еще одного врача, который тоже лечил наркоманов. И я нашла тело.
— А кого убили? — заинтересовался Саша.
— Доктора Когана.
— Какого доктора Когана? Такого высокого, с узенькой бородкой и в больших очках?
— Да, Саша, судя по твоему описанию, это именно он.
— Тогда я тем более прав! Нельзя вам соваться в это дело, а то будете третьей!
— А ты что, его знаешь?
— Так он же был у нас в тот день, когда убили доктора.
— Подожди. Как был? А почему об этом мне ничего не рассказал Игаль?
— А он и не знал. А я знал. Коган ненадолго пришел к доктору Зискину, буквально забежал на минуточку, что-то сказал и уехал обратно. Поэтому Игаль ничего и не знал.
— Скажи, а Коган был здесь, когда доктор Зискин обнаружил ампулы? — я рвалась вперед как ищейка, почуявшая след.
— Дайте подумать… Да, он был у нас. Героин был уже у доктора, когда приехал Коган. Я уверен, что Когана прикончили потому, что он знал, что здесь вовсю торгуют наркотиками, и еще… Он, по-видимому, оказался нежелательным свидетелем.
— Может, ты и прав, — я задумалась. Нужно сообщить Борнштейну о том, что рассказал Саша, но он, словно поняв мои мысли, взмолился:
— Я вас только прошу, не рассказывайте никому о том, что я вам рассказал. А то меня тоже прикончат.
— Ну почему ты боишься, Саша? Ведь если продавцов арестуют, то будет легче.
— Придут другие. И снова начнут торговать, — он обреченно махнул рукой. — Мне пора, я уже и так задержал вас.
— Спасибо, Саша, если ты хочешь, я отвезу тебя в клинику.
— Даже и не думайте, Валерия. Не нужно, чтобы меня видели с вами. Да и недалеко тут. Я привык ходить пешком. Прощайте.
Он вышел из машины и торопливо пошел обратно.
Я возвращалась в Ашкелон. Дел не переделала, сил не было, мертвого Паниковского, то есть Когана, не воскресила. Ну почему его все-таки убили? А что, если Зискин успел передать коробку с наркотиком Когану. Вполне вероятно. Ведь Михаэль не рассказывал мне, что у убитого в клинике доктора нашли наркотики. В принципе, он и не должен мне докладывать. Но мне все же кажется, что если бы тогда этот Яир нашел бы пресловутую коробку, то Иммануил Коган был бы жив. А он мертв. Значит, наркотики были у него, и расправился с ним убийца таким же способом, как и с Зискиным. Черт побери, ведь он же на свободе, и родственники его живут в одном со мной районе. Борнштейн прав, ну куда я лезу, какого черта мне нужно все выяснять? Ведь есть у нас доблестная полиция, вот пусть она меня и бережет. Черт, опять говорю цитатами. У меня всегда так — когда своих мыслей нет, на ум приходят заимствованные. Благо, если толковые, а то ведь такой обыкновенный фильм, как «Бриллиантовая рука», весь настругали на цитаты, и можно фразочками типа: «Бабе цветы, дитям мороженое» — объяснить все на свете и еще при этом выглядеть своим в доску парнем с классическим чувством юмора. Нет, конечно, парнем я выглядеть не могу, а кем же? Я — Телец, упрямая скотина. Хотя я не верю ни в какие гороскопы и являюсь убежденной материалисткой, что сейчас совсем не модно, есть что-то в определении моего астрологического характера. Что про Тельцов говорят? Упрямые, но доводят дело до конца. Обожают роскошный секс со всякими примочками, особенно в полнолуние. И с этим можно согласиться — в некоторой степени. Вот, например, сегодня — полнолуние, а в такие ночи мы с Денисом очень даже хороши. Помню, пару месяцев назад он пришел ко мне ночью, в небе светила полная луна, он был возбужден до предела. После отличного секса вымотал мне всю душу, рассказывая какие-то свои детские обиды…
