щал себе путь к цели. Изюминка «запекания картошки в золе» заключалась в том, что предложение, с которым направлялся к противнику гонец, обязательно было натуральным и значительным, в каком-то смысле даже гипнотизирующим. Понял?
— Только одно: вы — князь, я — гонец. А вот куда и кому скакать — загадка.
— К Теплову. Он должен навестить Турусову, поблагодарить за столь ценный подарок, а в конце разговора… закатить скандал — я, мол, не скупщик краденого, я гражданин и патриот, поэтому возвращаю иконы тому, у кого их сперли, — краеведческому музею города Владимира! Какова будет реакция, представляешь?
— Возможны два варианта, — оживился Яша. — Первый. Она сразу попытается связаться с человеком, который купил у нее эти доски.
— Исключено, — возразил Климов. — За столь короткое время она не могла найти продавца на такую дорогую вещь. Давай второй вариант…
— Второй — печальный: в панике она может зарыть эти доски… ну, хотя бы у себя в саду — и все, пишите письма.
— А ты проследи, куда она после разговора с Тепловым дернет…
— Придется.
— А разговорчик послушай, интересный разговорчик получится — хватай мешки, вокзал отходит!
— У меня ни одной «булавки» нет.
Климов, рассчитывая, что Митасова слушает его, изобразил негодование, в ярости заорал:
— У Волынского возьми! Не будет — обратись к Лешке Градову, у него этого барахла — куры не клюют!
— Когда приступать?
— Желательно, чтобы результатик был у меня уже завтра! — Климов с грохотом опустил на рычаги трубку, легко поднялся и направился в комнату: не терпелось увидеть, какую реакцию вызвали на лице Митасовой упомянутые им фамилии.
Митасова была уже в постели. Спала. Или делала вид, что спит. Климов бесшумно приблизился, сел на краешек тахты и, осторожно коснувшись запястья, проверил пульс — не зачастил ли?
— Ты чего? — сонно пробормотала Митасова, приоткрыла глаза и посмотрела на него, ловко посмотрела, как будто оттуда, из небытия, и по этому плутовскому взгляду, по тихой, неразвернутой улыбке Климов понял, что она раскусила его.
— Извини, что разбудил, — сказал он. — Я немножко нахамил, хотел попросить прощения.
— Я не сержусь.
Климов поцеловал ее в лоб, погасил свет и вернулся на кухню, на свой диванчик, на котором частенько приходилось ночевать его коллегам, особенно Смородкину, напивавшемуся иногда до такой степени, что жена домой не пускала.
«И я докатился». — Климов разделся, лег и почти мгновенно заснул. Лицо у него в этот момент было спокойное и деловое, как у профессионального охотника, взявшего на мушку кабана и уверенного в том, что кабан от него теперь уже не уйдет.
Говорят, похмелье — та же пьянка, только с утра. Яша убедился в этом, когда Теплов вошел, как говорится, в раж и начал опрокидывать рюмку за рюмкой. Причины напиться у него, конечно, были, и в другой раз Яша непременно бы составил ему компанию — кому не приятно посидеть и поговорить с умным человеком, — но дело есть дело. Поэтому он, Яша, решительно отодвинув бутылку, сказал:
— Глеб Михайлович, вернемся к нашим баранам… Как вы думаете, зачем, с какой стати Ольга Сергеевна познакомила вас с Краевой?
Теплов тяжело задумался. Он знал себе цену и вопрос таким образом никогда не ставил — ему и в голову не могло прийти, что кто-то мог использовать его в своих интересах.
— Не понимаю вас, молодой человек (узнав, что Колберг — оперативный работник сыскного агентства, Теплов моментально перешел с ним на «вы»), по-моему, вы ищете черную кошку в темной комната.
— Черную кошку, хищную птицу — разницы нет, — сказал Яша.
— Но я хочу, чтобы вы присоединились ко мне.
— Вы хотите сказать, что Ольга Сергеевна — хищная птица? — рассмеялся Теплов. — Боге вами! Она обыкновенная гусыня. В меру умная, начитанная, романтичная и глубоко несчастная.
— Это почему же?
— Лишена дара любить.
— В каком смысле?
— Да в прямом, молодой человек! Не понимаю, почему вас это удивляет. — Теплов щелкнул пальцем по бутылке. — Предлагаю еще по рюмочке.
Яша скрепя сердце налил. Они выпили, закусили, закурили.
— Значит, на низкие истины потянуло? Натуры захотелось? — Лицо Теплова стянула надменная усмешка. — Пожалуйста. Душа у Ольги Сергеевны нормальная — высоко летает, а вот тело… Тело, голубчик, ее подвело — мужика не воспринимает.
— Лесбиянка?
Теплов прошелся по комнате, взял в руки фотографию Ольги Сергеевны и долго ее рассматривал. Наконец, проговорил:
— Мальчишкой, естественно, по дурости я думал, что гомосексуалисты обитают только в тюрьмах, что это люди, так сказать, второго сорта, и вдруг… Леди Гамильтон, Чайковский, Дягилев, Роден… Меня будто молнией ударило — обожгло… Вы знаете, кто был первым мужчиной в жизни Нижинского?
Яша благоразумно промолчал. Он уже понял, что низкие истины — это то, что о себе знаешь, но что знать, а тем более от других слышать, неприятно. В общем, обратная сторона медали «За отвагу». Или как сказала поэт: «Тьма низких истин нам дороже нас возвышающий обман».
