Красин от души расхохотался.
— Меня интересует не мой организм, с ним все в порядке, — Турусова. Поэтому буду очень признателен, если вы представите меня Зое Михайловне.
— Нет проблем. — Борис Евсеевич выдвинул средний ящик стола, порылся в бумагах и протянул собеседнику визитку. — Здесь ее телефон и адрес. Можете сослаться на меня.
— Благодарю, — сказал Красин. — А не могли бы вы лично рекомендовать меня? Мне хотелось бы попасть к ней на прием уже сегодня.
— Что я буду с этого иметь?
— Дружеское расположение одного из лучших сыскных агентств Москвы.
— Кое-что, — кивнул Борис Евсеевич и принялся накручивать телефонный диск.
В свои тридцать с лишним лет Зоя Михайловна прекрасно сохранила то, что имела в двадцать — стройную фигуру, высокую грудь, лукавую синь с легким монгольским разрезом глаз. Она знала об этом и умело пользовалась — держалась самоуверенно, разговаривала с мужчинами со снисходительной насмешкой, меняя тональность голоса от высокой трели соловья до глуховатой любовной песни тетерки.
— Здравствуйте, — сказал Красин, как только перед ним распахнулась стальная дверь и он увидел гордо посаженную голову, римский нос и крепкий подбородок с ямочкой посередине.
— Добрый день! — ответила Зоя Михайловна, дав гостю возможность рассмотреть себя. — Если не ошибаюсь… частный сыщик Виктор Андреевич Красин, так?
— Собственной персоной…
— Проходите. Раздевайтесь. Чувствуйте себя как дома.
— Спасибо. — Красин, бросив плащ на спинку стула, последовал за хозяйкой.
Кухня была большая — метров двенадцать. С высокими потолками, большим окном, эластичным ковриком, покрывавшим пол, удобной мебелью и двумя бесшумно работающими финскими холодильниками она больше напоминала гостиную, и Красин мгновенно ощутил уют и тепло домашнего очага. «Умеет жить баба», — с уважением подумал он, рассматривая накрытый стол — салат из помидоров и огурцов, осетрину холодного копчения, красную икорочку и — Бог мой! — бутылку «Смирновской».
— Удивлены? — спросила Зоя Михайловна.
— Не то слово, — обезоруживающе улыбнулся Красин. — Грешным делом подумал: а не желают ли меня соблазнить?
— Ну, это вы слишком, — пропела Зоя Михайловна. — Я просто решила завоевать дружеское расположение одного из лучших сыскных агентств Москвы.
Красин вспомнил, что эту фразу он произнес, прощаясь с Борисом Евсеевичем, а сейчас ему ясно дали понять, что его разговор с последним известен и зафиксирован в этом доме от первого до последнего предложения. Зачем?
— Откровенность рождает ответную откровенность, — ответила на его вопрос Зоя Михайловна, усмехнулась и скомандовала: — Садитесь и налейте мне, пожалуйста, водки — никогда не пила с частным сыщиком.
Красин исполнил приказ хозяйки. Они выпили, закусили, и он сказал:
— Красивая женщина — это красивая женщина, а красивая и умная — это Мата Хари. Думаю, вам известно, как она закончила свою жизнь.
Императорская головка на секунду окаменела.
— Вы что, предсказываете мой конец или… шантажируете?
— Разве я похож на шантажиста, — прижал руку к сердцу Красин. — Я ваш слуга, я ваш защитник, я ваш поклонник!
— Не гоните лошадей, — остановила его Зоя Михайловна. Она откинула голову и принялась поправлять волосы, хотя они и не нуждались в этом — прическа была в полном порядке. — Вас интересует Турусова… В каком плане?
— Вы ее хорошо знаете?
— Дружим.
— А чем вызвана ваша откровенность?
— На этот вопрос я вам отвечу, когда вы удовлетворите свое любопытство.
— Значит, услуга за услугу?
— Можно сказать и так.
— Ну что ж, я принимаю ваши правила — деловые отношения крепче любовных, — подытожил Красин и с разрешения хозяйки закурил. — Меня интересует ваше мнение о Турусовой, мнение врача-сексопатолога.
Зоя Михайловна склонила голову и задумалась.
— Я могу рассчитывать, что наш разговор строго конфиденциален?
— Это в моих интересах.
— Спасибо, — сказала Зоя Михайловна и взглядом попросила Красина наполнить рюмки. — Вы знаете, что такое эбьюз?
— Впервые слышу.
— Придется просветить…
В детстве Оля Турусова подверглась эбьюзу. Эбьюз в переводе с английского — оскорбление, плохое обращение, злоупотребление. А в узком, специализированном — сексуальное насилие над детьми. И занимаются этим не маньяки, а, как правило, самые близкие родственники — папы, мамы, старшие братья и сестры. По-русски, в доцивилизованную эпоху, это называлось кровосмешением.
Эбьюз начинается на первый взгляд с совершенно невинного деяния — заплакал ночью ребенок, и родители (отец, мать), вместо того чтобы его успокоить, забирают к себе в постель. Вскоре ребенок к этому привыкает и уже сам, без всякого принуждения, ныряет под одеяло к отцу или матери и по привычке ищет соску — грудь или фаллос…
Оля предпочитала спать с отцом и к тринадцати года прошла полный курс любовной науки. Мать догадалась об этом и устроила мужу скандал, который закончился разводом. Но отец Ольги, кстати, очень добрый и порядочный человек, чувствуя свою вину, не бросил дочь. Он помогал ей не только материально, но и в чисто житейском плане — нанял преподавателя английского языка, оказал содействие при поступлении в Инъяз, который Ольга закончила с отличием, помог устроиться на хорошую работу — в «НИИ электронно-вычислительных машин», где требовался переводчик с техническим уклоном.
