— Вы не могли бы сейчас ему позвонить?
— Нет проблем. — Макс Иванович придвинул к себе телефон, набрал цифровой код. — Что я ему должен сообщить?
— О трагической смерти семьи Турусовых. — Климов запнулся и, подумав, добавил: — Скажите, что они погибли в автомобильной катастрофе.
Макс Иванович говорил с Вебером минут десять — сухо, односложно, без эмоций, отвечая на вопросы короткими «да» или «нет». Лицо его выражало глубокую скорбь и озабоченность — кожа на скулах натянулась, образовав горькие складки у губ, под глазами явственно выступили темные, похожие на бурдюки с вином мешки.
«Такие вещи сообщать нелегко, — посочувствовал ему Климов.
— Особенно родным или близким людям».
— В среду, — сказал Макс Иванович, очевидно сообщая о дне похорон. — Я пришлю за тобой в аэропорт машину. Всего доброго, Курт. До встречи!
— Он прилетит на похороны? — спросил Климов.
— Да. И у вас будет возможность с ним побеседовать.
«А ты, Макс Иванович, малый не промах: заранее подсовываешь мне человечка, у которого, по всей вероятности, достаточно крепкое алиби».
— Спасибо. — Климов удовлетворенно кивнул, откинулся на спинку кресла. — Я думаю, Вебер тут ни при чем.
— Вы правильно думаете. У Курта прекрасная квартирка в Москве, там он с Краевой и встречался, так что катить за город, где к тому же можно было нарваться на мужа… не вижу смысла.
— И все-таки это случилось, — угрюмо проговорил Климов. — Кто мог заменить Вебера?
— Я мог бы вам назвать несколько фамилий, но… — Макс Иванович доверительно, точно сообщая некую тайну, качнулся вперед. — Представьте: человек ни в чем не виноват, а слух поползет, за версту впереди него, ему потом не отмыться…
— Макс Иванович, Турусов в ночь перед убийством дома не ночевал… Как по-вашему, у кого он мог быть в гостях?
— Чтобы ответить на ваш вопрос, необходимо хорошо знать человека. А мы виделись всего два раза — на его свадьбе и его пятидесятилетии. И, как вы понимаете, дружеских бесед не вели — не до меня ему было.
Минут через двадцать после серии обтекаемых вопросов и столь же обтекаемых ответов Климов, сообразив, что напрасно теряет время, задал вопрос, который к делу в общем-то никакого отношения не имел, но который пришел ему в голову, когда он, бросив взгляд на книжные полки, увидел несколько видеокассет.
— Макс Иванович сейчас принято особые торжества снимать на видео. У вас пленочка случайно не сохранилась?
И попал в цель. Макс Иванович нехотя встал, взял с полки и протянул Климову кассету.
— Это пятидесятилетие именинника, ну и, естественно, триумф его жены.
— Кто снимал?
— Наш фотограф Борис Ефимович Грибовский.
«Это уже кое-что».
— При первом удобном случае верну. — Климов изобразил дружескую улыбку, пожал редактору руку и, не забыв воткнуть за обшивку кресла булавку с пластмассовым наконечником — микропередатчик, вышел из кабинета.
По дороге домой Климов заехал в агентство «Лучник». Скоков и его мозговой центр — Красин, Родин, Волынский и Яша Колберг — обсуждали какую-то проблему, связанную с бесследно исчезнувшим из страны известным банкиром.
— Их отстреливать надо, а не искать, — сказал Климов, присаживаясь к столу. — Чаем угостите?
— Если скажешь, зачем пожаловал, — улыбнулся Скоков.
— На работу к вам наниматься.
Лицо Скокова окаменело.
— Ты что, серьезно?
— Не знаю. — Климов плеснул себе в стакан чаю. — Бывший следователь по особо важным делам, а ныне заключенный Можейко, которого я отлавливал несколько лет, прислал на имя зам. начальника МУРа телегу, в которой доверительно сообщил, что вор в законе Сидоров по кличке Тойота, приговоренный к пожизненному заключению, бежал при перевозке из зала суда в «Бутырку» не без моей помощи. Панкратов вызвал меня и спросил: не беспочвенное ли это заявление. Я ничего не ответил, но посмотрел на него так, что он выгнал меня в отпуск до, так сказать, проверки этой фальшивки.
— И все?
— А разве этого мало?
— Успокойся. Твой зам Смородкин связался со мной, а я — с Егоровым из ФСБ, который сейчас занимается преступностью в правоохранительных органах. А Егоров тебя в обиду не даст.
Климов охнул и приложил ладонь к сердцу.
— А кроме чая у вас ничего нет?
— Кефир. — Скоков посмотрел на Родина, затем перевел взгляд на Красина и, сообразив, что его не поймут — слишком велика была радость Климова, — распорядился: — Яша, налей отпускнику сто пятьдесят.
Яша испытывал к Климову явную симпатию, поэтому с удовольствием выполнил приказание, да еще по собственной инициативе сварганил приличную закуску — бутерброд с ветчиной.
— Еще одна просьба, — сказал Климов, закусив. — Одолжите мне на несколько дней Колберга.
— Зачем? — резко спросил Скоков.
— Ремонт в квартире задумал, а одному как-то несподручно.
— По малярным делам я ему не начальник, — отмахнулся Скоков. — Пусть сам решает.
