Она вошла на самой высокой ноте, на которую только была способна Марина, на фразе: «Эта соплячка погубит тебя!»
— Это кто здесь соплячка? — произнесла она таким тоном, что Марина даже присела, а Патрикеев, обернувшись к Аиде, застыл в изумлении.
— Эта девка уже качает права! — придя в себя, воскликнула Марина. — Уму непостижимо, до чего ты их распустил!
Вдруг из-за спины Аиды вынырнула Татьяна и заявила:
— Это наш дом! И мы тут что хотим, то и делаем! А ваше место в стойле!
— Помолчи! — прикрикнул на дочь банкир. — Кто тебя сюда звал? Иди в свою комнату!
— И эта пусть тоже убирается! — осмелев, завопила кроткая любовница.
— Если Петр Евгеньевич не решается, я скажу сама, — холодным тоном произнесла Аида, и это подействовало на присутствующих, они замерли в ожидании чего-то ужасного. — Петр Евгеньевич вчера сделал мне предложение, и я на правах невесты требую, чтобы вы, Марина, покинули этот дом.
Гробовую тишину взорвал Танюхин крик:
— Ура! Папочка, ты — гений! — Она бросилась целовать отца.
— Петя, это правда? — не верила своим глазам и ушам Марина.
Он только кивнул вместо ответа и попытался избавиться от дочери.
— Иди к себе!
— Сейчас ни за что не уйду! — заупрямилась Танюха.
— И куда же я теперь? — обреченно опустила руки бывшая любовница. — К родителям?
— Почему бы нет? — снова влезла Татьяна. — Я ведь живу с моим папочкой!
— Что ты понимаешь в жизни!..
— У меня есть квартира на ВИЗ-бульваре, — вспомнил Патрикеев. — Поживи пока там. Две приличные комнаты…
— С удобствами во дворе! — хихикнула дочка.
— Дом старый — это точно, — вздохнул Петр Евгеньевич, — но мы как-то жили там и жили неплохо.
— Очень даже весело жили! — подтвердила Татьяна. — Так что укладывайте вещички и мотайте на ВИЗ-бульвар!
— Таня! — приструнил ее отец.
— Чему ты радуешься, дуреха! — бросила ей на прощание Марина. — Эта сестра исполосовала всю спину твоему папочке!
Татьяна с жалостью посмотрела на отца, потом с интересом на Аиду и сделала свое заключение:
— Кле-ово!..
Ужин впервые был втроем. Хуан Жэнь на радостях украсил столовую бумажными фонариками и сделал парочку новых блюд.
Говорили о предстоящей свадьбе.
— Имейте в виду, Аида, инициатива исходила от вас! — При дочери он стеснялся ее называть на «ты». — Не пожалейте потом.
— Ты не пожалеешь, — заверила ее Татьяна. — Папка у меня что надо!
— Я хотела бы свадьбу поскромней, без помпы, без оркестра, без фальшивых улыбок и неискренних пожеланий. — Аида произнесла это, уткнувшись в тарелку, вяло перебирая вилкой и ножом.
— А я люблю гостей! — возразила Танюха. — Ну и что, что фальшиво, зато весело!
— Аида права. Зачем начинать супружескую жизнь с каких-то неприятных моментов. — Петр Евгеньевич совсем перестал есть, на его крупной лысине выступил пот, глаза потухли, и говорил он с трудом.
— Что с тобой? — испугалась Татьяна.
— Душно. — Он хотел расстегнуть ворот рубашки, но рука безжизненно повисла.
Эксперимент удался. За окнами совсем стемнело, а свет никто не включил. Ведь так уютно горят китайские фонари!
— Это сердце! Надо вызвать «скорую»! — заволновалась дочь.
— Погоди-ка! — остановила ее невеста банкира. — Лучше открой окно, а я зажгу люстру…
Когда Патрикеев пришел в себя, он никак не мог понять, что с ним произошло. Хуан Жэнь опасался, что сочетание некоторых продуктов в новых блюдах не понравилось желудку господина, но объяснить это по-русски у него не получилось, и он уже недвусмысленно поглядывал на Аиду, но та не собиралась приходить китайцу на помощь.
— Успокойся, Хуан Жэнь. Все нормально. — похлопал он повара по плечу. — И вы, девочки, не расстраивайтесь. С каждым случается. Наверно, старым становлюсь. А вот задумал жениться. Аида, имейте это в виду.
— Ты настоящий мужчина, Петр Евгеньевич, — подбодрила его девушка. — Твой папка — Геркулес, — поведала она Татьяне. — Только прикидывается больным и немощным. Набивает себе цену!
— На чем мы остановились? — ушел от неприятной темы банкир и с неподдельным аппетитом принялся за еду.
— На скромности, — зевнула Татьяна.
— Я бы позвала только родственников, — предложила невеста.
— У нас их немного. Отчего же не позвать? Правда, здесь никого нет. Разбежался народ по городам и весям. Я ведь тоже не местный.
— Правда? — удивилась Аида.
— Сысертские мы! Вон как! Мама у меня до сих пор там живет, и сюда ее ничем не заманишь. В этом доме ни разу не была.
— Просто бабушка старенькая, — оправдывалась внучка. — И мы к ней не часто ездим. На дни рождения только. Вот она и обижается.
— А далеко это? — поинтересовалась Аида.
— Сысерть-то? Полтора часа на машине.
— Бабушка живет в такой экзотической хибаре! Тебе понравится.
