— Со мной это случилось впервые. Поверь, Иштван. Хотя все может быть. Во сне я плохо соображаю. А не объясняла я тебе, потому что себе не могла объяснить. Это самая странная история не только в твоей жизни. Не знаю, заметил ты или нет, как я удивилась табличке при въезде в город. Хотя в твоем рассказе мелькало название города, но я, если честно, не очень-то прислушивалась к твоей болтовне. Так вот, я считала, что мы едем в Челябинск.
— В Челябинск?
— Ну, да! Ведь накануне я веселилась в теплой компании на даче, под Челябинском. Мы изрядно выпили, натанцевались, и меня сморило. Последнее, что помню, начиналась гроза. И самое главное, я засыпала в одежде. Никто бы не посмел до меня пальцем дотронуться.
— В это верю! А остальное — лабуда! Хотя над тобой могли подшутить. Челяба — не Сан-Франциско. На машине, да по ночной магистрали — часа четыре, не больше. Но где же, в таком случае, твои челябинские друзья?
— Какие друзья? Случайная компания. Они даже имени моего не знали.
— Да, бурно протекала твоя жизнь! Зато через недельку уедем во Львов, и там я тебе обещаю мир и покой.
Она прижалась щекой к его плечу, прошептала в полудреме: «Птицы поют, как перед концом света». И уснула.
Длинные, узловатые пальцы Ивана, с легкостью пианиста, набрали код подъездного замка.
Время было выбрано не самое подходящее. На улицах полно народа, много молодежи, ведь рядом университет, а у молодых глаза зоркие, взгляды цепкие.
Он постарался одеться попроще, но внешность у него запоминающаяся, хищная внешность, орлиный нос, глубоко посаженные черные глаза. А еще высокий рост и почему-то солдатская выправка. Шерлок Холмс, со своей дедукцией, сказал бы: «Бывший офицер», и, возможно, даже назвал бы кампании, в которых он участвовал. Но Мадьяр от армии и то в свое время отбрыкался, не говоря уже о военных кампаниях. С недавних пор он считал себя убийцей-романтиком.
Иван поднялся на площадку между четвертым и пятым этажом. Расстегнул саквояж, достал оттуда рясу и крест. Облачился. Зарядил пистолет, надел глушитель. Усмехнулся, вспомнив, какое впечатление произвел на Аиду в этом наряде. Она даже присела на табурет с разинутым ртом. Все-таки у девчонки сдвиг на почве религии! Впрочем, каждому — свое, кому-то нравятся погоны и аксельбанты, а кому-то рясы и кресты.
Он посмотрел на часы и сказал себе: «Пора!»
Всего один лестничный пролет отделял его от заветной цели, а там… Да хоть всю жизнь будет ходить перед ней в рясе и бренчать крестом!
Ему открыли безоговорочно. В этом доме почитали рясу.
— Отец Олег пригласил меня отобедать…
Она скромно опустила веки. Так ее воспитали, стесняться мужчин. Тем более мужчин незнакомых.
— Проходите. Он скоро придет.
Что-то ее насторожило в этом священнике. Что-то было не так в его облике, но она старалась на него не смотреть.
Иван вошел в комнату. Надо было выждать, чтобы она поплотнее закрыла дверь. Перекрестился перед иконой. Огляделся. Аида была права. Поживиться здесь нечем. Та же нищета, что и в квартире, которую он снимал год назад. Вот было времечко! Чем только не приходилось зарабатывать себе на хлеб! И смотри-ка, все возвращается на круги своя. Все в этом мире покупается ценой… Короче, без «пушки» нечего рыпаться!
— Вас, кажется, зовут Ольгой? — вошел он к ней на кухню.
Она опешила. На этот раз пристально вгляделась в его лицо и машинально поднесла руку к подбородку. В глазах появился вопрос.
— Не надо суетиться, Оля, — как можно ласковей произнес он. — Вы лучше сядьте.
Иван взял ее за плечи и усадил на табурет.
— Сейчас будет маленький фокус. — Он поставил на стол свой саквояж и щелкнул замком. — Отца Олега ждет сюрприз.
— А где у вас?.. — начала Ольга, но из саквояжа этого странного человека в рясе выползла какая-то гадина и плюнула ей прямо в лицо.
Женщина успела только охнуть и откинуться на стоявший за ее спиной холодильник.
Иван потоптался на месте, завороженно глядя, как ее бледное лицо пожирает кровавый паук.
Да, был во всей этой операции маленький прокольчик, несущественная деталь, которую она в конце концов заметила. Не бывает безбородых православных священников…
Пора было сматывать удочки, но как назло в эти дни расхворалась бабушка. Ее душил кашель, открылась старая болезнь. Везти ее в таком состоянии в Питер, где каждый третий страдает бронхитом, означало подвергнуть старуху смертельной опасности. С другой стороны, бабушкина болезнь оказалась на руку в отношениях с Иваном. Аида теперь могла сколько угодно тянуть с отъездом во Львов, а его рано или поздно дела заставят уехать. По этой же причине она теперь не ночевала на съемной квартире Мадьяра. Ночью бабушкина болезнь особенно обостряется. На самом деле старая Аида готовилась покинуть этот мир. Она перестала узнавать Патимат и временами заговаривалась.
