— Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Прости…
— Как бабушка? — после некоторого молчания спросила Аида.
— Хорошо. Обрадовалась твоей телеграмме. Все обрадовались. Моя мама тоже. Она всегда радовалась твоим успехам, говорила, что ты далеко пойдешь. Вот только школу ты зря не окончила. С твоими-то способностями! Ведь ты была вундеркиндом. Начала читать в три года, к двенадцати годам перелопатила большую часть мировой литературы! А твоя способность к языкам? Ведь это феноменально! Помню, как ты поразила мою мать, заговорив с ней на ее родном, аварском!..
— Послушай, хватит воспоминаний! — перебила его Аида. — Я не за этим тебя вызвала.
— А зачем?
Родион смотрел на нее с такой любовью, что ей пришлось тут же смягчиться.
— Родька, я хочу, чтобы ты здесь жил. Привез сюда бабушку, свою маму. Ведь там нет больше жизни, в нашем захолустье. А здесь началось процветание. Посмотри, какой город! Я дарю его тебе, Родька!
— Или ты сошла с ума, или я еще сплю в поезде? — Он протер кулаками глаза. — Где же мы, по-твоему, должны жить?
— Я купила квартиру. Пока трехкомнатную. Потом видно будет.
— Ты — квартиру?
— Да, не удивляйся. Мы ее оформим на твое имя. Ведь ты сделал, о чем я тебя просила в телеграмме?
— Я принял российское гражданство. Вот паспорт. — Он засуетился, расстегивая нагрудный карман рубахи.
— Потом покажешь, — остановила его Аида, — и вообще будь внимательней к деньгам и документам. Знаю твою рассеянность!
— Здесь воруют? — спросил он шепотом.
— Здесь — Россия, милый братец.
В квартире еще пахло известью и краской. Она не следила за тем, как продвигается ремонт, полностью положившись на вкус Дена, и не ошиблась. Квартира одновременно приобрела и радужность и умиротворенность. И мебель бывших хозяев, еще не старая, не износившаяся, вполне гармонировала со всем остальным.
— Ты уже и мебель купила? — Родион приземлился на диван и проверил его прочность.
— Бывшую в употреблении.
— Ничего себе! — Он вдруг спрыгнул с дивана и подошел к книжному шкафу. — Это кто же продал шкаф с книгами?
— Боже мой, Родя! Книги в наше время не имеют никакой ценности!
— Да тут целые подписки! — восторгался брат, пропустив ее замечание мимо ушей. — Да еще какие! Гоголь, Чехов, Лесков, Золя, Мопассан, Пруст, Теккерей! Это же целое сокровище, Аидка!
Она опустилась в кресло, закурила и тихо произнесла:
— Вижу, тяжело мне будет с тобой. Ты будто с другой планеты. И зачем эта серьга в левом ухе?
— А что?
— В левом ухе носят гомики. Здесь большой цивилизованный город. Могут возникнуть проблемы…
— А кстати, я совсем забыл! — оторвался он наконец от книг. — Наш папа в третий раз женился! И у нас теперь есть сестренка Дуняша! Славная девочка…
Как-то во время ужина, когда Хуан Жэнь всех порадовал (кроме Марины) новым блюдом, Патрикеев между прочим вспомнил:
— Кстати, Аида, Семен Ильич желает вас снять еще в одном ролике, и мне велено завтра вас доставить к нему.
— Я устала, Петр Евгеньевич, так ему и передайте. Эти съемки так выматывают! — Она изображала приму Гранд Опера. — А режиссер меня просто достал! Столько дублей — уму непостижимо! И все ради одной минуты на экране!
— Как-то неловко получается, — растерялся банкир. — Сперанский человек мстительный, имейте это в виду.
— Я тоже мстительная, — улыбнулась ему Аида. — И что с того?
— Так вы отказываетесь?
— Я подумаю, — сказала она, и ужин на этом закончился.
Поднявшись в спальню Татьяны, девушка притворилась больной.
— Наверно, на солнце перегрелась. Еще этот старый пердун Семен Ильич со своими роликами! У тебя нет какой-нибудь таблетки? — Аида прилегла на ее, как всегда незаправленную, постель и схватилась за голову.
Татьяна засуетилась, она оказалась неплохой наседкой, раздобыла где-то анальгин, сбегала за Хуан Жэнем, долго втолковывала ему, что гостья перегрелась на солнце, и в конце концов он приготовил такой травяной отвар, что даже покойник бы ожил и пустился в пляс.
— Тебе в сиделки надо идти, а не в юристы, — похвалила ее Аида.
— Уже, — махнула рукой та.
— С мамой?
— С папой.
— А что с ним?
Татьяна не ответила, видно, сомневалась, стоит ли говорить об этом.
— Ты поосторожней с отцом, — вымолвила она наконец. — Не расстраивай его.
— А что такое?
— Ты никому не скажешь?
— Да брось ты! Кому мне говорить, Та?
— У отца весной был инфаркт. Он это скрывает. Все думали, обыкновенная простуда. Он и в больницу отказался лечь, чтобы никто не догадался. Таковы будни банкиров, — усмехнулась заботливая дочка. — Я даже пропустила занятия. Он не хотел, чтобы «Дохлая треска» ухаживала за ним. Свое здоровье он доверяет только мне и еще Хуан Жэню. Его настои и отвары быстро поставили отца на ноги. Ему привозят все необходимое прямо из Китая. Так что в этом доме никому не дадут умереть.
— Я это уже испытала на себе, — подыграла Аида.
