— Что-то новенькое!
Парень бросился к окну. Он действительно выглядел хлюпиком. На голову ниже своей пассии.
Он высунулся по пояс, и в руке у него блеснул пистолет.
— Эта сука привела своего дружка! — крикнул он Марине, а сам кинулся в другую комнату.
Марина онемела и не могла пошевелиться. Забыла она, что ли, о своем дамском пистолете? Аида поискала глазами сумку, с которой «Дохлая треска» приходила к ней на Гурзуфскую. Сумка висела на гвозде в коридоре. А вдруг пистолет уже у нее в руке и она его прячет под столом?
В соседней комнате раздался звон бьющегося стекла, а затем последовали два выстрела. Марина вздрогнула и закрыла ладонями лицо. Из груди ее вырвался страшный рев. Аида не успела добежать до ее сумки. На пороге появился Иван, он крепко сжимал «ТТ» и «Макарова». Одна рука у него была в крови. Увидев его, Марина заорала: «Не-е-ет!», но Мадьяр, не раздумывая, выстрелил ей в лицо. Женщина охнула и повалилась на пол.
— Блин! — выругалась Аида, извлекая из чужой сумки пистолет. — Это же обыкновенная зажигалка!
— И у этого хлюпика был не настоящий, а газовый. — Иван неожиданно зычно рассмеялся. — Ребята решили поиграть в бандитов. И доигрались.
— Что у тебя с рукой? — усталым голосом спросила девушка.
— О стекло порезал. Чепуха! — Он спрятал пистолеты в карманы брюк и, обмотав руку носовым платком, вдруг встрепенулся: — Эй, милая, ты же «пальчики» оставила!
Пока она сгребала со стола деньги и «важные бумажки», Иван тщательно протер Маринину сумку и пистолет-зажигалку.
Аида двигалась как сомнамбула. Волнения последних дней перешли в депрессию. Она в одночасье потеряла все ощущения и способность сопротивляться судьбе. Если бы Иван решил и ее прихлопнуть за компанию, она не стала бы возражать.
— Хватит возиться! — прикрикнул он на Аиду и даже дернул ее за руку. И в это время на кухне раздался оглушительный звон падающей посуды.
Они замерли, превратившись в статуи. Мадьяр очухался первым и в два прыжка оказался в соседнем помещении.
— Эдьэ мэг а фэнэ! — раздалось оттуда.
— Миаз? Ки аз?[5] — машинально перешла она на венгерский и будто очнулась от тяжелого сна.
— Сама посмотри! — Иван стоял на пороге кухни и кивал вглубь.
Но и так все было ясно, потому что заплакал ребенок. Мальчик лет четырех пытался втиснуться в узкое пространство между холодильником и батареей и задел полку с железными банками, в которых хранились крупы. Он сидел на полу, обсыпанный манкой, беспомощно раскинув ручонки, и голосил что есть мочи.
— Что будем делать? — Иван полез в карман за пистолетом. — Пацан довольно большой. Может сдать нас милиции.
— Не смей! — закричала она не своим голосом, и ствол пистолета уткнулся ей в грудь. — Гад! Сволочь!
Аида отхлестала его по лицу, и Мадьяр в конце концов бросился наутек. Аида кинулась за ним.
Добежав до первого этажа, Мадьяр обернулся. Щеки пылали от пощечин, руки тряслись, как у алкоголика.
— Рискованно его оставлять! Давай подожжем эту развалюху? Выберется — его счастье! Не выберется — наше счастье! Кинем жребий судьбе!
Она ничего не ответила, только вцепилась ему ногтями в грудь и выволокла из дома.
Уже в машине Аида дала волю слезам.
— Откуда взялся ребенок? — повторяла она всю дорогу. — Почему она никогда не говорила о ребенке?
— Мальчик, наверно, жил у ее родителей, — рассуждал Иван, — и она взяла его на выходные.
— Дура! Какая дура!
— Успокойся! В тебе сработал материнский инстинкт. И это может нам стоить тюрьмы…
— Заткнись!
Она не помнила, когда плакала в последний раз. Даже в детстве была на удивление сдержанной и неплаксивой. И вот плотина разбита и ничем не остановить потока.
— А знаешь, пацан похож на «хлюпика», — сделал вывод Мадьяр.
— Что? — Она не сразу сообразила. — Так это был Маринин муж! Идиоты! Он ведь задолжал всему городу! И мы могли ответить шантажом на шантаж! — Сделанное открытие захлестнуло ее новой волной отчаяния.
— Если у парня были огромные долги, то наши двадцать кусков ему как слону дробина. Они бы и дальше тянули с тебя веревки! — гнул свою линию Иван.
Мальчик благополучно выбрался из пустого барака. Об этом они узнали вечером из криминальной хроники. Там же показали трупы его родителей. Мальчик утверждал, что убийца был только один, «дядя с усами».
— Сбрей ты эти дурацкие усы! — выговаривала ему Аида.
Татьяна при встрече не злорадствовала, а наоборот сострила скорбную мину:
— Знаешь, а «Дохлая треска» плохо кончила. У нее, оказывается, был ребенок. Ни я, ни отец этого не знали…
После похорон она изменилась, повзрослела, что ли? Совсем перестала смеяться, настроения не меняла так резко, как раньше, пускалась в длинные рассуждения о своей никчемности и все чаще стала прикладываться к бутылке. У нее появился первый претендент на руку и сердце, не кто иной, как Денис Кулешов, владелец дискотеки и ночного бара. Но к женихам Татьяна относилась скептически и в пьяном угаре могла высказать прямо в лицо: «Кто тебя разберет, хочешь ты меня или денежек моего папаши?..»