— Князь Павел Дмитриевич Львов. Он окружил знаменитого танцовщика утонченной заботой, занимался его художественным воспитанием, купил ему рояль, помог дорого и со вкусом обставить комнаты, подарил золотое кольцо с бриллиантом, оплачивал его уроки у лучшего маэстро Чекетти.
— Когда мы сидели в Доме литераторов, я заметил, что многие называли вас именно так — маэстро, мастер… — Яша бросил на Теплова вопросительный взгляд. Тот кивнул, пояснил с улыбкой:
— В Италии любого человека, хорошо знающего свое дело, будь он плотник, юрист, сапожник, называют маэстро. Это не звание, это признание мастерства. Так что если студенты меня кличут: «Мастер», то это совсем неплохо, это значит, что я кое-чего добился. — Теплов подошел к окну, печально скрестил на груди руки. — Однажды Павла Дмитриевича Львова навестил Дягилев и убедил его в том, что если тот хочет Нижинскому добра, то должен отдать его ему. И что вы думаете? Князь согласился. Так совместилось, казалось бы, несовместимое — нежный, мягкий Нижинский и тщеславный бульдог Дягилев. А на пальце Нижинского в результате этой сделки засверкало массивное платиновое кольцо с сапфиром от Картье. Вы вправе спросить: был ли счастлив Нижинский? Думаю, нет. Он шастал к проституткам, легко сходился с мужчинами определенной сексуальной направленности, а однажды Дягилев застукал его в объятьях самого Опоста Родена. Нервы не выдержали. Ни у того, ни у другого. И они на время разошлись. И во время этого развода Нижинского обольстила весьма самоуверенная или, как сегодня говорят, крутая танцовщица Ромола де Пуль-ски. Ей, видите ли, приглянулась звезда русского балета, и она решила женить его на себе. И добилась своего. И родила ему двух дочерей, но… Без танца, без мужчины-покровителя Нижинский уже жить не мог. Но он не мог и повернуть время вспять, и наступила расплата — тихое помешательство, безумие, которое, однажды схватив его, уже не выпускало до самой смерти. — Теплов выбросил сигарету в открытую форточку и вернулся к столу. — Небось удивляетесь, к чему, мол, старый дурак клонит? Да к тому, молодой человек, что к моменту моей встречи с Ольгой Сергеевной я уже хорошо знал быт и нравы гомосексуалистов, поэтому не особенно удивился, когда в один прекрасный вечер Оля, театрально откинув головку, заявила: «Высшим проявлением любви мужчины к женщине люди считают близость, я — наоборот…»
Мы расстались, но дружеские отношения сохранили. Оля часто приглашала меня в гости, знакомила с подругами… Краева — одна из них. Так что ваш вопрос: «Зачем? С какой целью?» — по-моему, совершенно не уместен — не вписывается он в формулировочку, которую придумали и разнесли по всему миру хитрожопые французики: «Шерше ля фам— ищите женщину».
— А вас не смутило, что Краева — жена брата Ольги Сергеевны? — спросил Яша.
— Нет. История знает повороты покруче. Да что там говорить! — воскликнул Теплов. — Все мужья спят с подругами своих жен — тайна гарантирована. А вы… — Он махнул рукой. — Небось до сих пор трахаетесь под одеялом?
— Я предпочитаю с открытой форточкой, — улыбнулся Яша. — Глеб Михайлович, а что, если мы проверим Ольгу Сергеевну…
— Что значит «проверим»?
— Вы утверждаете, что она познакомила вас с Краевой, поила и кормила от чистого сердца. Я — совершенно противоположного мнения… Думаю, все делалось с учетом перспективы.
— Вы хотите сказать, что она все заранее обдумала и просчитала?
— До минуты, — кивнул Яша. — Вспомните, что произошло накануне.
Теплов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза ладонью.
— Где-то в обед мне позвонила Ольга. Сказала, что Андрей Сергеевич укатил к приятелю в Сергиев Посад, вернется вечером следующего дня. И что меня ждет Краева. Я поблагодарил, но… Понимаете, в тот день у меня была защита — один из моих учеников, Володя Топоров, очень обещающий поэт, искренний и чистый, как слеза, защищал диплом. Затем, естественно, — банкет. Впрочем, банкет — громко сказано. Обыкновенное домашнее застолье. Отказаться от приглашения я не мог — смертельная обида, поэтому свидание с Краевой пришлось отменить. Ольга недовольно фыркнула: «Опять небось надерешься?» Я, помню, печально вздохнул, а она сказала, что заедет за мной, когда все это безобразие кончится. Безобразие кончилось часа в два ночи. Я позвонил ей, она приехала и отвезла меня на дачу.
— А прежде такое бывало?
— Что?
— «Часа в два ночи», — ядовито процедил Яша.
— Нет. — Теплов опустил голову и долго молчал, рассматривая носки своих, видавших виды, когда-то модных полуботинок. — В чем суть вашей проверки?
— Иконы. — Яша коротко изложил просьбу Климова.
— Значит, вы считаете, что подлинники у нее?
— Предполагаем.
— Ну что же, поехали. — Теплов придвинул к себе бутылку. — Не возражаете, если я на дорожку рюмочку дерну?
Яша помрачнел.
— Глеб Михайлович, дайте слово, что из рамок приготовленного нами скандала вы не выйдете.