— Тебе лучше? — обрадовалась Татьяна.
— Гораздо. Я, пожалуй, завтра поеду к Сперанскому. Не буду расстраивать твоего папу…
День выдался дождливым и холодным. Патрикеев тешил себя надеждой, что хоть сегодня дочь позанимается от души. Ведь он увез в своем «БМВ» предмет ее обожания. И снова, как и в прошлый раз, Петр Евгеньевич отказался от телохранителя.
В это утро Аида поднялась очень рано, когда в доме все еще спали и только китаец колдовал на кухне. Она вошла к нему на цыпочках, но он услышал и резко обернулся. Она приложила палец к губам и тихо поблагодарила его по-китайски за вчерашний отвар. От неожиданности Хуан Жэнь выронил из рук нож.
— Откуда вы…
— Не удивляйся, я родилась в маленьком городе на советско-китайской границе, поэтому кое-что знаю. Но об этом молчок, никому ни слова.
— Ма-ги-ла! — с трудом произнес он по-русски.
Так она сделала его хранителем своей тайны, почти сообщником.
— Ты приехал из Сучжоу, я — тоже из маленького провинциального городка. Мы оба из бедных семей, мы оба кормимся в этом доме. Значит, должны друг другу помогать.
Хуан Жэнь внимательно слушал и понимающе кивал.
— У меня есть старенькая бабушка, которую я очень уважаю и почитаю. Ей девяносто лет, и у нее, разумеется, проблемы со здоровьем. Не мог ли ты написать рецепты своих отваров и настоев?
— Все сделаю для вашей бабушки, — пообещал Хуан Жэнь. — Сам приготовлю настой. И рецепт напишу. — Он был растроган ее речами до слез.
И на прощание она напомнила:
— При посторонних — ни слова по-китайски.
И он заверил ее все тем же клятвенным словом «ма-ги-ла»…
— Я вчера вас обманул, Аида, — признался банкир, как только они отъехали на приличное расстояние от особняка, будто Марина или кто другой могли его подслушать. — К Сперанскому мы не поедем.
— И слава Богу! — обрадовалась она.
— Вы недолюбливаете Семена?
— Он меня пугает, а вас?
Петр Евгеньевич тяжело вздохнул и сказал:
— Завидую, с какой легкостью вы признаетесь в собственном страхе.
— Я просто смелая девушка, только и всего.
— Признание в страхе — это, по-вашему, смелость?
— Во всяком случае, первый шаг к ней. А куда мы все-таки едем?
— Я затеял эту игру, вернее, пошел на уловку, — Патрикеев волновался и никак не мог подобрать нужные слова. — В общем, мне надо с вами серьезно поговорить. Дома я этого сделать не мог. Марина бдит, и Татьяна не отпускает вас ни на шаг. А разговор будет как раз о ней, о моей дочери.
— Что ж, если разговор серьезный, нужна соответствующая обстановка. Вот и нашлась причина поехать ко мне в гости. Тут до Гурзуфской рукой подать.
— Принимается, — не стал возражать банкир.
В чужом доме он казался менее скованным, пытался острить, интересовался бытовыми подробностями.
— Я сварю кофе, — предложила она, — но учтите, он у меня очень крепкий. Сердечко еще не пошаливает?
— Не беспокойтесь за мое сердечко. Оно принадлежит другой, — отшутился Петр Евгеньевич.
— Это мы еще посмотрим! — подмигнула девушка и отправилась на кухню.
Патрикеев же после ее ухода ощутил нечто вроде теплой волны, лижущей пятки усталого путника на песчаном берегу.
— Татьяна — натура увлекающаяся, — начал он без преамбул, отпивая маленькими глотками бодрящий напиток. — Я вижу, какая горячая дружба возникла между вами. Я все понимаю, но она совсем забросила занятия. Помогите мне. Сейчас лето, у вас тысячи соблазнов. А как быть с институтом?
— Вряд ли я смогу помочь, — с улыбкой отвечала Аида, — ведь инициатива всегда исходит от нее, а подавлять инициативу Татьяны я не в праве.
— Но вы ведь старше, мудрей. Возьмите на себя роль сестры. Она пойдет за вами, она будет вас слушаться.
— Не думаю. Дело вовсе не во мне.
— А в ком?
— Татьяну тяготит роль падчерицы в собственном доме. И все ее шалости продиктованы чувством противоборства.
— Ну, знаете ли! — он даже привстал от возмущения. — Я не собираюсь с вами обсуждать темы, касающиеся Марины. Это мое личное…
— Горе, вы хотите сказать? Марину вы боитесь больше или меньше, чем Сперанского? Вы вообще боитесь женщин? Вы считаете себя деспотом, а ее кроткой. На самом деле она вас подмяла под себя.
— Что вы такое говорите? — от потрясения он снова присел.
— Хотите выпить?
Не дождавшись ответа, Аида вынула из бара бутылку коньяка и две рюмки.
— За кротких женщин! — произнесла она тост. — Пейте, пейте! Или меня вы тоже боитесь?
— Вот вас, как раз, меньше всего, — пришел в себя Петр Евгеньевич и даже попытался рассмеяться. — С вами не соскучишься. — Он опрокинул рюмку, крякнул и попросил: — А закусить чего-нибудь?
— Не предусмотрено, — развела она руками. — Я ведь уже неделю здесь не живу, благодаря вашей дочке.
— Надоела вам Танюха? — пошел он на откровенность.
— Она сильно вцепилась в меня. А знаете почему?
— Почему?
— Хотите откровенного разговора?