хранение оружие» и «убийство, совершенное в результате необходимой обороны».
— Так, значит, это из-за вас произошла дуэль? — не удержался от вопроса Прижогин, когда перед ним на стул уселась высокая и статная блондинка, одетая в черную кофту и обтягивающие белые брюки до колен, открывавшие стройные икры. Дама была чертовски хороша собой, своей гибкостью, стройностью и какой-то лениво-кошачьей томностью напоминая молодую пантеру.
— Из-за меня, — довольно усмехнулась Полина. — Жаль только, что эти козлы не взяли меня с собой — интересно было бы посмотреть.
После этих слов следователю вновь вспомнилась характеристика, данная этой даме Коновницыным — действительно, «миледи» — удачнее не скажешь!
Нахмурившись, он приступил к допросу, задавая поначалу самые простые и невинные вопросы. Полина отвечала охотно и вела себя совершенно свободно — ни малейших признаков смущения или страха.
Но самое интересное ждало Прижогина впереди.
— В каких отношениях вы находились с сыном вашего покойного мужа — Филиппом Сергеевичем Коновницыным? — строго спросил он.
— В прекрасных, — тут же ответила молодая женщина и с самым невозмутимым видом добавила: — Мы были с ним любовниками, как до моей свадьбы, так и после.
— Серьезно? — не удержался удивленный следователь.
— А он разве вам этого не говорил?
— Гм!
— Вот видите, значит, Филу нельзя доверять, во всяком случае больше, чем мне. И вообще, я не понимаю — зачем вы меня вызвали? Ведь не из-за той дурацкой «стрелки»?
— Нет.
— Значит, это он вам обо мне что-то наговорил?
— Послушайте, кто кого здесь должен спрашивать? — возмутился Прижогин.
— Нет, но вы мне скажите, это из-за него вы меня вызвали? — так и не дождавшись вразумительного ответа, Полина начала возмущаться: — Но какие, к черту, у него могут быть претензии? Мы же с ним уже обо всем договорились! Хочет получить четвертую часть наследства — я согласна. Если ему нужно его фамильное старье — пусть уносит, какие проблемы?
— А вы знаете, что его уже два раза пытались убить?
— Филиппа? Да кому он на хрен нужен?
Восклицание было настолько искренним, что следователь почти поверил. Ругая себя за то, что так плохо приготовился к беседе, а потому столько времени потратил впустую, он быстро задал еще несколько малозначительных вопросов, дал Полине подписать протокол, а сам, в свою очередь, подписал ей пропуск.
— Я могу идти? — радостно поинтересовалась она.
— Идите, — сухо кивнул Прижогин и вдруг добавил: — Но имейте в виду, если с Коновницыным случится нечто такое, что помешает ему получить свою долю наследства, то первой изо всех подозреваемых будете именно вы!
Глава 8. Нежданные встречи
Сразу после выхода из больницы Филипп решил съездить к своему приятелю — Борису Семеновичу Выжляеву — и, наконец, отдать ему тот самый мобильный телефон, который уже дважды спас его жизнь — первый раз во время взрыва на кладбище, второй — во время последнего покушения. Странно, что сам Борис до сего дня так и не озаботился судьбой собственного телефона, хотя, казалось бы, чего проще — позвонить по его номеру и попросить вернуть. Возможно, он был ранен во время взрыва на кладбище, размышлял про себя Коновницын, разыскивая дом, в котором должна была находиться видеофирма его приятеля.
Как оказалось, этот дом стоял в непосредственной близости от одного из московских рынков, а сама фирма находилась в подвале. Коновницын уже спускался по ступеням, когда дверь открылась, и оттуда вышел молодой человек. Стоило ему поднять голову и встретиться взглядом со взглядом врача, как оба замерли от изумления. Коновницын мгновенно узнал того, которого никогда не называл про себя иначе как «подлым мерзавцем» или «убогим ничтожеством», — короче, это был счастливый обладатель его юной возлюбленной. Но какого черта он здесь делает?
Вадим тоже узнал бывшего поклонника своей жены и насторожился. Если Коновницын сейчас обрушится на него сверху, то он окажется в невыгодном положении — здесь слишком тесно, поэтому увернуться от «этой туши» никак не удастся.
Действительно, первым движением Филиппа было желание броситься на соперника и бить, бить, бить «этого гада», пока тот не взмолится о пощаде. Однако стоило ему судорожно сжать руки в кулаки, как он ощутил острую боль под лопаткой — проклятая рана еще давала о себе знать. В таком состоянии ему не то что драться — ничего тяжелее стакана нельзя поднимать.
Он тяжело вздохнул и, с ненавистью глядя на молодого соперника, начал медленно спускаться вниз. Тот, чуть помедлив, стал подниматься ему навстречу. Поравнявшись, они вынуждены были повернуться лицом друг к другу, чтобы разминуться.
— Убить бы тебя, гада! — неожиданно для самого себя прошипел Филипп, с ненавистью глядя в бледно-голубые глаза противника.
— Ничего у тебя не выйдет, дядя, — нагло ухмыльнулся тот и вдруг показал ему язык. — Твое время уже вышло, и все, что ты мог в этой жизни, ты уже проиграл.
