Петренко сделал движение, словно собирается выйти из машины.
— Я никуда не пойду! — завизжал Бруевич и уперся руками в переднюю панель.
— Тогда выкладывай все как было! — Дворецкий стволом пистолета несильно ткнул его в плечо. — Будешь врать — сразу схлопочешь пулю!
— Что вы, что вы, — зачастил Бруевич. — Зачем мне вас обманывать?!
Я осторожно выглянул из-за дерева.
Омоновец не торопился предпринимать какие-либо действия. Ждал команды. Он продолжал стоять между мной и окном. Автомат на его шее зловеще поблескивал. На поясе болтались наручники, дубинка и нож. Переговорное устройство он держал в руке.
Филатова суетилась и запихивала какие-то свертки и пакеты в сумку. Мне показалось, что она сама с собой негромко разговаривает или что-то напевает. Но через стекло я ничего не мог разобрать. Она настолько была поглощена сборами, что в сторону окна даже ни разу не взглянула.
И меня, и омоновца это не могло не радовать.
Я остро чувствовал запах чуть намокшей сосновой коры. Где-то наверху, словно транслируя в эфир посредством азбуки Морзе происходящие на земле события, стучал дятел. Короткие удары гулко передавались по стволу дерева.
Переговорное устройство щелкнуло, зашипело, и я сумел разобрать:
— Мы уже в доме. На счет «три» — бей окно! Раз, два…
Не дожидаясь счета «три», омоновец молниеносным движением сунул переговорное устройство в один из своих многочисленных карманов, заученным движением сорвал с шеи автомат, одним прыжком достиг окна, с ходу разбил прикладом раму с двойным стеклом и заорал настолько истошным голосом, что даже меня мороз продрал по коже:
— Руки за голову! Стреляю на поражение!..
Ему все же стоило дождаться счета «три». В дверь никто не ворвался. Пока сыпались стекла, омоновец начал переворачивать автомат стволом в комнату, но для Филатовой этой секундной заминки оказалось вполне достаточно, чтобы метнуться к дивану, на ходу выхватить из-за ремня пистолет и, не целясь, выстрелить в сторону окна. Специалист по захвату моментально спрятался за стену дома, но мне показалось, что ни одна из пуль в оконный проем и не попала.
И только в этот момент упала сорванная с петель дверь, и в комнату ворвалось несколько человек.
Но было уже поздно. Филатова стояла около дивана и держала на руках визжащего от страха маленького ребенка, одетого в пестрый комбинезон. К его головке в красивой вязаной шапочке она приставила ствол пистолета и, повернувшись в сторону ворвавшихся в дверь, закричала:
— Еще одно движение — и я стреляю!
Бруевич закурил, с трудом поднеся трясущимися пальцами зажигалку к сигарете.
— Я люблю ее… Я понимаю, в ситуации, в какой я сейчас нахожусь, это похоже на бред, но раз вы сказали говорить только правду, вот я ее и говорю… Когда она впервые появилась в моей жизни, я понял, что обречен. Вы знаете, я такой человек, что уж если полюблю какую-нибудь женщину, то это очень надолго. Увидев Светлану, я понял, что это навсегда… Эта женщина умеет в себя влюблять и полностью подчинять своей воле. Сомневаюсь, что она отвечала мне искренней взаимностью, но по крайней мере внешне роль нежной и заботливой любовницы она играла хорошо. Меня это более чем устраивало. Я был от нее без памяти…
— Альберт, — перебил его Дворецкий. — Ты слезу из нас не выбивай! Про любовь я и сам могу не меньше наговорить.
— Если бы я вам этого не сказал, то вы бы не поняли всего остального. — Бруевич стряхнул пепел в приоткрытую дверь. Его еще продолжал колотить нервный озноб. Следующей фразой он ошарашил Дворецкого и Петренко: — Идея рожать на заказ пришла именно ей… Это было лет шесть назад. Хотя, конечно, я и сам тогда неоднократно читал, что за границей такое уже давно практикуется, да и у нас в стране кое-какой опыт имеется, но сталкиваться на практике еще не приходилось. Были, конечно, случаи, когда молодые матери отказывались от своих детей и их сразу забирали в богатые семьи, но это, как вы сами понимаете, все не то… Не мне вам объяснять, какая сейчас жизнь, но скажу вам просто как профессионал — женщины, занявшись не свойственными женской природе делами, я имею в виду большой бизнес, большую политику, — подвергают свои организмы таким стрессам, что очень часто это летально отражается на детородной функции. Конечно, эта функция может отсутствовать и по тысяче других причин… В общем, Светлане захотелось зарабатывать себе на жизнь именно таким образом. Ей повезло, что рядом был я, у которого в этой области не только профессиональные знания и опыт, но и информация о потенциальных клиентках. Поначалу я и слышать не хотел, чтобы она этим занималась. Но… Я же вам сказал, что очень любил ее, и когда она категорично заявила, что либо я ей помогаю, либо мы расстаемся навсегда — я понял, что выбора у меня нет.