— Пошли кого-нибудь за Верой. — обратилась она как-то к Аиде на ломаном русском языке. Правнучка никогда не слышала от нее русских слов, хотя отец рассказывал, что до Карлага бабушка сносно говорила по-русски, но выйдя из лагеря в пятьдесят пятом году, напрочь все позабыла.
— Кто такая Вера?
— Вера Копылова. Она работает секретаршей в венгерском полпредстве…
— А какой, по-твоему, сейчас год, бабуля?
— Тридцать третий.
В другой раз старая Аида попросила привести к ней Дьердя, сына мельника, чтобы он сыграл на скрипке.
— Дьердь играет «Боже царя храни», как ракоци-марш. Выходит забавно. Вся деревня потешается над ним, только они ничего не понимают! Темные люди! Ведь это обработка Брамса. Дьердь играет из его «Русской сюиты». А они смеются. А вообще, он — красавчик, каких мало! Наши девочки сходят по нему с ума!
— Какой сейчас год, бабуля?
— Пятнадцатый.
— Бабушка, мы в России живем…
— Неправда! Мы воюем с Россией…
В эти дни Аида почти не расставалась с Татьяной. То они куролесили по городу в поисках какой-нибудь «тряпки», недостающей в гардеробе, то совершали стремительные набеги на пивные бары, дешевые кафе и дорогие рестораны, то «отрывались» в дискотеках и ночных клубах. Аида старалась всегда быть на людях, потому что боялась угодить в ловушку, а ее наличие, ее затхлый воздух, ощущался постоянно. Аида старалась одеваться так, чтобы выглядеть совсем девчонкой, наивной, желторотой, чтобы при взгляде на нее можно было сказать: «Такая годится только для секса». «Так можно стать жертвой маньяка!» — переживала за нее Татьяна.
Дело, между тем, шло к развязке. Позвонил Денис Кулешов и сообщил, что кое-кто хочет с ней встретиться.
— Этот кое-кто — Бампер?
— Он просил раньше времени его не рассекречивать.
— Неужели боится? Что ж, пусть заказывает ужин, я согласна на «Зимний сад». Там попугай — милашка. Позабавимся.
— «Зимнего сада» больше не будет, — отрезал он. — Предстоит сугубо деловая встреча.
— Где?
— Я тебя отвезу.
— Может, еще и глаза мне завяжешь?
— Аида, мне не до шуток.
— Мне тоже. Поэтому выслушай мои условия. Я согласна встретиться в твоем кабинете, во время дискотеки.
— Ты с ума сошла? Там уйма народу!
— Вот и замечательно. Доберусь туда своим ходом, на трамвайчике. Жуть как люблю трамвайчики. А от ваших «чероки» меня уже тошнит! Да, и самое главное, если замечу поблизости его мордоворотов (или еще каких-нибудь бугаев), исчезну в тот же миг. Так и знай! Уйду через стену, через потолок, через унитаз! Но больше он меня не увидит! А чтобы вы оба не наделали в штанишки, возьму с собой Татьяну.
— Это лишнее.
— Она будет отплясывать под своего любимого Скутера, и нам не помешает. Зато очень удивится, если я не вернусь из твоего кабинета.
— Я передам все твои пожелания. А теперь договоримся, на какое число мы назначим это мероприятие.
В голове у нее заработала машинка. За несколько секунд она проиграла все варианты исхода из Екатеринбурга, хотя имелся фактор, неподдающийся никаким компьютерным подсчетам — это больная старуха.
— Пожалуй, в пятницу я буду свободна.
На первом этаже был тупик. На втором — пара кабинетов и тоже тупик. На третьем располагалась вся администрация и основные учебные аудитории, в самом конце — туалеты. Направо от туалетов лестница вниз. Лестница вниз — это то, что надо! Лестница вниз должна привести ее к кабинету Дениса!
Однако пришлось поплутать, потому что искомый кабинет находился на втором этаже, а лестница вела сразу на первый, на кухню ресторана. Минут двадцать потребовалось на изучение лабиринта, пока она не вынырнула в знакомом ей коридоре. Потом прошлась в обратном направлении по всему лабиринту, примечая каждую деталь. Ведь это был единственный путь к отступлению. Небольшое препятствие возникло в виде решетчатой двери, с висячим замком, отделяющей училище от остальной части здания. Ее, видно, закрывали на ночь. Но при наличии пистолета висячий замок — не проблема. А вот вахтерша — другое дело. Тетку придется припугнуть, а еще лучше дать взятку и разойтись полюбовно. Взятка гарантирует молчание.
С такими мыслями она выбралась на свежий воздух. Ноги сами привели ее в парк, к заветной скамейке. Не думала, не гадала, что так прикипит к этому месту. За семь лет бродяжничества она сменила много городов, улиц и парков, но ни разу не было так больно. Одна надежда, что Питер перешибет эту тоску, примет в свои объятия и уже никогда не отпустит.
Но все планы и расчеты в одночасье рухнули.
Патимат бросилась ей на грудь с ревом.
— Кажется, все! Кажется, все! — причитала она. — Уже два часа не приходит в сознание.
— «Скорую» вызывала?
— Они сказали: «Конец». Хотели сделать угол, но ампулы с нужным лекарством не оказалось.
— Эдьэ мэг а фэнэ! — взревела Аида. — Название они тебе сказали?
Она побежала в ближайшую аптеку, купила ампулы и одноразовые шприцы. Делать уколы ей не в новинку. Правда, опыт был негативный. Обслуживала одну наркоманку, та боялась не попасть в вену.