Меня умилила надпись на раздевалке, выполненная на русском и английском языках: «Для соблюдения особой атмосферы этого места просьба не входить в воду в купальниках. Пользуйтесь специальными рубашками из нашей прачечной». И ниже: «Прокат рубашки — 15 $». Видимо, на иврите не было необходимости писать, так как ни одному израильтянину в голову такое прийти бы не смогло. Я имею в виду креститься.
Анжелика кинулась было в раздевалку, но тут же остановилась:
— Ой, Валерия, я совсем забыла…
— Что?
— Без священника погружение не будет иметь смысла.
— Не переживай, тут такой сервис, что священника мы тебе сейчас раздобудем, — бодро сказала я, оглядываясь в поисках служителя культа.
Долго искать не пришлось. Из раздевалки гуськом вышло около тридцати старичков и старушек, говорящих по-английски, одетых в белые балахоны. Их сопровождал священник в полном облачении, в рясе и с епитрахилью. Они направились к спуску в реку, огороженному перилами, а Анжелика подошла к священнику и заговорила с ним. Он кивнул, и она опрометью бросилась в раздевалку. Через пару минут она вышла оттуда, тоже в белом балахоне и с распущенными русыми волосами, которых я до сих пор не видела — уж больно тщательно она прятала их под платком. В таком виде босая Анжелика напоминала еще не искупанную русалку, но дело было за малым.
Встав около перил, я наблюдала сцену крещения. Все было бы чинно-благородно, если бы не одно «но»: в двух шагах от крестящихся в воде резвилась стая сомов гигантских размеров. Дети прикармливали их булками, и сомы прыгали из воды, извивались как каучуковые бревна и шевелили усами. Я только боялась, что они перепутают и укусят какого-нибудь баптиста за мягкое место. Что-то в Евангелии про сомов в Иордане ничего не было написано. Видимо, это кибуцники развели их тут для вящего удовольствия гуляющей публики.
Тем временем крещение в священных водах Иордана шло полным ходом. Священник, стоя по пояс в воде, окунал голову очередного баптиста, лежащую у него на ладони лицом вверх, и громко нараспев читал молитвы. Я много лет занималась плаванием и знаю, что при таком положении головы вода с силой устремляется в ноздри и бьет по перегородке, поэтому я жалела баптистов, испытывающих неприятные ощущения в носоглотке. Но все выныривали довольные, только шумно отфыркивались.
Настала очередь Анжелики. Священник пробормотал что-то над ней, окунул, и она через минуту вышла на берег довольная и просветленная. Хотя вид у нее был еще тот — она вполне могла бы участвовать в конкурсе «Мисс мокрая майка».
— Ну что? Ты довольна? — встретила я ее на берегу.
— Ох, Валерия! Это такое чувство! Это, это…
— Иди переоденься, простудишься, не лето ведь, — остановила я ее. Не хватало ей только цистита…
Переодевалась Анжелика дольше, чем разоблачалась. Когда же она вышла, по-прежнему закутанная в платок, я уже совсем проголодалась и готова была съесть сома под видом рыбы святого Петра.
Но мы не были обмануты в своих ожиданиях: каждой из нас досталась свежеприготовленная форель с лимоном и кучей бесплатных салатов. Главное — оплатить рыбу, а салаты и десерт можно было есть от пуза.
— Что теперь? Куда едем? — спросила я Анжелику, когда от рыбы остался один хребет.
— Конечно, в Магдалу! — убежденно ответила она. — Ты знаешь, Валерия, у меня такое чувство, что именно сегодня у нас все получится! Я уверена!
Тем временем я оглядывала зал, но ничего подозрительного не заметила. Никто не приставал к нам с сомнительными предложениями, не гнался за нами на машине и не дышал в затылок, пока Анжелика крестилась, а я развлекалась, глядя на сомов. Может быть, у меня развилась уже мания преследования?
Перед выходом из ресторана я спросила официанта:
— Где вы берете такую вкусную рыбу? В Кинерете?
— Нет, что вы, — улыбнулся он, — из прудов нашего кибуцного хозяйства. Они там, вдоль Кинерета, с водой, обогащенной кислородом.
Мне оставалось лишь еще раз порадоваться за развитое социалистическое хозяйство израильских кибуцов.
Когда мы выходили с территории заповедного места, из автобуса высыпалась еще одна группа паломников, и гид зачастила по-русски:
— Вы видите перед собой комплекс под названием «Крещение в реке Иордан». На самом деле в Евангелии описано крещение Христа не в месте истока Иордана из Тивериадского, или Генисаретского озера, а в месте впадения ее в Мертвое море. Это место находится в Иудейской пустыне. Но там крутые берега и граница с Иорданией. Так что оно недоступно…
Да уж, Анжелика поторопилась со своими оптимистическими предчувствиями…
Город Магдала получил свое название от ивритского слова «мигдаль», что в переводе обозначает «башня». Городок небольшой, несколько улиц, но в центре, на базарной площади возвышалась старая полуразрушенная башня, давшая название городу. Здесь каждый житель знал историю своей знаменитой соплеменницы, но говорили о ней с легкой долей иронии.
