Татьяна могла перебраться в одну из своих квартир, но чутье подсказывало Аиде, что подругу следует искать в Сысерти, и она, не раздумывая долго, взяла такси.
Наталья Капитоновна встретила ее с распростертыми объятьями.
— Вылечилась, дочка? Ах, какая молодец! Я сразу сказала: «Аидочка и без ног? Такого не может быть!» Говорила я Пете, зачем этого узкоглазого в дом привел?
Оказывается, бабка, узнав о трагедии в доме Сперанского, решила, что беда приключилась с Танюхой, и бросилась в город, спасать внучку. Но Танюху в самом деле надо было спасать. Наталья Капитоновна нашла ее в непотребном виде, в спальне отца, среди груды пустых бутылок. Долго не могла привести ее в чувства, провела в особняке целую ночь, «кошмарную ночь», а наутро увезла внучку в Сысерть.
— Неделю держалась. Правда, ходила как в воду опущенная. А вчера че учудила? Раскопала мою заначку «кедровки» и все подчистую выдула! До сих пор спит, проснуться не может! Полюбуйся!
С этими словами она ввела Аиду в спальню, где стоял тяжелый перегарный дух.
Татьяна продрала глаза, зевнула, уселась на кровать, начала что-то ворчать себе под нос и вдруг онемела. Переводила взгляд с бабушки на подругу и обратно, будто никого не узнавала, а потом шепотом спросила:
— Аидка, ты мне снишься?..
В Таиланде они провели полмесяца. Кроме разнообразных увеселительных мероприятий целью поездки были храмы и монастыри. Но больше всего впечатлял не грандиозный Ваткрагло, главный храм страны, со своим золотым, изумруднооким Буддой, а древняя столица Сиама Аютая. Она похожа на город мертвых. Падающие башни полуразрушенных храмов, пятидесятиметровые Будды, поросшие мхом. Татьяна уселась в стопах одного из них и заявила:
— Все. Никуда больше не поеду, не пойду. Останусь здесь навечно. Здесь, наверно, бродит дух моего отца. Он мне часто рассказывал про этот город.
Аида устроилась рядом и закурила. Она подумала, что совсем бы ей не хотелось встретиться с духом Патрикеева, а также с другими, отправленными ею за последние полгода на тот свет. Мысль эта позабавила ее, и она бы последовала примеру Татьяны, которая уже во всю медитировала, но тут она услышала плач грудного ребенка. Он плакал в самой утробе позеленевшего Будды…
Тайская кухня им нравилась не меньше китайской. В ресторанах они изощрялись, каждая на свой лад, заказывая самые экзотические блюда.
— Странно. Я думала, что после всего случившегося тебя ничем не заманишь в ресторан.
— А кушать-то охота! — смеялась над Таниной наивностью Аида.
— Как ты считаешь, зачем Хуан Жэнь пошел на это? — Она впервые задала вопрос о своем любимом поваре. — Почему он нас с отцом не отравил? Конечно, дядя Семен мог достать кого угодно, но зачем же так?
— Наверно, ему заплатили, — высказала предположение Аида. — У Семена было много врагов.
Она подозвала официанта и попросила его раздобыть сигару.
— Господи, ты уже по-ихнему заговорила! — восторгалась Татьяна. — Просто отпад! Только на фига? Они понимают по-английски.
— Это мое хобби, — призналась девушка. — Великий полиглот прошлого века Генрих Шлиман тратил на изучение нового языка в среднем шесть недель, а мне достаточно трех. Правда, я не трачу времени на грамматику. Слушаю музыку, постигаю суть, а потом воспроизвожу.
— Клево! Мне бы так!
— И что дальше?
— Я бы устроилась переводчицей в какую-нибудь фирму.
— Ты хочешь работать?
В интонации, с которой Аида задала вопрос, присутствовала презрительная нотка.
— Не то чтобы очень, — смутилась Татьяна, — но лучше что-то делать, чем… Вот, например, мы с тобой путешествуем, и мне ни разу не захотелось напиться…
Она напилась в последний день. Убежала из номера гостиницы, когда Аида спала, сдала чемодан в камеру хранения и пустилась во все тяжкие. Аида, проснувшись, решила, что подруга вернулась в Аютаю, дабы встретиться с духом своего папаши.
Татьяну доставили в аэропорт на полицейской машине, за час до вылета самолета. Она лыка не вязала, и весь полет ее тошнило так, что стюардессы не успевали подносить кульки.
Аида сохраняла спокойствие, хотя внутри у нее все кипело.
— Ден сказал, что ты похожа на шаровую молнию, — балагурила пьяная подруга, — и что вокруг тебя — всегда куча трупов!
— Где ты видела Дена?
— Он вернулся, когда ты лежала в больнице. И мой папка умер тоже из-за тебя!
— Это Ден тебе сказал?
— Нет. Это мне сказал Будда в Аютае. Мы с ним подружились. Клево! У меня будет от него ребеночек! Такой хорошенький-прихорошенький. Наполовину сиамец!
Аида никогда не понимала, зачем нянчится с этой идиоткой? Почему не может на нее как следует разозлиться и порвать всякие отношения?
— А твой попик перевез свою попадью на Мамина-Сибиряка! — хохотала Татьяна.
Ледяной уральский воздух быстро отрезвил Татьяну.
— Аидка, прости! Я по пьяни! Я не со зла! — оправдывалась она перед подругой.
Та, молча, усадила ее в такси, заплатила таксисту и хлопнула дверцей.
