На следующий день Митасова опоздала на зарядку, вернее, замешкалась, подумав, кто ее будет проводить. Так и не решив этот вопрос, она выбежала на улицу и…
— Девочка, тебе специальное приглашение требуется? — заорал Сантес, возбужденно размахивая руками. — Марш в строй!
Хлопнуться в обморок Митасова не могла — статус не позволял, но все матерные слова, какие только знала, вспомнила мгновенно и, обрушив их на голову подневольного инструктора, зло добавила:
— Я сегодня снова приду к тебе… но только затем, чтобы убить!
— Браво! — воскликнул Полковник, который наблюдал за этой сценой из окна своего кабинета.
В 1991 году контору, в которой служила Митасова, ликвидировали. Личные документы уничтожили, на руки выдали чистые гражданские документы: диплом и трудовую книжку.
Несколько дней Митасова прожила как во сне: не верила, не могла поверить, что от нее отделаются с такой легкостью. Затем одела свое лучшее вечернее платье и отправилась на прием к своему хорошему приятелю — заместителю директора «Интуриста» Колотову. Сказала:
— Василек, мне нужна работа. — И бросила на стол диплом и трудовую книжку с записью, из которой явствовало, что последние годы она являлась сотрудником нашего посольства в Австралии.
Василий Дмитриевич кое-что знал о деятельности своей подруги — сам работал на КГБ, поэтому не стал приставать с лишними вопросами.
— Должность переводчика тебя устроит?
— Через кассу это сколько выйдет?
Василий Дмитриевич, откинувшись на спинку кресла, расхохотался.
— Катюша, к нам миллионеры покатили, ищут партнеров, связи… Сведи их с нужными людьми — и ты забудешь, где касса. Да и сама ты еще в форме… Согласна?
— Да.
— Но не забывай, что я посредник — клиент через меня идет.
— Сколько?
— Двадцать процентов.
— Договорились.
Они выпили по чашечке кофе, и Митасова решила, что ей еще повезло, ибо многие ее коллеги вообще остались без работы.
Вот о чем могла бы поведать Митасова Климову за поздним ужином, но не поведала, не решилась, подумав, что если он после такого откровения и упадет на колени, то это будет подачка, милостыня. А ей хотелось настоящего чувства, продиктованного не желанием самца, а мудростью и опытом прожитых лет, когда человек, приглашая женщину в дом, твердо уверен, что она ему нужна. Необходима.
Климов еще не был готов к такому повороту событий, поэтому разговор за ужином напоминал скорее разминку двух фехтовальщиков, когда в ход идут не только взаимные уколы и ложные выпады, но и словесная перебранка, на первый взгляд легкая и непринужденная, а на самом деле жалящая, как рассерженная чьим-то вторжением в свое жилище оса.
Обеспокоенность и возникшее ни с того ни с сего напряжение Климов почувствовал еще перед ужином, когда Митасова, приняв душ, объявилась на пороге комнаты. На ней был его собственный светло-коричневый в темную полоску халат, туго перетянутый поясом. Ворот распахнут, стройная шея, упругие, манящие нерастраченной энергией груди зрелой самки. От знойно нахлынувшего желания он стиснул зубы. Хочется, ох как хочется! И она это видит. Держится по-домашнему, словно давно тут поселилась и никуда больше не спешит. Доплыла до родного берега.
Климов отвернулся, налил себе рюмку водки, выпил, проклиная себя за слабость.
— С легким паром!
— Спасибо. — Митасова села в кресло напротив, осмотрелась. Ее поразили рога. Красивые, изящно изогнутые, диаметром почти с блюдце у основания и острыми, устремленными вперед концами, они свидетельствовали о силе и мощи носившего их животного.
— Чьи? — спросила она.
— Мои, — усмехнулся Климов.
— А на самом деле?
— Равнинного тура. Последний экземпляр был убит в тысяча восемьсот тридцать девятом году. Очень редкие рога.
— А каким образом они к тебе попали?
— По наследству. Дед из Германии вывез. В качестве трофея, так сказать.
Митасова налила себе кофе, отпила глоточек и неожиданно спросила:
— Ты когда-нибудь любил?
— «Мы все любили понемногу, кого-нибудь и как-нибудь», — Климов выпил водки, закусил маринованным огурчиком.
— Это Пушкин, — сказала Митасова. — А я тебя спрашиваю.
— Я влюбчивый, — отмахнулся Климов.
— Бабник, значит?
— Выходит, так.
— Ну, а меня мог бы полюбить?
Климов взял веточку кинзы, положил ее на небольшой кусочек свинины, зажаренной в духовке, и отправил в рот.
— Обалдеть можно! Ты кто по профессии?
— Переводчик-синхронист.
— А я думал, повар.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— А он для тебя важен?
— Очень.
Климов сварганил себе еще один бутерброд.
— Ты бы, наверное, мне подошла, но…
— Что «но»?
— Понимаешь, красивая женщина — это всегда проблема.
— А у тебя своих хватает. Так?
— Верно.
Митасова закинула голову и долго смотрела в потолок, будто ища там отклик своим блудливым мыслям. И, кажется, нашла. Ибо через некоторое время с ее губ слетел легкий смешок.
— Где-то я читала… В общем, если человек преодолевает трудности, то это хорошо, но если он их сам себе создает, то он просто-напросто дурак.