— Яша, ты решился? — вытерев платком губы, спросил Климов.
Колберг натянул кожаную куртку и, обращаясь в пространство, изрек:
— Не успеешь расправить крылья, как тебе тут же напоминают, что ты маляр.
— А я думал, вы шутите, — сказал Яша, когда Климов припарковал машину у магазина «Стройматериалы». — У вас что, потолок обвалился?
— Крыша поехала, — усмехнулся Климов. — А если серьезно… Во время отпуска меня будет навещать…
— Дама?!
— Женщина, которая мне небезразлична. Поэтому я хочу, чтобы моя берлога выглядела соответственно моему служебному положению.
Яша недоуменно пожал плечами.
— А я думал, с милым рай и в шалаше.
— Я тебе не вождь мирового пролетариата. — Климов втолкнул Якова в магазин и скомандовал, загибая на левой руке пальцы: — Водоэмульсионная краска, клей, обои, линолеум под дубовый паркет, ну и всякое подсобное барахло — кисти и так далее… Понял?
Через полчаса они были дома, и Яков, переодевшись в старые джинсы и застиранную рубашку, которую ему любезно предоставил хозяин, принялся чистить и размывать потолок. Климов же стал отдирать старые обои, но при этом напряженно думал, каким образом ему внедрить своего человечка в редакцию журнала «Я и Мы», ибо нутром чувствовал, что следы преступления, которое свершилось в доме Турусовых, начинаются именно там, в редакции, и оставила их Краева или ее сообщник. Он был убежден в этом, и, надо сказать, убеждение зижделось не на пустом месте — кто-то, даже, может быть, сама жена Турусова Краева, был очень заинтересован в смерти художника. И все-таки это была пока лишь версия, которую требовалось доказать.
— Катька! — вдруг вскрикнул Климов, хлопнул себя ладонью по лбу. — Катерина Митасова! Как же я, старый осел, мог про нее забыть!
— Кто такая? — словно нехотя поинтересовался Колберг.
— Яша, наберись терпения, через пару минут я тебе все объясню, — сказал Климов, направляясь к телефону.
С Екатериной Митасовой Климов познакомился при обстоятельствах довольно-таки необычных. С точки зрения обывателя, естественно. Однажды его вызвал Скоков — в те времена он еще работал в МУРе — и приказал возглавить следственно-оперативную группу. Климов удивления не выказал, но в дверях все-таки обернулся и спросил:
— А у них что, дежурный опер напился?
Обычно полковник приходил в негодование, когда его приказы обсуждались или подвергались анализу, но в этот раз, как ни странно, сдержался, охотно пояснил:
— Дело деликатное, и сверху дали указание, чтобы все было в рамках…
— Сор из избы не хотят выносить?
— Сегодня ты умнее, чем вчера, — язвительно заметил полковник. — Топай. Тебя ждут.
Климов приехал на место происшествия и обалдел: роскошная квартирка, свежий труп и прекрасная с застывшим в неестественной улыбке манекена лицом незнакомка.
— Что здесь произошло? — спросил он, стряхнув оцепенение.
И получил вполне вразумительный, произнесенный механическим голосом ответ:
— Этот идиот не нашел ничего лучшего, как умереть от счастья в моей постели.
— Охотно верю, — сказал Климов и жестом приказал судмедэксперту и фотографу приступать к своим обязанностям.
— Признаки насильственной смерти отсутствуют, — сообщил судмедэксперт. — Парень отправился в путешествие, даже не сообразив куда и на какое время — обширный инфаркт. — И, кивнув на один из приоткрытых ящичков комода, подмигнул Климову.
Климов заглянул в ящичек, увидел гору презервативов японского и французского производства и невольно улыбнулся, выразительно посмотрев на хозяйку. Но она даже не почувствовала его взгляда, сидела, положив ногу на ногу, и своей неподвижностью и застывшим выражением лица гораздо больше напоминала покойника, чем сам покойник.
«Уж не свихнулась ли?» — мелькнула мысль.
— Вам плохо?
— Нет, все нормально, — ответила Митасова, не изменив позы.
Климов распорядился отправить труп в анатомический театр Первого мединститута, отпустил ребят и, когда они остались с хозяйкой с глазу на глаз, спросил, кивнув на ящичек с презервативами:
— И давно вы этим занимаетесь?
— Простите… Чем?
Климов поморщился и, поразмышляв — удобно это или нет, выпил рюмку коньяка, который в количестве двух бутылок находился на журнальном столике.
— Давайте без этого… — сказал он, выразительно щелкнув пальцами.
— У меня будут неприятности? — неожиданно спросила Митасова.
— Если ваш клиент отправился в мир иной самостоятельно, то, думаю, все обойдется. Хотя…
— Договаривайте.
— Вы замужем?
— Нет.
— Этот господин ваш постоянный клиент?
— Да.
— А вообще…
— Я — женщина незамужняя.
— В таком случае вас могут поставить на учет… — Климов чуть не сказал: в блядский отдел — так неофициально назывался в МУРе «2-й отдел по раскрытию половых преступлений», но вовремя спохватился, выпил еще рюмку коньяка и добавил: — Как проститутку.
— А можно этого избежать? — спросила Митасова. — Я ведь все-таки клиентов на дому принимала, не нарушала, так сказать, общественный порядок.