А Мадьяр умотал на Западную Украину, в родные места, и открыл там свое дело. Предлагал Аиде ехать вместе с ним, умолял, стоял перед ней на коленях, но она отказалась. «У меня на руках прабабушка. Забыл? Бог мне не простит, если я ее снова брошу!»
Он вернулся через год, в дорогом костюме, при деньгах, разъезжал по городу в шикарном лимузине. Он сказал: «Я вернулся только ради тебя. Я рискую жизнью и процветанием мой фирмы»…
И примерно тогда же она достала из почтового ящика письмо, без обратного адреса, и прочла набранный на компьютере текст:
«Убирайся вон из нашего города, если дорога тебе твоя жизнь и жизнь твоей старухи!»
2
Иногда у нее возникали приступы жадности. Она говорила себе: «Ты поторопилась! Надо было подождать еще какое-то время. Расписаться, сыграть свадьбу, съездить в свадебное путешествие в Италию или в Испанию. Ведь ты нигде не была! И тогда бы могла рассчитывать на какую-то часть его наследства! И все равно бы никто, кроме Марины, не догадался»…
В такие минуты ей не хотелось жить. Она в одиночестве бродила по городу. Всегда один и тот же маршрут. Ресторан «Зимний сад», набережная городского пруда, плотинка. Потом приземлялась в каком-нибудь летнем кафе, напивалась и ехала догуливать к Татьяне.
Однажды ей встретился молоденький поп, сероокий и рыжебородый. Он напомнил ей Родиона, по которому она тосковала. Брат умчался в Питер месяц назад и только раз позвонил, сказал, что все в порядке, принят на работу, получил отдельную комнату в общежитии.
Уже вечерело и становилось прохладно. Она сидела на парапете набережной, и камень, нагретый за день, отдавал ей последнее тепло. Вокруг совсем обезлюдело. Случайный прохожий мог принять ее за проститутку, настолько коротки были ее шорты и настолько беспечен был ее вид. И тут появился он. Аида не сразу его заметила. Он остановился совсем рядом, облокотился на парапет и лукаво посмотрел на девушку. Она ждала от него что-то вроде: «Камо грядеши?», а он, как пошлый ловелас, спросил:
— Вы меня не помните? А ведь мы уже встречались. Неужели не припоминаете? — Он горячился с каждой фразой. — Два месяца назад. В парке, возле храма. Я еще тогда числился в семинаристах, а нынче у меня свой приход.
Действительно два месяца назад они встречались, теперь ей казалось, что прошло два года.
В тот самый день, когда Мадьяр на своей раздолбанной «Волге» привез ее в парк и терпеливо прождал пять часов. Она думала о деле. Соглашаться или нет на банкира Патрикеева, каковы будут выгоды и каков риск. Рядом на скамейку приземлился парень с реденькой, козлиной бородкой, в помятом костюме и косоворотке. Он ей показался настолько забавным и не от мира сего, что Аида ненароком улыбнулась, хотя на душе — беспросветный мрак.
Он тоже ей улыбнулся и сразу представился, поклонившись, как в старые, добрые времена:
— Олег. Семинарист.
Аида не могла удержаться от смеха. Она сразу представила, что брат точно так же знакомится с девушками. «Родион. Доктор».
— А как ваше имя, позвольте узнать?
Имя девушки семинариста несколько смутило. Он даже зарделся, как поджаренный солнышком фрукт. Но Аида так ему понравилась, что тут же осмелился на каверзный вопрос:
— Вы из иудейского племени происходите?
Все ее смешило в этом парне, и манера держаться, и манера говорить. Словно какая-то неведомая сила переместила его из прошлого века в век нынешний.
— Нет, я — не еврейка, — обрадовала она семинариста, но чтобы жизнь ему не казалась райскими кущами, добавила: Я — дочь гор, мусульманка.
Парень опустил голову. Внутри у него происходила борьба.
Она тогда загадала, если он встанет и уйдет, она откажется от банкира Патрикеева.
Но Олег вдруг лукаво улыбнулся и предложил:
— А давайте погуляем!
Они прошлись по всем аллеям, постояли над прудом, заросшим тиной, где два селезня открыто приударяли за одной уткой и дело никак не шло к развязке. Потом сидели в старинной беседке над самой водой. И наконец, через другие ворота вышли к церкви.
— Хотите меня обратить в свою веру? — посмеялась Аида.
— А вы из ортодоксальных? — расстроился семинарист.
— Я разве в парандже?
— А у вас есть рай? — подошел он с другого конца.
— Мусульманский рай только для мужчин и похож на публичный дом.
— А наш рай… — начал было Олег, но она вдруг выпалила:
— Я все знаю про ваш рай. Это самообман и пустые фантазии.
— Что вы говорите? — На него было жалко смотреть. Такого святотатства он не ожидал даже от мусульманки.
Солнце закатывалось прямо за купол храма. Золотой крест отдавал багрянцем. Щеки Аиды разрумянились.
— На самом деле рай давно обезлюдел. Там вечное солнце, море и горы. И лишь иногда из волны выныривает дельфин. Ведь только дельфины достойны райской жизни.