Климов неожиданно разозлился, сунул сигарету в зубы.
— Это ты к чему?
— К тому, дорогой, что ты сам сотворил себе проблему… взявшись за это дело.
— Я — человек подневольный. Мне приказали…
— Не ври, полковник! Ты в отпуске. — Митасова, как бы упреждая дальнейшие возражения, властно вскинула руку. — Чем тебя зацепила Ольга Сергеевна? Умом? Нежностью? А может, бабьим лукавством?
Чуть оторопев, все глубже, как во сне, погружаясь в обволакивающее темно-синее сияние внимательно наблюдавших за ним глаз, Климов пробормотал:
— Откуда тебе все это известно?
— У меня дар, — скромно сообщила Митасова. — Неужели не заметил?
— Мистический дар?
— Ну а какой же еще?
Климов, как и всякий здравомыслящий человек, проживший жизнь в астетическом окружении, не верил во всю эту чепуху с экстрасенсами, расплодившимися нынче, как поганки после дождя, посмеивался над всякого рода спиритическими сеансами, поэтому очень удивился, что красавица Катерина, с которой он распивал водочку в своей однакомнатной, только что отремонтированной квартире, так ловко многое про него угадала, в частности, и то, что он имел глупость отозваться на нежное журавлиное курлыканье Ольги Сергеевны Турусовой.
— У меня такого дара нету, — заметил Климов с легким раздражением. — Но я тоже кое-что про тебя знаю.
— Что именно?
Климов хотел было вякнуть что-нибудь обидное, звонкое, как отцовская затрещина, которых он в детстве наполучал больше чем достаточно, но в последний момент вдруг с ужасающей очевидностью понял, что звонко не получится: женщина, сидевшая перед ним и ожидающая ответа, была для него в данный момент столь же непонятна и загадочна, как далекая планета Марс. Произошла эта метаморфоза полтора часа назад.
Митасова, с непостижимой быстротой и ловкостью приготовив ужин, отправилась принимать душ. А Климов, снедаемый любопытством — из какого оружия девочка уложила на пол двух здоровых мужиков? — забрался к ней в сумочку и обнаружил… косметичку, деньги, ключи, паспорт и служебное удостоверение работника «Интуриста». И более ничего. Пистолетом и не пахло. «Где же она его сбросила? — подумал он. — Неужели у Синичкиной?»
Эта мысль показалась Климову столь неправдоподобной, неинтересной, что он принялся отматывать пленку кинокадров своих встреч с Митасовой в обратную сторону и когда добрался до разговора со Скоковым и восстановил его, то понял, где собака зарыта. Скоков тогда сказал: «Костя, клиент, который отдал Богу душу в объятьях Митасовой, канадский бизнесмен, с ним работали спецслужбы, поэтому дело желательно спустить на тормозах».
Климов выполнил наказ начальства, заработал благодарность, которой очень удивился (дело выеденного яйца не стоило), и вскоре об этом инциденте забыл. А теперь вспомнил, прокачал ситуацию заново и подумал, что его, по всей вероятности, очень ловко обвели вокруг пальца, спасали скорее всего не репутацию бизнесмена, а Митасову, которой требовалось… ну, допустим, вообще на время скрыться от глаз людских, а затем всплыть в качестве международной проститутки. Хорошая крыша!
Климов решил проверить свою версию. Залез в сумочку Митасовой вторично и убедился, что прав: паспорт и удостоверение сотрудника «Интуриста» были выданы осенью девяносто первого года. Именно в это время были ликвидированы некоторые спецотделы внешней разведки КГБ. Именно такие — чистые — документы получили на руки друзья Климова: Борис Волынский, Алексей Градов, Маргарита Донецкая, Дмитрий Перцов. Так что не исключено, что Белые волки — так менты окрестили этих невидимых работников своего фронта, — вернее, один из них, знает, кем на самом деле является Екатерина Митасова.
— Ну и что тебе известно? — мягко, но с упрямой настойчивостью повторила Митасова.
«Нет, это не та баба, от которой можно избавиться по доброй воле», — подумал Климов.
— Тайны от объяснений тускнеют. — Он насмешливо сдвинул брови и потянулся за бутылкой, но Митасова остановила его.
— Не много ли? Напьешься!
— Я уже напился. — Климов встал и указал на тахту. — Спать будешь здесь. Белье в тумбочке. — И, прихватив бутылку, отправился на кухню. Прилег на диванчик и принялся размышлять о сложившейся ситуации.
Минут через десять — пятнадцать лицо его просветлело. Он поднялся, выпил рюмку и позвонил Колбергу.
— Яша, тебе не приходилось запекать картошку в золе?
— Приходилось.
— В чем смысл приготовления этого блюда, знаешь?
— Закуска хорошая, — зевнул Яша, явно намекая на то, что такие вопросы в двенадцатом часу ночи не задают.
— Ошибаешься, дорогой! Это способ отмщения на Руси. Князь, который желал разделаться с обидчиком, но понимающий, что сил для прямого, решающего удара у него явно не хватает, совершал некие второстепенные действия, чтобы создать у противника впечатление, будто занят разрешением совсем других проблем. Иногда он подсылал к нему целые делегации с дорогими подарками, иногда — близкого друга с важным, не терпящим отлагательств предложением. Затевались долгие переговоры, отвлекалось внимание, создавался ложный объект раздражения, и таким образом князь расчи