Мы с Анжеликой зашли в сувенирный магазинчик, центр местного бизнеса. Со всех сторон на нас смотрели Марии Магдалины Тициана и Веронезе. Некоторых Марий я знала, но определить, кисти кого они принадлежат, не могла — уж больно копии были аляповаты. Здесь предлагались брелки и алебастровые шкатулки, подсвечники и фаянсовые чашки и на всех — портрет знаменитой раскаявшейся блудницы с рукой, прижатой к пышной груди. По магазину бродили несколько очумелых туристов, прицениваясь к товару. Мария и сейчас шла за презренное серебро, как и во времена своей древнейшей профессии.
Выбрав чашку, на которой взгляд Магдалины был особенно умоляющим (я решила подарить ее Денису, присовокупив: «Не пей, козленочком станешь»), я расплатилась с хозяином магазинчика и спросила:
— А что, дом, в котором жила Мария Магдалина, сохранился?
— Ну конечно! — воскликнул хозяин. — Пройдите направо за угол, а потом еще раз направо. На нем вывеска.
Мы поблагодарили хозяина и вышли из магазина. Чашка была упакована в пакет с той же фотографией.
Когда мы завернули за угол, Анжелика схватила меня за руку.
— Что такое? — недоуменно спросила я.
— Ты на себя посмотри! Можно ли в святое место идти в таком виде?
— А какой у меня вид? — Я осмотрела себя со всех сторон, но ничего особенного не увидела. Помню, как я в школу однажды пришла в домашних тапочках, так первая же учительница, встреченная мною, выговаривала мне так же, как сейчас Анжелика.
Она порылась в своей объемистой сумке.
— На, надень, — моя спутница протянула мне какое-то тряпье.
Это оказались длинная юбка на резинке и платок.
— Как? — удивилась я. — На джинсы?
— Что ж такого? — пожала она плечами. — Женщина должна юбки носить. В нее благодать снизу входит.
— Не знала, что это сейчас называется благодатью, — проворчала я, влезая в юбку, как в штаны, снизу.
— Теперь платок, и чтобы ни одного волоса не было видно!
— Ты чего раскомандовалась? — пыталась я сопротивляться, но Анжелика сама завязала мне платок и подоткнула пряди, норовящие вылезти наружу.
— Вот теперь самое то! — удовлетворенно заметила она, оглядывая меня со всех сторон.
— Ага, такое же чучело, как и ты, — огрызнулась я. — Пошли.
Мы подошли к дому. Это был ничем не примечательный двухэтажный особняк. От других домов его отличала лишь высокая каменная стена с укрепленной на ней вывеской. На ней по-английски было написано: «Частное владение. Просьба соблюдать тишину. Вход для паломников с 15.00 до 17.00, кроме воскресенья».
Посмотрев на часы, я увидела, что до трех осталось всего ничего, и решила подождать. Но Анжелика была другого мнения. Она решительно нажала кнопку звонка.
Долго никто не отвечал. Наконец, приоткрылось окошечко в калитке, и кто-то произнес на иврите недовольным голосом:
— Еще рано, приходите в три.
— Что он говорит, Валерия? — спросила моя спутница.
— То, что и следовало ожидать, — еще рано.
— Послушайте, — Анжелика обратилась к хозяину на английском, — мы не туристы.
— Какое мне дело, кто вы? — перешел он тоже на английский. — Я открываю дом в три, тогда и впущу.
— Мы пришли забрать то, что положено нам по праву! — Голос Анжелики стал торжественным, и она произнесла знакомую мне фразу на арамейском. — Натра! Теа-дэр нутар!
Признаться, я опешила. Мне и в голову не приходило, что Анжелика знает эти слова, которые Денис расшифровал в компьютере Ильи. Хотя почему бы и нет? Илья вполне мог посвятить жену в секреты своей миссии. И то, что не удалось ему, продолжила Анжелика.
Ворота заскрипели и отворились. На пороге стоял пожилой человек, небритый, одетый в домашние брюки и шлепанцы. Он с сомнением оглядел нас.
— Заходите…
Мы вошли в небольшой тенистый дворик. Вдоль стен стояли деревянные, грубо сколоченные скамейки. Посередине двора расположился небольшой бассейн с краниками в виде золотых рыбок. Несколько рыб плавали в зеленой воде. Рядом с бассейном из земли торчал толстый обрубок оливкового дерева, весь покрашенный известкой. Из него тянулись свежие побеги. На обрубке висела табличка: «Этой маслине — 2000 лет. Она ровесница Иисуса и Марии Магдалины». Видимо, здесь все было предназначено для туристов.
В доме царил прохладный полумрак. В большой гостиной пахло ладаном, и все напоминало небольшую молельню. Свечи, правда, были погашены, но, как я поняла, до трех оставалось еще время, чтобы привести все в рабочее состояние. На стене висела большая икона. На ней была изображена все та же Магдалина, но более строгого рисунка. Под стеклом, в открытых ящиках, лежали пожелтевшие рукописи и предметы старины. Впечатляло.
Но старик не задержался в этой комнате — очевидно, здесь все было на публику. Он открыл небольшую дверь, спрятанную за бархатным занавесом, и пригласил нас следовать за ним. Мы вошли и очутились в обыкновенной израильской комнате с квадратной мраморной плиткой на полу и пластмассовыми жалюзи на окнах.
— Присаживайтесь, — сказал хозяин. — Меня зовут Шимон.