— Поневоле, — буркнул парень.
— Откуда идешь?
— Из универмага.
Лейтенант насторожился. Какая-то информация об универмаге поступала. Парня посадили в машину и доставили в РУВД, к майору Леденцову. Но парень в ластах оказался человеком упертым — что-либо рассказывать отказался. Когда майор пристал к нему с ножом к горлу, он посоветовал:
— Если хотите узнать, то пойдите в универмаг и возьмите, например, ботинки.
— Купить?
— Вынести.
— Украсть?
— Попробуйте…
…Через пару деньков высокий сухощавый мужик в поношенном костюме бродил по малолюдному обувному отделу универмага «Южный». Примерив дорогие итальянские ботинки, он задумался, не решаясь на покупку. Со стороны было не понять, решился или нет, но он дождался момента, когда обе продавщицы окажутся от него на некотором расстоянии. Сунув ботинки под пиджак, он с подчеркнутой неторопливостью направился к выходу. Только до него и дошел…
Два охранника схватили его за руки, чуть не свалив на пол. Мужик не сопротивлялся, лишь что-то лепетал. В комнате заведующей отделом его пиджак распахнули, и итальянские ботинки упали на пол с равномерным метрономным стуком. Завотделом, порозовевшая блондинка, нервно закурила:
— Ну что, милицию вызвать?
— Ни в коем случае, — попросил мужик.
— Тогда в кладовку его.
В этой кладовке, кирпичном помещении без окон, заставленном какими-то бочками, мужик терпеливо просидел до десяти вечера. Затем пришли охранники, завотделом и одна из продавщиц.
— Что с мужика взять? Костюм и ботинки скупка не возьмет, — сказала завотделом.
— Раздеть и выгнать, чтобы не воровал, — предложила продавщица.
— До трусов, — подтвердил охранник.
— А лучше без трусов, но с ластами, — урезонила его завотделом.
— Разрешите жене позвонить. — Мужик выдернул из кармана мобильник, набрал номер и бросил два слова: — Я задержусь.
В следующий момент охранник вырвал аппарат. Мужик раздевался медленно и неумело, минут десять. Оперативникам их хватило: когда они вошли в кладовку, капитан Оладько стоял в одних трусах и улыбался…
…В кабинете директора собралась администрация универмага.
— Куда девали одежду граждан? — спросил Леденцов.
— Плохую выбрасывали, хорошую продавали в скупке и покрывали свои убытки.
Майор видел себя в роли обвинителя. Но на него обрушился град раскаленных слов: ежедневные хищения, продавцам надоело покрывать недостачи, ворья развелось немерено, милицию не дозовешься, их способ надежнее милицейского…
— Насчет эффективности вашего способа сомневаюсь, — остановил их майор. — Люди предпочитали идти нагишом, но только не попадать в милицию. Значит, нас боятся сильнее.
— Мы боролись с преступностью, — заявил заместитель директора.
— И сами совершали преступление.
— Какое же?
— Самоуправство.
Водитель «уазика» проработал за баранкой пять лет. Правил никогда не нарушал, не пил, город знал, поэтому водил машину спокойно и милиции не опасался. В дорожные происшествия не попадал и вообще не верил в случаи непредвиденные — все зависит от тебя самого.
Тот день отработал нормально. Во время последнего рейса его остановила милиция.
— Что везешь?
— Пиво в ларек.
Заглянули в машину, проверили документы. Не отпускают, два решительных парня и один из них с автоматом. Водитель чувствует, что придираются: свет проверили, тормоза, путевой лист опять принялись изучать. Водитель не выдержал:
— Ребята, у меня все в порядке, а надо пива, так берите.
Проверку они сразу прекратили. Вернули документы и пива взяли по-божески — четыре бутылки. Водитель поехал; мелкий эпизод, из-за которого он старался нервы не раскатывать.
Сколько проехал? Полтора квартала.
Вдруг сзади завыла сирена, и патрульная машина прижимает его к поребрику. Он стал. Из милицейской машины выскакивают сотрудники, двое, те самые:
— Выйти из машины!
Он вышел, вернее от неожиданности выскочил:
— Ребята, да вы только что меня смотрели…
— Руки на капот!
— Если еще пива надо…
— Открой машину!
Он открыл все дверцы и обомлел — рядом с ящиками пива лежал автомат. Непослушными губами водитель прошептал:
— Братцы, это не мой автомат…
Один из сотрудников похлопал его по плечу:
— Успокойся, не твой, это наш.
С тех пор водитель стал верить во все случайности, особенно в те, которые переходят в закономерности.
Где-то в начале семидесятых меня вызвал прокурор района и велел проверить анонимку. Я, конечно, слегка набычился, потому что проверкой материалов занимались его помощники.
— Это о реабилитации политзаключенного, — попробовал он меня заинтересовать.
— Есть же решение — анонимки не рассматривать…
Решение, разумеется, глупое. Честный человек, обладающий информацией, может быть пугливым и не поставить свою фамилию. Не обращать внимания на анонимки то же самое, что игнорировать оперативные разработки. Но прокурор подкупил меня оригинальной мыслью:
— Если по анонимкам сажали, то почему по анонимкам не реабилитировать?
