— Марк, — сказала она. — Марк, мне расхотелось пить.
Было почти девять, когда Вердену позвонили из участка.
— Руби Брэнч снова пришла, сэр, — донесся голос Мартина. — С ней Нобби Кларк. Хотят видеть вас. Я не смог вытянуть из них ни слова.
Он говорил заискивающим тоном, словно боялся головомойки. Но Верден сказал лишь:
— Сейчас буду.
Он почувствовал, как от нервного напряжения сводит мышцы шеи. Значит, сейчас что-то произойдет. Усталости как не бывало.
Руби сидела в коридоре полицейского участка, у нее был жалкий, почти мученический вид, лицо выражало смирение. Рядом с ней, втиснув объемистые телеса в красное кресло, похожее на ложку, восседал Нобби Кларк, скупщик краденого из Сьюингбери. Увидев его, Верден вспомнил их последнюю встречу. Тогда Нобби лучился насмешливым презрением, оценивал украшения и надменно отказывал несчастной женщине, но теперь вид у него сделался подобострастный. Верден разом ожесточился и впал в ярость.
— Ну? — спросил он. — Чего вы хотите?
Руби с тяжким скорбным вздохом обвела глазами пестрое убранство вестибюля и, словно обращаясь к предметам обстановки, ответила:
— Негоже так говорить с женщиной, которая проделала долгий путь, чтобы встретиться с вами. Я, можно сказать, пошла на жертву.
Нобби Кларк молчал. Он сунул руки в карманы и, казалось, заботился лишь о том, чтобы не свалиться с сиденья, не рассчитанного на таких толстяков. Маленькие глазки, прикрытые складками жира, настороженно смотрели в одну точку.
— Что он здесь делает? — спросил Верден.
Руби решила говорить и за себя, и за Нобби.
— Я догадывалась, что Джордж пойдет к нему, они ведь старые приятели. Выйдя отсюда, я села на автобус и поехала в Сьюингбери. — Она помолчала, потом многозначительно добавила: — И помогала вам. Но если вы ничего не хотите знать, как угодно, мне все равно. — Руби схватила сумочку и встала. Ее пышная грудь заколыхалась, и меховой воротник пошел волнами.
— Прошу в мой кабинет.
Нобби Кларк молча поднялся на ноги. Верден смотрел сверху вниз на его макушку. Волос у Нобби почти не осталось, только клок, похожий на пучок перьев. Жалкое подобие короны на бесформенной брюкве.
Не желая терять времени, Верден сказал:
— Ну, ладно, выкладывайте, что там у вас.
Наградой ему стала легкая дрожь, пробежавшая по могучим плечам Нобби.
— Можно закрыть дверь? — спросила Руби. В кабинете было светлее, и лицо женщины казалось измученным. — Покажите ему, мистер Кларк.
Ювелир заколебался.
— Послушайте, мистер Верден, — впервые заговорил он. — У нас с вами долго не было никаких трений, правильно? Лет, наверное, семь или восемь.
— Шесть, — резко сказал Верден. — Через месяц будет шесть с тех пор, как вам пришлось малость поволноваться из-за приобретения тех часов.
Нобби с досадой ответил:
— Тогда-то я и завязал.
— Не вижу, какое отношение это имеет к нашему делу. — Руби села и вновь обрела уверенность в себе. — Не знаю, зачем вам нужно унижать его. Я пришла сюда по доброй воле…
— Замолчите, — прикрикнул на нее Верден. — Думаете, я не понимаю, что происходит? Вы разозлились на любовника и хотите утопить его. Вы идете в эту крысиную нору в Сьюинг-бери и спрашиваете Нобби, что он приобрел у Обезьяны Мэтьюза в прошлый четверг. Я его унижаю? Это просто смешно. Вы хотели отомстить, а не помочь нам. Естественно, Кларк пришел с вами, когда вы сказали ему, что Обезьяна у нас. А сейчас можете рассказать остальное, только избавьте меня от ваших рыданий.
— Нобби хочет быть уверенным, что у него не будет никаких неприятностей, — похныкивая, произнесла Руби. — Он ничего не знал. А я? Как я могла знать? В четверг я на два часа оставила Джорджа одного и пошла зарабатывать деньги, чтобы обеспечить ему вольготную жизнь… — Тут она, вероятно, вспомнила, что Верден призывал ее не давать воли чувствам, и продолжала более спокойным тоном: — Должно быть, он нашел ее за одним из кресел.
— Нашел что?
Толстая рука нырнула в бесформенный карман, появилась вновь и бросила на стол Вердена что-то тяжелое и блестящее.
— Вот вам вещица прекрасной работы, мистер Верден. Восемнадцать каратов золота. И чувствуется рука мастера.
Это была блестящая зажигалка из червонного золота, размером со спичечный коробок, но тоньше, с изящно выгравированным узором из виноградных листьев и гроздьев. Верден повертел ее в руках и поджал губы. Понизу шла надпись: «Энн, огоньку моей жизни».
Лицо Нобби пересекла глубокая складка, будто трещина на кормовой свекле, которая уже не помещается в своей кожуре. Он улыбался.
— Это случилось в четверг утром, мистер Верден. — Его пухлые руки затряслись. — Обезьяна мне говорит: возьми по дешевке. А я ему: где ты ее достал? Знаю ведь, что он за человек. «Не все то золото, что блестит», говорю.
— Но, если это не золото, вам наплевать, откуда взялась зажигалка, — злорадно сказал Верден.
