И считал себя удачливым стрелком, демонстрирующим свой уникальный талант среди трех миллиардов движущихся мишеней. Днем и ночью, в городах, в штатах, они пребывали в ожидании, когда же он поднимет винтовку и пошлет им неслышную смерть. В мишенях недостатка он не испытывал.
Каждая улица становилась для него тиром.
Но действовал он осторожно. Очень, очень осторожно. Не убивал дважды в одном городе. Менял винтовки. Автомобили. Одежду. Даже обувь. Всякий раз выходил на задание в новой паре. И, обычно, его никто не видел.
Как он воспринимал свои деяния? Как спорт. Охоту. Работу. Призвание. Но только не убийство.
Его звали Джимми Прескотт, и родился он тридцать один год тому назад. Рост пять футов десять дюймов. Хрупкое телосложение. Туфли на платформе добавляли три фута, нательные накладки — пятьдесят фунтов. Редеющие каштановые волосы обрамляли невыразительное, незапоминающееся лицо. Он брился дважды в день, а саквояж с париками, бородами и усами, который он всегда носил с собой, позволял менять форму рта, подбородка, черепа. Иногда он натягивал на голову резиновую шапочку цвета человеческой кожи и становился лысым или надевал очки в роговой оправе, хотя не жаловался на зрение. Однажды, ради шутки, нарисовал под глазом синяк. Мог хромать, ходить на костылях, имитировать походку моряка. Ему нравилось менять облик. Тем самым он разнообразил жизнь. Но всякий раз требовал от себя совершенства, не допуская небрежности даже в мелочах.
Он все привык делать на совесть.
И не имел никаких дел с полицией. Его никогда не арестовывали. Не снимали отпечатков пальцев.
Денег ему хватало: получил по наследству и не стремился приумножить свое состояние. Жизнь он посвятил развитию своих талантов: он прекрасно стрелял, мог украсть любую машину, знал толк в рукопашном бое, досконально изучил действия полиции в тех или иных ситуациях. Он взял за правило тщательно изучать схему улиц города, в котором намеревался стрелять. И не терял ни секунды после того, как его жертва падала на асфальт: об отходе заботился заранее.
Немало времени уделял Джимми и истории вопроса, став едва ли не ведущим специалистом: изучил досье своих предшественников, но не нашел ни одного, достойного подражания. Он их презирал. Они заслуживали того, чтобы их поймали. Кретины и идиоты, зачастую невротики и психопаты. Даже наемные убийцы вызывали у Джимми раздражение. Защищать какие-то политические идеи, работать за деньги государства? Джимми чурался политики, но и допускал, чтобы его покупали, словно свинью на базаре.
Себя он считал абсолютно нормальным. Психически здоровым. Совесть у него отсутствовала, следовательно, он не мог страдать от комплекса вины. Не было в нем ненависти к человечеству, чем грешили многие из преступников, досье которых не прошли мимо него.
По большому счету, Джимми любил людей, ладил с теми, с кем сталкивала его жизнь. Ни к кому не испытывал ненависти (за исключением родителей, но они давно умерли, и он вычеркнул их из памяти). Он не знал, что такое любовь или дружба, но прекрасно обходился без оных. Джимми полагался только на себя, этому он научился с детства. По собственному выбору он стал одиноким волком и взял за правило (а правил у Джимми хватало) никогда не видеться дважды с одной женщиной, вне зависимости от ее сексуальной привлекательности. Отношения с женщинами он почитал за слабость, опасное для себя потакание желаниям, которого следовало избегать.
Короче, Джимми Прескотт прекрасно обходился без человеческого общения. Навыки, оружие, мишени. Что еще нужно для полнокровной жизни? Он не пил и не курил (бокал хорошего вина в дорогом ресторане — пожалуйста, но напиваться — никогда в жизни). Каждый день бегал трусцой, утром и вечером, дважды в неделю занимался на тренажерах в спортивном зале того города, куда приезжал. Он понимал, что без сильного, здорового тела успеха на выбранной им стезе не видать. Джимми ничего не оставлял на волю случая. Игроком он не был, риск ему претил.
Несколько раз он едва не попался: в Детройте зажало ведущий на крышу люк и ему пришлось прыгать на крышу другого дома; в Портланде заглох двигатель автомобиля, когда его преследовала полиция, и ему пришлось убегать на своих двоих; в Канзас-Сити случайным свидетелем убийства стал возвращавшийся со службы полицейский: в завязавшейся драке Прескотту удалось взять верх, он таки сломал полицейскому шею, но парень попался крепкий, и для Джимми все могло кончиться печально.
Он вел подробный учет выстрелам: штат, город, название улицы, погода, время дня или ночи, пол, возраст и цвет кожи мишени. В графу «Комментарии» он вносил менее важные факты: год выпуска и марку украденного автомобиля, на котором он ехал, изменения, внесенные во внешний облик, подробный перечень предметов одежды. Отмечались и сложности, возникшие при отходе, если таковые имели место. Таким образом, каждая операция после ее завершения тщательно анализировалась. Так футбольный тренер разбирал бы состоявшийся накануне матч.