Выбрав свободное «окошко», я изучил анонимку. Ее суть сводилась к следующему.
Гражданин с необычной фамилией Штанюк якобы присвоил себе статус политического заключенного: получил компенсацию, имел приличную пенсию, выступал перед гражданами и даже дал интервью по радио. На самом же деле сидел как заурядный уголовник.
Для начала я съездил в комиссию по реабилитации и в архив КГБ. Посмотрел дело. Какое там дело — тетрадочка для первого класса: постановление на арест, протокол допроса Штанюка да приговор. Ну, и еще несколько малозначащих бумажек. Анонимка клеветала: Штанюк Павел Игнатьевич был осужден по статье 58, то есть за преступление политическое. Правда, я не понял его конкретных действий. В приговоре говорилось витиевато: «в гнусных целях международного империализма нанес ущерб преданному партийцу, директору районной базы ГСМ Иванову П. П., а также в его лице всей партии…» Короче, десять лет строгого режима.
Налицо политическая репрессия, поэтому мне захотелось вызвать анонимщика и спросить про его гнусные цели. Адреса анонимщика у меня не было, зато был адрес Штанюка. Я решил с ним побеседовать и на этом вопрос закрыть…
Вызову он не удивился. Видимо, политическая закалка. Глаза скрывали преклонный возраст: высматривали все с такой энергией, словно хотели клюнуть. Впрочем, это впечатление могло складываться за счет острого носа и бородки, аккуратной, не больше детской лопаточки для песка.
Мне следовало взять объяснение, для чего требовались его биографические данные. Фамилию с именем он назвал, а на вопрос о годе рождения ответил:
— Это не имеет значения.
— Национальность?
— Не важно.
— Ваш адрес?
— Мы живем в демократическом государстве, — сообщил он мне хорошо выработанным голосом.
— Я задаю элементарные справочные вопросы…
— Мое право на них не отвечать.
— Но почему же, гражданин Штанюк?
— Я придерживаюсь демократических убеждений.
— А демократу обязательно быть дураком? — вырвалось у меня, потому что был еще молод и невоздержан.
Я думал, что он встанет и уйдет. Но Штанюк степенно огладил бородку и деловито спросил:
— Что вас интересует?
— По поводу реабилитации. Вы действительно были судимы по статье 58?
— Разве кто сомневается?
— Есть такие. Павел Игнатьевич, из приговора я не понял, какую политику вам пришили?
— Я оскорбил директора базы горюче-смазочных материалов.
— Только за это?
— Молодой человек, ваш вопрос, в сущности, не имеет смысла. За что посадили? Сажали за что угодно. Директор сказал мне что-то насчет партии и своей партийной совести. А я покрыл матом и его совесть, и партию. На второй день меня взяли.
Все ясно. Видимо, у анонимщика для клеветы имелись какие-то личные мотивы. Вопросов к Штанюку у меня больше не было. Но у меня сложилось впечатление, что этих вопросов он ждет — его глаза высматривали во мне какое-то зернышко с птичьей зоркостью.
Теперь о случае. Во мне живет некоторая уверенность, что случай подворачивается тогда, когда он нужен. Хотя в этом разговоре он мне и не требовался.
В кабинет вошла секретарша и оставила справку из ЦАБ’а о судимости на Штанюка — я запросил ее раньше. В справке, разумеется, была судимость по статье 58. Но что это? Глазам не верилось…
До этой судимости Штанюк еще дважды привлекался за кражи, притом одна в крупных размерах. Глазам не верилось…
— Павел Игнатьевич, вы, оказывается, были вором?
— Ну и что?
— Значит, возможны сомнения, что вы не политзаключенный?
— А разве вор не может сесть за политику?
— Расскажите про эти кражи.
— Нет, судимости сняты.
Тем более непонятно, почему он их скрывает. И смотрит на меня нервно — даже бородка трясется. Мне пришла мысль, что этой интеллигентной бородкой он отгораживается от прежней воровской жизни; эта бородка помогает ему быть политзаключенным и демократом. Штанюк долгой паузы не выдержал:
— По 58-й я отсидел десять лет от звонка до звонка.
— А до этого пятнадцать лет двумя ходками.
— Надоели мне эти подозрения…
— Тогда расскажите. Я ведь могу запросить копии приговоров…
Он бросил локти на стол и двинулся ко мне лицом, которое стало вытянутым и злым: узкие глазки, тонкие губы, скулы сухими дощечками, острый нос и бородка из лопатки стала колышком. И не сказал, а выкрикнул:
— Я брал сейфы! Мед-ве-жат-ник! Довольны?
Какое-то время меня держала оторопелость. Поэтому спросил неточно и ни к чему:
— Обе кражи… по сейфам?
— И третья — сейф.
— Какой же сейф? — уж совсем сбился я.
— Залез в контору СМГ. Там сейф, замок сувальдный. Вокруг замка сделал дрелью пять дырочек по восемь миллиметров, затем ломиком выломал… Взял коробку с деньгами, да их там оказалось на пару литров водки.
— И вас судили по 58-й?
— Именно.