Нобби пытливо взглянул на него.
— Он сказал: «Мне ее оставила моя старая тетушка Энн». А я ему: веселая, похоже, была старушенция. А не оставила она заодно портсигар и фляжку? Но я только шутил, мистер Верден, я не думал, что дело нечисто. — Складка на лице обозначилась снова, но уже не так четко. — Я дал ему двадцатку.
— Оставьте это ребячество. Я не дурак, а вы — не филантроп. — Вердену вспомнилась женщина с украшениями в лавке Нобби, и он презрительно добавил: — Вы отделались десяткой.
Кларк не стал спорить.
— Все равно я в убытке, мистер Верден. Какая разница, десять или двадцать? Деньги на деревьях не растут. Вы не станете ничего предпринимать? Не будете причинять мне неприятности?
— Убирайтесь отсюда, — устало сказал Верден. Нобби вышел. Он сделался еще меньше, чем обычно, хотя, казалось, ступал на цыпочках. Когда за ним закрылась дверь, Руби уронила свою рыжую голову на руки.
— Дело сделано. Боже, я никогда не думала, что смогу заложить Джорджа.
— Слышите, как вдали кричит петух?
— Вы жестокий человек. С каждым днем вы все больше похожи на своего начальника.
Такая оценка вовсе не огорчила Вердена.
— Вы тоже можете идти, — сказал он. — А о том, другом деле, мы больше упоминать не будем. Государство и так потратило на вас немало времени и денег. Хоть сам иди в услужение. — Он усмехнулся, вновь приходя в доброе расположение духа. — Вы просто гений по части уборки авгиевых конюшен.
— Вы позволите мне повидать Джорджа?
— Нет, не позволю. Хорошенького понемножку.
— Я и не надеялась, что позволите, — Руби вздохнула. — Я хотела сказать ему, что очень сожалею. — Старая, уродливая, размалеванная, она устало добавила: — Я люблю его уже двадцать лет. Не думаю, что вы поймете. Вы и все остальные. Для вас это как грязная шутка.
— Доброго вам вечера, Руби. У меня много дел.
Уэксфорд справился бы лучше. Он был бы насмешлив, строг и… нежен. Руби правильно сказала: он, Верден, не был способен, никогда не смог бы и даже не захотел понять ее. Для него такая любовь была закрытой книгой, мусором, достойным библиотеки Гровера. Он спустился вниз, чтобы потолковать с Обезьяной Мэтьюзом.
— Вам нужна зажигалка, Обезьяна, — сказал Верден сквозь облако дыма, глядя на обгорелые спички.
— Они у меня не в чести, мистер Верден.
— А если попадется красивая, из чистого золота? Все равно пожалеете денег? — Верден подержал зажигалку на ладони, потом поднял повыше, к голой лампочке. — Присвоение потерянного имущества. Как же вы измельчали!
— Полагаю, нет смысла спрашивать, как вы докопались до истины?
— Ни малейшего.
— Руби не могла так поступить со мной, ведь верно?
Верден поколебался несколько секунд. Руби сказала, что он становится все больше похожим на Уэксфорда, и он воспринял это как похвалу. Но ведь не только в суровости он мог соперничать со старшим инспектором. Он сделал большие глаза, выказывая раздражение и досаду.
— Руби? Вы меня удивляете.
— Нет. Я не думаю, что она способна. Забудьте мои слова. Она не такая, как эта старая грязная гнида Нобби Кларк. Он готов родную бабку продать на кошачий корм. — Обезьяна с вялым смирением прикурил очередную сигарету и спросил: — Сколько мне дадут?
Фары не горели. Дрейтон остановил машину на поляне, окруженной густым лесом — корабельной сосной и черными елями, из которых можно было делать флагштоки. Но даже их прямые стволы теряли четкость очертаний уже в нескольких ярдах от опушки. За их стеной не существовало ни ночи, ни дня. Только черный лабиринт.
Дрейтон обнял Линду и почувствовал, как бьется ее сердце. Ничто не нарушало тишины. Констебль подумал, что, когда он разомкнет веки, кругом будет кромешная тьма (поцелуй был долгим, и оба закрыли глаза), поэтому бледный свет сумерек удивил и испугал его.
— Давай пройдемся, — предложил он, беря ее руки в свои. Теперь все было в порядке, дело ладилось. Сам не зная почему, Дрейтон испытывал не чувство торжества, а смутный, доселе неведомый ему страх. Он не боялся опростоволоситься или потерпеть психологическую неудачу. Скорее это было дурное предчувствие, боязнь ввязаться во что-то неизвестное и ужасное. Раньше его романы не отличались продолжительностью, а некоторые даже приносили радость. Но он никогда еще не копался в себе. И теперь понимал, что весь прежний опыт совершенно бесполезен. Те чувства, которые он испытывал в прошлом, не шли ни в какое сравнение с нынешними. Они были иными и по силе, и по сути. А сейчас что-то таинственное и пугающее полностью овладело им. Вероятно, такие ощущения испытывает человек, переживающий первую любовь.
— Я словно в чужой стране, — сказала Линда.
Да, верно. Чужая страна с непонятным языком. Не отмеченная на карте. У Дрейтона перехватило дыхание, потому что Линда каким-то телепатическим путем восприняла его чувства. Он посмотрел на нее, проследил за ее взглядом, устремленным на кроны деревьев, и разочарованно подумал, что Линда имеет в виду этот лес, а не состояние души.
— Ты когда-нибудь бывала за границей?