Искатель, 2000 №2 — страница 27 из 32

— Я сварю к пирогу глинтвейн, ладно?

Татьяна заискивала перед подругой. В который раз пообещала не пить, но постоянно искала лазейку.

— Можно обойтись чаем.

— А куда запропастился твой жених?

— Он мне больше не жених.

— То-то я смотрю, дурь тебе некому из башки выбить!

— Ничего себе! Раньше ты возмущалась, что Денис тут постоянно околачивается, а теперь… Соскучилась, что ли?

— Соскучилась. Не мешало бы нам потрясти жирами. Как думаешь?

— Ты поедешь со мной на дискотеку? Сегодня?

— А зачем откладывать? Надо брать радости от жизни сегодня, а то завтра законопатимся в монастырь!

Тряска выдалась отменная. Любимец публики, крикливый немец Скутер, подавал команды: «Быстрее! Смелее! Налево! Направо! Давай-давай!» Из него вышел бы отличный советский пионервожатый, но молодежь, не познавшая прелестей лагерной жизни, приходила в раж от скутерской муштры.

Напрыгавшись от души, девушки взяли по безалкогольному коктейлю и, продравшись сквозь толпу беснующихся, оказались в административной части здания.

Аида здесь была впервые, поэтому старалась не упустить каждую деталь.

— А куда ведет этот коридор?

— Нам туда не надо. Вон кабинет Дена. — Татьяна указала на дверь, обитую черным дерматином.

— А все-таки, куда он ведет?

— Понятия не имею.

Денис вызвался их подвезти. Татьяне пообещал, что проведет ночь в особняке, как только проводит Аиду.

Она заметила в нем перемены. Ден сбросил лишний вес, и африканский загар до сих пор не отмылся. Но главное, за внешней респектабельностью и благополучием угадывался страх. Может, он и раньше был, просто Денису удавалось его закамуфлировать?

— Твой визит меня сегодня застал врасплох, — признался он Аиде, как только они остались вдвоем. — Ты хоть понимаешь, что мы с тобой висим на волоске? Милиция ищет китайца, но людей Сперанского на мякине не проведешь, они ищут того, кто продался литовцам. И подозревают, конечно, меня, хотя я в это время отсутствовал…

— Ты просто не захотел присутствовать, — уточнила она.

— У тебя есть доказательства?

— При желании все можно найти.

— Я бы на твоем месте уехал из города. С тобой многие хотели поговорить, тогда в марте, но ты вовремя смылась. И твое возвращение снова возбудит интерес к этому делу.

— Теперь ты перебрался под крылышко к Бамперу? Он — веселый мужик. Все еще трахает племянницу или переключился на других родственников?

— Как бы он не переключился на тебя, моя радость.

— Пусть сначала докажет, что я причастна к убийству.

— Вот тут у тебя промашка. Если не сказать больше. Серьезное упущение.

— Ты о чем?

— О китайце. Тебя видели с ним в кафе.

— Кто видел?

— Не важно. О, мне пора ехать! — Он посмотрел на часы. — Танька будет ревновать. Спокойной ночи!

Теперь она была уверена, что угроза исходит от Дена. Для него это вопрос жизни и смерти. К тому же он — трус, а трусов следует опасаться пуще всего. Трус продаст, подставит, убьет.

Посещение церкви совсем не входило в ее планы, но спать в это утро она не смогла и приехала к заутрене. Оделась очень скромно, чтобы не выделяться, но на фоне старух-прихожанок все равно бросалась в глаза.

Она старалась не смотреть на Олега.

Она молилась Богородице, как привыкла, на латыни. И расслышав ее страстное «Аве, Мария!», старухи бросали на девушку недобрые взгляды.

Она знала, в котором часу священник обедает, времени было предостаточно, чтобы все хорошенько обдумать. Но отыскав в парке заветную скамейку, под старой разлапистой пихтой, Аида не в силах была противостоять нахлынувшим воспоминаниям. В ту ночь, когда разыгралась гроза, она впервые почувствовала что-то похожее на счастье.

Дверь открыла женщина лет тридцати, простоволосая, в старомодном платье. В ее бесцветных глазах читалось вечное покаяние. Именно такой и представляла ее Аида.

— Могу я видеть отца Олега?

— Проходите, — сказала женщина. — Он с минуты на минуту…

— Его еще нет? Раньше он никогда не опаздывал к обеду.

Женщина вздрогнула, потупила взор.

— Вы, наверно, Аида? — спросила она тихо и поежилась, будто от холода.

— Он вам исповедовался? — усмехнулась девушка. — Или злые языки усердно потрудились?

— У нас нет тайн друг от друга, — призналась женщина и тут же зарделась. — Вы проходите в комнату, а я поставлю чайник. Хотите чаю?

В комнате ничего не изменилось, словно не минуло полгода с того утра, когда он поставил точку, сказав: «Это твой грех. А я в своих грехах покаюсь».

Перемены наблюдались в запахах. В комнате пахло совсем по-другому, пахло чужой женщиной и стряпней, которой Аида его никогда не баловала.

Только она присела за письменный стол, как вернулся со службы хозяин.

— Оля, у нас гости?

Это отец Олег обнаружил в прихожей ее сумку и туфли. Послышался многозначительный шепот, жена объяснялась с мужем.

Наконец он сделал несколько неуверенных шагов в комнату.

— Привет! — расплылась в улыбке Аида. — Как дела?

