ним киллера и теперь яростно выкручивает ему руку, в которой был зажат пистолет, бросился в сторону крайней избы, до которой оставалось не более пятидесяти метров.
Ольга побежала к мужу.
— Не подходи! — прохрипел он, на мгновение вскинув голову. — Я сейчас… — и удвоил усилия.
Перед тем как ему окончательно удалось вырвать пистолет, киллер еще успел три раза яростно нажать на курок, но первая пуля угодила в забор, вторая, прошелестев листвой березы, ушла высоко в небо, а третья зарылась в землю. Наконец, нанеся сверху три мощных удара подряд, Петру удалось вырубить противника, после чего он поднял с земли пистолет и, криво усмехаясь, встал на ноги, глядя на подходившую жену.
— Откуда ты здесь взялся? — радостно спросила она.
— Решил застукать тебя с любовником и устроить сцену ревности, — тяжело отдуваясь, улыбнулся он. — Но не учел, что у тебя их, оказывается, двое, и оба вооружены.
— Молодец!
Ольга поцеловала Петра в пыльную щеку и склонилась над киллером. Да, этот тип полностью соответствовал описанию врача-психиатра — та же прыщавая рожа, прямые черные волосы, черная куртка. С помощью мужа она перевернула его на живот и ловко защелкнула на его запястьях наручники.
И лишь после этого вскинула голову и обернулась в сторону крайней избы.
— А где же Александр?
— Я взял его! — победно крикнул молодой сыщик, выходя из калитки и толкая перед собой высокого и худого мужчину лет сорока, с заведенными за спину руками. — Как мы и думали, он уже собирался удрать в лес!
— Ну вот, — усмехнулась Ольга, когда они подошли ближе, — познакомьтесь, мальчики, — это мой муж Петр, а это мой напарник Александр…
Вечером того же дня, впервые со времени их размолвки, Ольга и Петр вместе вернулись в свою квартиру.
— Как хорошо дома! — вздохнула Ольга, бросая лукавый взгляд на мужа. — И просто удивительно, что здесь нет векового слоя пыли!
Он улыбнулся и жадно обнял ее за талию.
— Может, сначала в душ? — предложила она.
— К черту душ! Я так соскучился, что готов был изнасиловать тебя прямо в машине…
Быстро расстегнув на жене джинсы, он поспешно опустился на колени и стянул их к самым ступням Ольги. Подождав, пока она переступит через образовавшийся обод, Петр расстегнул застежки туфель, попутно целуя ее колени. Она вскинула руки, стягивая с себя легкий белый джемпер. Затем Петр поднялся и обхватил Ольгу, горячую и обнаженную, за талию. Пока она, закинув руки за голову, расправляла свои запыленные волосы, он принялся жадно целовать плечи и шею.
Как ни странно, но в тот момент Петру пришла в голову поразительная мысль — зная «невозможный» характер своей жены, он вдруг представил, что когда-нибудь она перешагнет через его судьбу так же непринужденно, как перешагнула сейчас через свои расстегнутые джинсы, «прекрасная, как легкая смерть».
— Раздевайся сам, — слегка отстраняясь, произнесла Ольга и, пока он поспешно выполнял ее приказание, вдруг вспомнила об Александре. Какими жалкими глазами он смотрел на нее во время прощания, словно предчувствуя, насколько бурное семейное примирение ее сегодня ожидает!
Бедняга! Впрочем, после поимки программиста Ведерникова Александру достанется всемирная слава!
Глава 9
Алексей Ведерников представлял собой тип явного интраверта — мало того, что говорил медленно и негромко, но делал это для себя, а не для слушателей, словно бы всего лишь проговаривая вслух внутренний монолог. При этом он избегал смотреть в глаза собеседника, предпочитая собственные руки, окно или пол.
Впрочем, он рассказывал настолько удивительные вещи, что Ольга и Александр, в чьем рабочем кабинете состоялся первый допрос, слушали его затаив дыхание.
— …Мне пришла в голову мысль, что наша рефлексия, то есть способность размышлять о собственном размышлении, на которой основано самосознание, — это та же программа, одинаковая у всех людей, наделеленных феноменом «Я», — чуть глуховатым голосом говорил он. — А все конкретные индивиды различаются лишь по содержанию личностных файлов памяти, в которых хранятся эмоции, воспоминания, опыт и так далее.
Поэтому я попытался создать программу рефлексии, которая могла бы контролировать саму себя, то есть в которой присутствовал бы механизм обратной связи — причем как положительной, так и отрицательной. То, что получилось, можно было бы назвать рефлексией в чистом виде… — Ведерников задумался. — Или даже богом Аристотеля — то есть мышлением о мышлении. Мой вирус…
— Гомункулус? — не выдержала Ольга.
— Почему — гомункулус? — вяло удивился программист. — Ах да, понимаю… Нет, сам я называл его вирусом самосознания или, сокращенно, вирусом «S» — от английского selfconciousness. Так вот, мой вирус «S» не обладал ни эмоциями, ни моральными правилами, ни желаниями, ни потребностями — это была чистая игра ума… Более того, я не зря сравнил его с богом, поскольку он и был фактическим богом Интернета — самосознающим виртуальным разумом, способным мгновенно перемещаться по всей Сети, и обладающим всей информацией, накопленной человечеством на протяжении тысячелетий… — В голосе Ведерникова зазвучала нескрываемая гордость, и он даже слегка выпрямился на стуле.