— Заткнись, щенок!
— Да пошел ты!
Они еще чуть помешкали, а затем Филипп первым отвернулся и продолжил спускаться вниз, в то время как его счастливый соперник в два прыжка достиг верха.
— Ты чего такой вздрюченный? — изумился Борис, радостно приветствуя приятеля на пороге своего кабинета. — Что случилось?
— Да встретил тут на лестнице одного молодого негодяя, — буркнул Филипп, не желая вдаваться в подробности и думая про себя о том, что этот же вопрос он уже недавно где-то слышал.
Однако Борис был так настойчив в своих расспросах и так подчеркнуто дружелюбен, что врач все же не удержался и, после второго стакана виски, поведал приятелю всю историю своей несчастной любви. Вообще, Борис нравился ему своей абсолютной уверенностью в себе — такого крепкого, осанистого, сильного мужика невозможно было представить в отчаянии или безвыходной ситуации. Как бы ему самому хотелось быть таким! Но, увы, теоретические размышления и постоянная углубленность в собственные мысли не слишком способствуют развитию цепкой деловой хватки и выработке ощущения себя «хозяином жизни».
— Ага, — понимающе изрек приятель, терпеливо выслушав все до конца. — И ты говоришь, что встретил этого раздолбая, когда он выходил из моей фирмы?
— Да. Кстати, а ты его случайно не знаешь? Заурядный, круглоголовый белобрысый паренье наглыми глазами и белым налетом на языке…
— Нет, не помню, — покачал головой Борис и засмеялся.
— В отличие от тебя я не осматривал его столь подробно. Возможно, это один из покупателей. Ты же, когда входил, видел — у меня справа находится небольшой торговый зал. Но ты мне лучше другое скажи — неужели из-за этой своей Веры ты так дико переживаешь?
— А разве может быть иначе? — искренне удивился Филипп. — Как я могу не переживать при виде этого ничтожества, которое каждый день имеет мою любимую женщину во всех видах, в то время как мне она, в свое время, не каждый раз позволяла поцеловать ей руку!
— Да, это, конечно, трагедия! — настолько выразительно заявил Борис, что Коновницын мгновенно вскинул на него негодующий взгляд:
— Издеваешься?
— Наоборот, думаю, как тебе помочь… Ну, хочешь, мы его убьем?
Филипп вытаращил глаза.
— Ты это серьезно?
— А что тут такого? — хладнокровно парировал владелец видеофирмы. — Жизнь какого-то паршивого телемастера стоит не больше десяти штук баксов. Если у тебя нет таких денег, то я могу одолжить.
— С ума сошел! И вообще, я чего-то не понимаю: у тебя что — под рукой целый штат киллеров?
— У меня под боком рынок, на котором всегда можно найти и нанять кого угодно. Так что?
— Да нет, ну все это дикость какая-то, — глотая очередную порцию виски, поморщился Филипп. — Чтоб я нанимал киллеров… Бред собачий! К тому же все это без толку.
— В каком смысле?
— В очень простом. То, что случилось — это уже необратимо… я имею в виду ее предательство. Даже если представить, что она вдруг разведется с мужем и выйдет за меня, то все равно — я уже никогда не смогу ее простить и никогда не смогу быть по-настоящему счастлив. После стольких лет столь преданного ухаживания я должен был стать ее первым мужем… или мужчиной, все остальные варианты — это уже сплошные мучения. Это совсем не тот случай, когда ты сходишься с какой-нибудь достаточно опытной женщиной, влюбляешься, затем она тебе изменяет — или ты ей, вы расстаетесь, но затем прощаете друг друга и снова начинаете жить вместе. Это совсем не тот случай, старик, именно поэтому я так тяжело переживаю необратимость всего произошедшего…
— Что-то я не очень понимаю — ты ее любишь или только ревнуешь?
— Вот так вопрос! — усмехнулся Коновницын. — А разве может быть одно без другого? Впрочем, если подумать, то я и сам толком не знаю. С одной стороны, я люблю ее и хотел бы видеть несмотря ни на что — пусть даже она станет настолько темпераментной стервой, что они с мужем будут брать в постель и его приятеля. Но, с другой, представляя себе нечто подобное, я бы недолго выдержал нашу встречу — и, прокляв все на свете, убежал бы страдать.
— Я где-то читал, что наркоманов пытаются лечить, вымораживая жидким азотом участок мозга, в котором хранится память о том кайфе, который они получают от наркотиков.
— Во-первых, нельзя так точно выморозить именно этот участок — всегда есть риск затронуть другие места, где хранятся необходимые для жизни воспоминания. А во-вторых, неужели ты думаешь, что я бы на это согласился? — и в голосе Филиппа послышался непритворный ужас. — Навсегда забыть о Вере!
— Значит, тебе нравится страдать?
— Нет, но с этим связан столь важный отрезок моей жизни. А как можно добровольно уничтожать воспоминания о своей жизни, какой бы она ни была?
— Ну и что же ты все-таки собираешься делать?
— Не знаю. А что тут сделаешь? Давай выпьем еще, если не возражаешь.
— О чем речь! Но выпивка — это все же не дело.
— Почему? Она разбила мне сердце, а уж печень я разобью себе самостоятельно.