Единственным случайным фактором была мишень. Предварительный отбор снижал остроту ощущений. Джимми нравилось преподносить себе сюрпризы. Кто станет мишенью на этот раз: та юная девушка в красном, смеющаяся над шутками ее кавалера? Старик-киоскер, торгующий на углу газетами? Школьник, спешащий домой после занятий? А может, толстый водитель грузовика, ожидающий, когда красный сигнал светофора сменится зеленым?
Выбор становился важным элементом игры.
А на этот раз…
Мужчина. Высокий, хорошо сложенный. В дорогом костюме. Бизнесмен с брифкейсом в руке, лет сорока. Волосы начали серебриться на висках. Только что вышел из магазина, наверное, заходил, чтобы купить что-то жене. Может, она звонила ему на работу.
Направляется к перекрестку. Уверенная, пружинистая походка.
Да, он. Разумеется, он. Расстояние — триста ярдов. Регулировка прицела. Затыльник вдавлен в правое плечо. Палец на спусковом крючке. Щека прижата к деревянной боковине приклада, глаз — к резиновому ободу окуляра. Мишень в перекрестье. Ровное дыхание. Плавное нажатие на спусковой крючок. Выстрел!
Мужчина повалился лицом вниз, словно оглушенное животное. Умер еще до того, как коснулся асфальта. Кто-то закричал. Заплакал ребенок. Новые крики.
Знакомые звуки, ласкающие слух Джимми Прескотта.
Не спеша разобрал винтовку, уложил ее в чехол, отряхнул брюки (на крышах всегда грязно, а на нем, как обычно, хороший костюм. Лишь один раз, в Новом Орлеане, он изображал из себя оборванца).
По лесенке он спустился на площадку верхнего этажа, вызвал лифт, зашел в кабину, нажал на кнопку с цифрой «1».
Десять минут спустя выехал из центра Балтимора, в аэропорту взял билет на первый же рейс в Калифорнию.
В самолете расслабился. Мягкое гудение двигателей, рассеянный свет салона, покой, его сморило, он закрыл глаза.
И вновь увидел Сон.
Только этот Сон вносил суету в размеренную жизнь Джимми Прескотта. Нарушал его душевный покой. Так его Прескотт и называл: Сон. Не просто сон, а Сон с большой буквы, подчеркивая его уникальность. Во Сне он попадал в большой город, охваченный хаосом. Автобусы давили коляски с младенцами, люди падали в канализационные люки, разбивали витрины магазинов. Насилие правило бал. Лично ему во Сне ничего не угрожало, водоворот хаоса обходил его стороной. Ему отводилась роль стороннего наблюдателя.
Он убеждал себя, что это всего лишь фантазия, рожденная глубоко в подсознании. И проснувшись, он должен забыть о Сне, выкинуть его о головы, зарыть поглубже, как зарыл он ненависть к отцу и матери.
Возможно, ему снились и другие сны. Наверняка снились. Но он всегда просыпался после Сна, вырываясь из городского хаоса с каплями пота на щеках и лбу, с учащенным дыханием, гулко бьющимся сердцем.
— С вами все в порядке? — спросил пассажир, сидевший по другую сторону прохода. — Или позвать стюардессу?
— Со мной все в порядке. — Джимми поднял спинку кресла. — Никаких проблем.
— Мне показалось, вам нехорошо.
— Нет, нет. Спасибо вам за заботу.
И он постарался забыть о Сне.
В Лос-Анджелесе Джимми взял такси и попросил отвезти его в Голливуд. Проезд обошелся недешево, но деньги Джимми никогда не волновали. За оказанные услуги он предпочитал платить сполна и не жалел о расходах.
Такси Джимми остановил на Голливудском бульваре, зашагал к «Китайскому театру».
На ближайшее время он ставил перед собой две задачи: поесть и получить сексуальное удовлетворение.
Прежде всего выбрать симпатичную женщину, пригласить ее на обед, а потом в свой номер в мотеле (номер он забронировал, позвонив в мотель из аэропорта), где бы они и занялись сексом. Выражение «любовные утехи» Джимми не признавал, считая его глупым. Речь шла о сексе, и ни о чем больше. Простеньком и без затей. Он мог возбудить женщину, будь у него такое желание, мог поднять ее на вершину блаженства, но предпочитал обходиться без лишних телодвижений. Прелюдия вызывала у него зевоту. Его интересовал сам процесс и, естественно, результат.
Проституток он не любил и редко прибегал к их услугам. Очень уж они потасканные. Много повидавшие. Да и доверять им нельзя. Он предпочитал очаровать какую-нибудь провинциалку, поразить первоклассным обедом в дорогом ресторане, откуда и препроводить в свою постель.
В тот вечер, в Голливуде, Джимми без труда реализовал намеченный план.
Миленькую простушку он заметил в холле «Китайского театра». Она бродила по холлу, разглядывая следы, оставленные кинозвездами первой величины, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть застывшие в бетоне подписи.
Особенно понравилась Джимми ее грудь, так и рвущаяся из тоненького платья. Приезжая, завороженная блеском Голливуда, подумал он. Идеальный вариант.
И направился к ней.
— Я очень люблю европейскую кухню, — призналась Джанет.
— У вас хороший вкус, — кивнул Джимми Прескотт. — Я тоже отдаю ей предпочтение.
Она мило ему улыбнулась, веселая простушка из Огайо, Джанет Луиза Лейкли. Сидели они в маленьком шикарном французском ресторане рядом с Ла-Сьенега.