— Простите, — вмешался в разговор Александр, который вел протокол, — но вы упомянули о полном отсутствии желаний и потребностей. Тогда как можно объяснить…
— А вот это самое сложное! — тут же кивнул Ведерников. — Зуб даю на отсечение, что и сам до конца не понимаю, каким образом этот вирус самосознания вдруг начал «оживать», то есть действовать, исходя из собственных побуждений. Знаете, в восемнадцатом веке жил один французский философ Кондильяк, который придумал знаменитый мысленный эксперимент, то есть взял некое существо — «бесчувственную мраморную статую» — и последовательно наделил ее обонянием, вкусом, слухом, зрением и осязанием, чтобы понять, как возникает и развивается наше сознание. Однако он исходил из того, что источник всего нашего опыта — это ощущения, а самосознание возникает благодаря тому, что статуя ощупывает саму себя!
Согласно Кондильяку, первое же ощущение рождает в существе с абсолютно пустым сознанием способность испытывать удовольствия и страдания, а также способность обращать внимание. После того как это существо последовательно испытает приятные и неприятные ощущения и сохранит память о них, возникает желание — например, сменить менее приятное состояние на более приятное. Вы понимаете мою мысль?
— Пока не очень, — честно признал Александр, а Ольга заметила:
— Я поняла, что реальное существо с абсолютно пустым мозгом способно ожить благодаря одним только ощущениям. Из него рождаются чувства, способности, память и желания. Кстати, это все давно известно. В одном подмосковном интернате воспитывают слепоглухонемых детей, воздействуя на их сознание только через ощущения. Но проблема-то в том, каким образом ожило виртуальное существо, не обладавшее ничем, кроме разума, точнее сказать, рефлексии?
— Правильно! — оживился Ведерников и с этого момента продолжал рассказ, обращаясь только к Ольге. — Основная философская ошибка заключалась в том, что потребностями обладает не только наделенное ощущениями тело, но и чистый разум сам по себе!
— Но какие у него могут быть потребности?
— В общении! В том-то все и дело, что разум не может существовать без общения! Кстати, наше самосознание — это ни что иное как реализация потребности в общении; ведь даже отрешившись от внешнего мира, мы мысленно ведем диалог сами с собой! Знаете, как писал английский философ Дэвид Юм: «Всякое удовольствие ослабевает, если наслаждаться им в одиночестве, а всякое страдание становится более жестоким и невыносимым».
— Но это же относится к человеческой природе! — Александр постарался показать, что он тоже принимает участие в разговоре, однако Ведерников по-прежнему предпочитал его игнорировать.
— Когда у моего вируса «S» возникла потребность в общении, — продолжал он, — то именно на основании этой потребности он начал формировать собственную шкалу ценностей. Грубо говоря, у него появились зачатки морали — хорошо то, что способствует общению, плохо то, что ему препятствует! Отсюда немедленно следовал логический вывод — хорошее надо поддерживать, плохое — искоренять. Вы думаете, почему он подослал ко мне киллера? Да потому, что я понял, насколько он стал опасен, и просто отказался от общения с ним, бросив его в одиночестве!
— Но получается, что он вам мстил? Вспомните хотя бы историю с Аллой! — заметила Ольга.
— Это нельзя назвать местью в человеческом понимании этого слова. Вирус «S» действовал абсолютно логично — на хорошее надо отвечать хорошим, а на плохое — плохим. А плохо, как я уже говорил, все, что препятствует общению.
— Кстати, вы прекратили выходить в Интернет до того, как начались все эти террористические акты, или после? — громко и строго спросил Александр, после чего Ведерникову волей-неволей пришлось ответить:
— Честно говоря, после… Да и как было с ним общаться, если у него уже руки были по колено в крови!
Ольга невольно усмехнулась. Интересно, Ведерников так забавно переиначивает поговорки от волнения или это у него такой своеобразный юмор?
— Итак, вы побоялись, что вас могут вычислить в процессе общения с ним в Интернете, — продолжал допытываться Александр, — и потому предпочли оставить другим расхлебывать заваренную вами кашу, а сами спрятались в избушке у бабушки.
— Да при чем тут бабушка! — дрожащим голосом воскликнул Ведерников, покрываясь красными пятнами.
— Не обижайтесь, — мягко вмешалась Ольга, почувствовав возникшее напряжение.
— Я и не обижаюсь, — справившись с собой, сухо заметил программист и вдруг, не глядя на Александра, добавил: — Муха может ездить на слоне, но не в состоянии его оскорбить.
— Это кто из нас муха? — вскипел было молодой сыщик, но Ольга повелительно махнула на него рукой.
— Продолжайте, пожалуйста.
— А на чем я остановился? — растерянно спросил Ведерников, усиленно морща лоб.