— А ты разве не поедешь домой? — крикнула ей вслед Татьяна, но Аида не обернулась.
В тот же день она улетела в Санкт-Петербург.
В маленькой общежитской комнате Родиона ей вдруг стало грустно, как никогда. Почему она должна обо всех заботиться? Вот, к примеру, ее брат. Тридцатилетний мужчина, с двумя дипломами, а солидности ни на грош! Жить совсем не умеет. И без нее сдохнет в этой вонючей общаге! Не говоря уже о других членах семьи.
Банковский счет ее приятно удивил. Двести тысяч долларов. Восемьдесят она получила от Сперанского за программу-минимум, двадцать — от Игната Заварзина за голову Сперанского, сто перечислил литовец за тройное убийство. Не зря рисковала жизнью и здоровьем.
Города она совсем не знала. Родиону пришлось быть ее гидом. На Фурштадтскую они забрели совершенно случайно. Ей срочно понадобилось в аптеку., и они заглянули в ближайшую. А потом ей бросилась в глаза ажурная, чугунная ограда. Чугунное кружево, очень тонкой работы. А за оградой — крохотный дворик, с плакучими ивами.
— Что это?
— Кажется, роддом.
Она спросила у него название улицы. Родя тут же принялся наводить исторические справки, но она не дала ему забраться глубоко.
— На этой улице мы купим квартиру, — заявила Аида тоном, не терпящим возражений.
— Ты с ума сошла? Эго безумные деньги! Ты вообще представляешь, сколько это может стоить? Ты попала в город-музей! Это тебе не Урал и не наша азиатская дыра!..
— Родя, милый, заткнись, пожалуйста! Нет ничего на свете дороже денег.
Через неделю они въехали в пятикомнатную квартиру на Фурштадтской. Денег хватило даже на мелкий ремонт и на мебель. В одной из комнат сохранились шелковые обои начала века. Аида решила их не трогать, выделив эту комнату брату.
Родион был сам не свой от счастья, ходил на цыпочках, щупал обои, любовался эркером и видом из окон. Потом сел по-турецки на пол, под лепным потолком, с хрустальной люстрой, купленной наспех в ближайшем антикварном, и пустил слезу.
— Аидка, ты — волшебница! Отец с ума сойдет, когда узнает!
— Все у тебя сходят с ума! А между тем в нашей семье есть только один сумасшедший — это ты!
Город ее очаровал так, что даже стерлись таиландские впечатления. Уезжать не хотелось, да она бы и не уехала, если бы пьяная Татьяна каждый раз не врывалась в ее размеренную питерскую жизнь, не корчила издевательскую гримасу, не смеялась бы в лицо. Это становилось навязчивой галлюцинацией, страшной, мучительной.
Она вернулась в Екатеринбург в начале мая. Многое изменилось за это время. Татьяна сдала на права, и будучи в нетрезвом виде, успела уже разбить один из отцовских автомобилей. Ее лишили прав на полгода.
Литовцы, через посредническую фирму, завладели половиной акций медеплавильного комбината. Грузовики с медью опять поехали в Литву. И это кое-кому не нравилось.
Денис избегал встреч с Аидой. По крайней мере, ей так казалось.
Объявился Мадьяр. «Я вернулся только ради тебя. Я рискую жизнью и процветанием мой фирмы»…
И тогда же, в мае, она достала из почтового ящика письмо, без обратного адреса, и прочла набранный на компьютере текст: «Убирайся вон из нашего города, если дорога тебе твоя жизнь и жизнь твоей старухи!»
3
Она снова и снова перечитывала записку и не верила своим глазам. Ей впервые угрожали анонимно. Угроза всегда действовала на Аиду странным образом. Сначала она цепенела от страха, а потом в ней пробуждался дикий, необузданный зверь, и тот, от кого исходила угроза, в конце концов, оказывался стертым в порошок. Но теперь все было куда сложнее. Написавший записку прекрасно знал эту ее черту, стирать противника в порошок, потому и не назвался. Угрожавший был не дурак, он добился малого. От беспомощности Аида сжала кулаки и зарычала.
Действовать начала в тот же день. Что же ей, сидеть и ждать у моря погоды после такого письма?
Татьяна встретила подругу с распростертыми объятиями.
— Клево! Я, как знала, что ты придешь! Испекла пирог с капустой!
— Ты что, рассчитала кухарку?
— Ну, да, — весело призналась Танюха. — Я ей задолжала за два месяца. Эта стерва решила на меня в суд подать. Хорошо хоть не отравила!
Дом был сильно запущен. С нового года в нем никто не убирался. Татьяне не хватало денег на выпивку, а уж на содержание горничной и подавно. Родственники и знакомые с ужасом думали о том, что будет через несколько месяцев, когда она вступит в права наследства. Татьяна хотела бескорыстно поделиться с Аидой отцовскими деньгами, но та не желала об этом слышать: «Быть притчей во языцех — уволь!»
Ее приезд из Питера Татьяна восприняла, как чудо. Прыгала до потолка от счастья. «Я твоих теток замучила. Каждый день звонила или наведывалась. У Патимат уже изжога при виде меня!»
А ночью шептала в горячих слезах: «Аидка, не бросай меня так надолго! Я покончу с собой! Ты обиделась на меня за самолет, поэтому ни разу не позвонила? Я — дура! Набитая дура! Если бы ты знала, сколько раз я проклинала себя за тот позорный срыв!»