Ни статью, ни красотой Ольгу Бог не обидел. Мужики кружили вокруг нее, как пчелы над полевым цветком, но… без успеха: чувства, искалеченные интимными отношениями с отцом, притупились, а может быть, и совсем исчезли, уступив место откровенно-циничному и беспощадному сексу, приводившему мужчин в дикий восторг и крайнее замешательство, граничащее с испугом, одновременно. Когда кто-нибудь из сослуживцев приглашал ее на ужин, она никогда не отказывала, кивала в знак согласия своей очаровательной головкой, мило, но как-то вызывающе улыбалась и, выдержав паузу, жестко произносила:
— Но вам это будет дорого стоить.
И «это» действительно дорого стоило, ибо Ольга никогда не оставалась в гостях — приглашала домой и там, в своей широкой постели, окруженной зеркалами, в которых отражались горевшие свечи и ее мраморное змеистое тело, с мазахистским наслаждением доводила клиентов до радостно-изумленного отчаяния: оргазм наступал раньше, чем они успевали проявить свою сущность в любви — показать власть патриция над рабом. Иными словами, уматывали с сознанием собственной беспомощности, разочарования, злости — именно такие чувства испытывает альпинист, так и не сумевший покорить очередную вершину.
«Вот на этом Климов и попался», — подумал Красин, выслушав Зою Михайловну.
— На что жаловалась Турусова, когда пришла к вам впервые на прием.
— У нее возникла проблема с замужеством. Парень, с которым она встречалась…
— Не помните, как его звали?
— Глеб. Глеб Теплов.
— Извините, что перебил. Продолжайте.
— Так вот, этот Глеб Теплов довольно рьяно относился к мужским обязанностям, что Ольгу, естественно угнетало, коробило и мучило до отвращения, и она в конце концов выгнала его. Из дома. А из сердца — не смогла: первая любовь все-таки. И пришла ко мне. Говорит: «Меня мужчины раздражают. Мне кажется, что я могла бы обойтись без них. Это нормально?» И смотрит на меня… испуганно и одновременно как-то заинтересованно. Я велела ей раздеться, стала массировать, пытаясь нащупать эрогенные зоны. И, видно, нащупала, ибо она минут через десять застонала и… потянулась ко мне. И мы с ней согрешили. — Зоя Михайловна легко, словно турист, освободившийся от тяжелого рюкзака, вздохнула и внимательно посмотрела на собеседника — как отреагирует?
Красин отреагировал нормально — за долгие годы работы следователем прокуратуры, разбираясь в человеческих отношениях, не такое видел и слышал, но у него сразу возникли вопросы, требующие разъяснений.
— Согрешили — ладно, — кивнул он. — Каким образом разрешилась проблема с мужем?
— Проблема осталась проблемой: Теплое до сих пор любит Ольгу, а она…
— Посещает ваш салон?
— Нет, с рождением ребенка она выправилась… Мы по-прежнему дружим, но к мужчинам она стала много благожелательней — добрей, мягче.
— К Теплову тоже?
— К сожалению, нет. Он решил, что она фригидна от кончиков ногтей до макушки. Ольге это было на руку, и она всячески укрепляла в нем эту веру. — Зоя Михайловна посмотрела в окно, на медленно опускающийся за крыши замоскворецких домов огненный шар солнца. — У вас еще есть вопросы?
— Один. Личный.
— Пожалуйста.
— К вам, как я понял, приходят не только женщины, но и мужчины… Они, как и Ольга…
— А вы никак ревнуете? — соловьем залилась Зоя Михайловна и, заметив, что и впрямь вогнала человека в краску, с веселой усмешкой переспросила: — Ревнуете?
— Я просто не могу поверить, — смущенно пробормотал Красин, — что такая женщина…
— И правильно делаете! — прихлопнув крепкой ладошкой по столешнице, проговорила Зоя Михайловна. — Здоровый мужик, когда ему делаешь массаж, блаженствует, расслабляется, засыпает, а больной, переживший, допустим, в детстве или в годы юности какое-нибудь сексуальное извращение, как только пройдешься по его эрогенным зонам, сразу же дергается, начинает стонать… Поможешь ему дойти до эрекции, и он — твой, до могилы не забудет.
— И много у вас таких?
— Со счета сбилась! Записываю иногда фамилию очередного клиента в тетрадь и думаю: а есть ли еще здоровые мужики, ну хоть один, который дал бы тебе хорошего леща по заднице, повалил бы и оттрахал, как козу?
— А я думал…
— Плохо думали, Виктор Андреевич! Женщине очень даже нравится сопротивляться. Без этой прелюдии она иногда и удовольствия не получит. — Зоя Михайловна, словно призывая партнера к действию, откинулась на спинку кресла, лукаво повела синим глазом.
Красин рассмеялся: из глубин памяти мгновенно выскочил анекдот, соответствующий ситуации… Ваня с напарником гонят по шоссе, вдруг видят: дамочка голосует: «Мальчики, машина сломалась, не поможете?» — «Почему же не помочь, — отвечает Ваня.