— Что это за «хибара», Танька? — возмутился Петр Евгеньевич. — Выбирай слова. Дому почти сто лет. Там отец мой родился и я. Знаешь, Аида, мои предки были золотопромышленниками. Эх, славное уральское купечество! Но уже дед мой обнищал, сначала прогорел с векселями, потом проигрался в карты. Пришлось продать каменный дом и построить деревянный. А я вот некоторым образом продолжаю дело предков. Такие хоромы не снились моему деду. Он вообще от обиды в революцию ушел, маевки, листовки и прочая дребедень! Дурак! Сам не умеешь созидать, так и на чужое не зарься! Наломали дров наши дедушки!
Аида внимательно слушала, подперев подбородок рукой. Глаза слипались. Этот день всем им дался нелегко. А потом вдруг сказала:
— Я хочу познакомиться с твоей мамой. Это надо сделать еще до свадьбы.
— Не знал, что ты придерживаешься таких старомодных взглядов. — Не понятно было, обрадовался он ее словам или нет. — Что ж, заодно покажу дом предков.
В Сысерть они поехали в субботу. Наталья Капитоновна была заранее извещена об их приезде и подготовилась, как могла. Встретила молодых пельменями да блинами. Поражена была возрастом будущей снохи.
— Ой, какая молоденькая! — качала головой. — А с Танюхой-то вы ладите?
— Души друг в дружке не чают, ма, — радостно сообщил сынок. — Вот как на свете бывает!
— А че не привезли Танюху-то? — всплеснула руками Наталья Капитоновна.
— Некогда ей, в институт готовится.
— А вы не учитесь? — поинтересовалась старушка.
— Она, ма, уже ученая! — Видно было, как Петра Евгеньевича раздражает мать. Может, он стеснялся ее говора?
Аида впервые попала в такой дом, бревенчатый, одноэтажный, с русской печью, с просторным чердаком, почерневший от старости, с покосившейся крышей. Она внимательным взглядом ощупывала каждый предмет, не оставляла без внимания любой закуток. Особенно ее привлекла спальня хозяйки, и чтобы не показаться странной, она заинтересовалась портретами родственников, занимавшими целую стену. Патрикеев не без удовольствия знакомил ее с предками, вдавался в длинные рассуждения о былых временах и теперешних, отдавая явное предпочтение последним. Видно, не сладко ему жилось в этом доме. Казалось, что за сто лет в спальне ничего не изменилось. Допотопная мебель, часы с боем, статуэтка революционного солдата на платяном шкафу, ночник в виде серпа и молота, радиотарелка и прочая рухлядь, но никакого даже маленького намека на светящиеся глаза.
Под пельмени Наталья Капитоновна выудила из специального тайника початую бутылку рябиновой настойки.
— Мужиков в доме нет, а тайничок имеется, — подкалывал сынок.
— А если вор заберется? Счас столько их шастает, оборванцев всяких. Прям, как в гражданскую!
— Лучше б ты, ма, кедровочки нам поставила.
— Будет и кедровочка. А эту кто допьет?
Как только сели за стол, проснулся кот, до этого спавший на печи. Обыкновенный, полосатый, он тут же принялся попрошайничать, и сердобольная хозяйка расщедрилась на парочку пельменей, которые, впрочем, остались нетронутыми.
— У, дармоед! — рассердилась Наталья Капитоновна. — Зажрался окончательно! Клянчит, клянчит, а чего клянчит?
— Мы тоже заведем кошку. — Аида следила за реакцией Патрикеева.
— Без кошки пусто в доме, — поддержала Наталья Капитоновна. — Опять же от ревматизма первое лекарство.
— Только мы заведем сиамскую.
— Я про такую и не слыхивала!
Петр Евгеньевич никак не реагировал на ее слова, не находя в них ничего удивительного. Ведь Аида наполовин-ку сиамка. Правда, от матери он это утаил. Может не понять. Ей-то, простой русской женщине, на хрена вся эта экзотика? Да еще узнает, что невестка не православная, того и гляди проклянет. Зачем осложнять? Он Аиду еще в машине предупредил, чтобы про Будду не заикалась, и про Танюхины увлечения буддизмом — ни гу-гу. А лучше всего не ломаться, войти в дом да перед Николаем Угодником перекреститься. Кому от этого хуже станет? И мать ничего не заподозрит. Так и сделали.
— Вы уж не обессудьте, мои дорогие, но на свадьбу я к вам не приеду. Тяжело мне, старухе. Я теперь до самой смерти отсюда не выберусь. Она уж не за горами, самозванка эдакая!
— Ладно, ма, брось заупокойную! Имейте в виду, Аида, моя мама — ужасная пессимистка. Сколько ее помню, все любит о смерти порассуждать. То она ей в окно стучит, то в дверь ломится. А сама уже скоро девятый десяток разменяет.
— Че болтаешь-то! — обиделась Наталья Капитоновна. — Мне в этом году только семьдесят восемь исполнится!
— Вот-вот, рано еще думать о смерти! Молодая совсем!
— Я к чему вела-то, — воспрянула вдруг старушка. — Раз на свадьбу вашу не выберусь, так хоть сейчас выпью за ваше семейное счастье!
— Такой тост надо с кедровочкой, — не унимался Петр Евгеньевич, и старушка сдалась, выудила из тайничка непочатую бутылку с темно-коричневой жидкостью.
— Вот она, родная! — радовался Патрикеев, разливая в рюмки. — На кедровых орешках настоянная, такую еще мой прапрадед пивал! Ма, а грибы в этом году есть?
— Вчера только бычков да обабков цельную корзину набрала.
— Бычки — это валуи, а обабки — подберезовики, — разъяснил он Аиде. — Эх, давно я грибов не собирал!