Ладно, успокойся, Валерия, а то слетишь с дороги. Что еще я знаю о Тельцах? А, любят поесть, но при этом умеют хорошо готовить. Верно, грешна, люблю себя побаловать, хотя могу на целый день забыть о еде, когда в бегах. А какую я готовлю «бадымджан долмасы», это по-азербайджански долма из баклажанов. Пальчики не только оближешь, но и проглотишь. Готовить меня научил мой бывший муж. Оказывается, там у них совершенно не считается зазорным, если муж ходит на базар и прекрасно готовит. Лучшие повара — мужчины, а к шашлыку они женщин вообще не допускают. Так вот: я беру несколько маленьких синеньких (в Баку их называют смешно — демьянки), пару-другую крепких помидоров, кислых яблок и болгарских перцев. Вырезаю из них серединки и все эти фрукты-овощи начиняю фаршем. Фарш делаю из смеси говяжьего и индюшачьего мяса (это в местных, израильских условиях, в оригинальном варианте предпочитаю парную баранину), много зелени — петрушки, киндзы и лука. Закрываю нафаршированные овощи их же крышечками, укладываю в один ряд на противень или на большую глубокую сковороду и посыпаю сверху тем, что вырезала из середины овощей и крупными кольцами лука — это для сока. Добавляю немного масла, закрываю крышкой и на два часа на медленный огонь. Ничего не мешаю. Через два часа открываю крышку. Вид — настоящий Пиросмани. А запах! Нет, решено, приеду домой и приготовлю, а то это просто безобразие, кормиться в столовке для наркоманов. А насчет расследования — пусть мисс Марпл занимается, она одинокая старая дева, хотя я отношусь к ней с большой симпатией. Я, слава Богу, молодая здоровая женщина — буду готовить. Тем более что Денис должен прийти, ужинать и любить. Кстати, о Денисе, он хотел придти пораньше, чтобы вместе идти в полицию…
Я набрала его служебный номер:
— Денис, привет. Я уже встретилась с Борнштейном, так что в полицию идти не надо.
— Где это ты успела? — подозрительно спросил он.
— Он нашел меня в Тель-Авиве, в психиатрической лечебнице, — торопливо объяснила я.
— Где-где? — спросил после заметной паузы Денис. — В какой лечебнице?
— Ну… Ну, неважно, — я сообразила, как со стороны выглядело мое объяснение. — Неважно, следователь был там на совещании.
— На совещании в дурдоме? — недоверчиво переспросил Денис.
— Да не в дурдоме! — рассердилась я. — В Тель-Авиве. Это я была в дурдоме. Пока меня там кормили обедом, доктор вызвал за мной следователя, а тот как раз поставил мой телефон на прослушивание… — тут я замолчала, потому что из сказанного уж точно можно было сделать вывод о совсем неслучайном моем пребывании в психиатрической лечебнице.
По-моему, Денис именно такой вывод и сделал.
— Хорошо, — сказал он осторожно, как будто разговаривал с больной. — Все прекрасно, я понял. У тебя был тяжелый, нервный день. Ты, пожалуйста, поезжай домой. Не торопись, будь внимательна. И отдохни. Как следует отдохни, расслабься. Я после работы сразу же приеду к тебе. Договорились?
— Договорились, — послушно ответила я.
— Ну, вот и славно. Целую, бай, — он повесил трубку.
«Но мне еще нужно заскочить на работу!» — хотела сказать я. Не успела. Ладно, постараюсь не задерживаться.
«Сразу к тебе», — это подразумевается, не заезжая домой. Значит, его надо будет накормить и достать из щкафа его домашнюю майку. Ладно, иногда это даже приятно. А вот его мама будет недовольна. Ее зовут Элеонора Леонидовна, она довольно моложавая дама с голубоватой сединой. В Москве работала в Академии педагогических наук и с тех пор, наверное, уверена, что знает, как воспитывать детей. У нее вечно сморщенный носик, как будто она постоянно к чему-то принюхивается.
Тем временем я уже была в Ашкелоне. Время близилось к пяти, и так как не нужно было идти с визитом в полицию, я решила заехать на работу. Все равно я ничего не успевала, так что возьму несколько документов домой для перевода.
Здание, в котором я имела честь снимать контору, гудело, как потревоженный улей. Около опечатанной двери покойного психоаналитика стояла группа зевак и возбужденно спорила. Мне не удалось проскочить мимо. Увидев меня, кто-то крикнул: «Вот она!» — и меня обступила плотная толпа любопытствующих.