Он стоял перед ней бледный и растерянный. Она заметила, как он похудел и осунулся и как подросла его рыжая борода. И то, и другое, и третье сильно старили отца Олега. Он выглядел ровесником своей жены, хотя та явно была старше. Часто от жен зависит, молодеет мужчина или наоборот, старится.

— Какими судьбами? — пролепетал он, хотя обладал прекрасным, задушевным баритоном.

— Проходила мимо, дай, думаю, загляну.

— Может, вы отобедаете вместе? — дрожащим голосом предложила Ольга.

— Это кстати! — не мешкая, согласилась Аида. — У меня со вчерашнего вечера — ни маковой росинки…

— А ты не будешь с нами? — спросил он супругу.

— Я уже покушала.

Она налила им по тарелке борща и вынула из духовки пирог с грибами.

— Тебя так каждый день кормят? — искренне удивлялась девушка. — Почему же ты исхудал?

— Соблюдаю посты. — Он поймал за руку Ольгу, явно желающую оставить их наедине. — Может, все-таки поешь?

Женщина высвободила руку и, не сказав ни слова, ушла в комнату, прикрыв ладонью глаза.

— Зря смущаешься, — хихикнула Аида. — Мой отец двенадцать лет прожил в одной квартире, с двумя женами, — и ничего.

— Понятно, — как в воду опущенный, произнес священник и вдруг спохватился: — Борщ, между прочим, со свининой. — Он впервые осмелился поднять на нее глаза и увидел распятие. Отец Олег вытаращился так, будто перед ним материализовалась нечистая сила. — Что это? — вытянул он указательный палец.

Девушка, снова хихикнув, посмотрела себе на грудь.

— Распятие, святой отец.

— Ты крестилась?

— Крестили меня еще во младенчестве.

— Так ты что же, врала мне?

— Есть грех. Люди так легковерны, верят всему, что скажешь, даже всяким нелепостям. А как разоблачишь себя, еще долго не верят в правду. Им хочется быть обманутыми.

— Но зачем? Не понимаю…

— Сама не понимаю. Так вышло. Из чувства противоречия, что ли. А когда тебе безоговорочно верят, очень трудно признаться во лжи.

— Но ведь ты пошла…

— Да, я сделала аборт.

— Господи! Господи! Ты — большая?..

Он больше ничего не мог сказать, потому что слезы душили отца Олега. Аида тоже плакала, но при этом улыбалась.

— Мне теперь — прямая дорога в ад.

Он махнул рукой.

— По твоим представлениям, все будем там.

Она покачала головой.

— Есть еще чистилище.

— Чистилища нет! — строго возразил православный священник.

— Есть. Иначе — никакой надежды, святой отец.

— Так ты — католичка, — догадался он.

— Это плохо?

— По мне — лучше бы мусульманка!

Слезы высохли. Взгляды сделались колючими.

— Что ж ты так разнервничался, когда увидел крест? Жалко стало православного ребенка? А католик и мусульманин пусть подыхают! Так?

— Ты — невежественная женщина! К тому же лживая!

— А ты — не христианин! Ты ограниченный, темный язычник! Тебя близко нельзя подпускать к алтарю!

Не думала она, что все превратится в пошлый, теологический спор, но остановиться уже не могла.

— Думаешь, покаешься, попостишься и простятся грехи? Черта с два!

— Знать тебя не желаю!..

— Привет архиепископу! Подобрал тебе такую красотку, чтобы никто не завидовал!..

— Изыди, Сатана!..

Борщ в тарелках так и остался нетронутым.


Почему так катастрофически не везет, думала она. Почему нет в мире гармонии? Почему человек, так похожий внешне на брата, оказался козлом? Почему брат, которого она любит больше всех на свете, такой нелепый и такой неустроенный? Почему с самого детства ее преследуют семейные дрязги и от семьи остались ничтожные осколки? И еще миллион «почему»…


Долго уговаривать Ивана не пришлось. За одну упоительную ночь он готов был для нее на любой подвиг, а уж за то, чтобы такие ночи повторялись и повторялись…

— Одного не пойму, зачем тебе это надо? Что там можно взять в этой квартире?

— Ничего брать не стоит. Хотя грабеж для отвода глаз неплохая задумка. Пошарь по шкафам, на всякий случай. Может, что-нибудь и найдешь.

— А на хрена? Мне и так хорошо.

Время от времени разговор прерывался. Мадьяр не мог быть слишком долго безучастным к ее телу.

— А знаешь, — признался он, едва отдышавшись, — я соскучился по настоящему делу. Люблю пощекотать себе нервишки. Бизнес — занятие довольно пресное. Эдакое недосоленное и недоперченное блюдо.

— Ну, ты даешь!

— А у тебя разве не так? Просто боишься себе в этом признаться. Не надо лицемерить. Я убиваю, потому что мне это нравится. И пусть от меня не ждут раскаяний и оправданий. Ненавижу, когда распускают сопли!

— А ты страшный человек, Иван.

— Разве? Ты меня не очень-то боишься.

— Ты раньше не был таким. Подобрал меня с улицы, обогрел, приютил.

— Это самая странная история, которая со мной приключилась в жизни. Какая-то загадка без разгадки. Сколько ни пытался узнать, что ты там делала в то утро, бесполезно. Сама ты ничего не расскажешь. И никто из моих друзей, живущих в том дачном поселке, тебя не знает. Ты действительно спала на ходу? Ты лунатик? Но больше это не повторялось, пока ты жила у меня. А еще меня прибила венгерская фраза.