— Я так понял, вы подбирали ей семьи, где женщины не могут родить? — уточнил Дворецкий, для которого все, что рассказывал Бруевич было настолько неожиданным, что он снова, незаметно для себя, перешел с ним на «вы».
— Да. После того как некоторые женщины, даже пройдя специальный курс лечения, все равно не могут забеременеть и я вынужден констатировать, что в этом плане они обречены, многие становятся очень податливыми и согласными на все. Так что предложение иметь ребенка, отцом которого является их муж, а матерью другая женщина, они принимают чуть ли не на ура. Безусловно, я очень подробно объясняю все достоинства именно этой женщины, я имею в виду Светланы, мы обговариваем сумму, условия и так далее…
— То есть вы выступаете в качестве… — Дворецкий пощелкал пальцами, подбирая точное слово, — посредника, что ли?
— И посредника, и специалиста, который… Скажем так — оказывает помощь в оплодотворении будущей матери, если это не происходит естественным путем.
— Вы хотите сказать… — начал Петренко.
— Да, именно это. Некоторые женщины соглашались, чтобы матерью была Светлана, а отцом их муж, но были категорически против, чтобы оплодотворение происходило методом…
— Понятно, — кивнул Дворецкий. — И многих вы так оплодотворили?
— Мы сделали счастливыми четыре семьи.
— Давайте только без пафоса! Еще скажите, что делали это бесплатно…
— Нет, почему же?! Безусловно, за деньги.
— И за большие? — поинтересовался Петренко.
— Весь процесс — от зачатия и до родов и официального оформления ребенка — стоил пятнадцать тысяч долларов. Мы имели дело только с очень состоятельными семьями.
— А оформляли их вы как?
— Для меня это не представляло никакого труда. Я же еще веду прием в женской консультации, и после того, как Светлана беременела, я, как и положено, заводил на нее карточку, но фамилию и адрес в ней указывал той женщины, для чьей семьи предназначался ребенок. И рожала Светлана в моем отделении под чужой фамилией, и, естественно, ребенок выписывался под фамилией семьи, где должен был жить… — Бруевич снова испуганно посмотрел на Дворецкого. — Ничего противозаконного в этом нет. Разве что подделка документов, но я делал это во благо. Чтобы семьи, в которых…
— Опять пафос?!
Неожиданно Бруевич, до которого словно только сейчас дошло что-то очень важное, спросил:
— А разве Светлана вам не так все рассказала? Или она сказала, что вся вина на мне?
Дворецкий проигнорировал его вопрос и задал свой:
— Тополевы, Котовы, а еще две семьи?
— Их уже нет в нашем городе.
— И все же?
— Шарович и Крикуновы. Они уехали на постоянное местожительство за границу.
— Это их и спасло?
— В каком смысле?
— В смысле, от пули? Или вы планировали достать их и за границей?
— Я ничего не планировал! — снова зачастил Бруевич. — Я никого и здесь не хотел доставать…
— Это все Светлана? — В голосе Дворецкого проскользнули издевательсткие нотки. Но Бруевич их и не заметил.
— Да! Она… Когда она поняла, что… Она вам этого разве не рассказала? Почему решила… — И тут до него окончательно дошло. — А когда это она вам успела все рассказать, если перед самым отъездом я ей звонил?
Ворвавшиеся в комнату замерли. Их было четверо. Трое громил-омоновцев в камуфляже, черных шапочках, закрывающих лица, и с автоматами. И Гладышев, выглядевший в их компании как студент-гуманитарий, призванный на военные сборы.
Ребенок на руках у Филатовой захлебывался слезами. Она прижимала его к себе и, успокаивая, несильно покачивала. Но маленький хромированный пистолет продолжала держать у его головки.
Омоновец, укрывшийся за стеной, теперь уже не торопился предпринимать никаких действий. Он прислонился к дому и прислушивался, что творится в комнате.
— Оружие на пол! — четко скомандовала Филатова.
Гладышев попытался что-то сказать, но она сразу его оборвала:
— Без разговоров! Магазины отстегнуть!.. Живоживо! Плохо учили, что ли, как это делать?!
Гладышев первым бросил пистолет себе под ноги. Следом полетели три магазина и автоматы.
— Руки за голову! — скомандовала Филатова.
Все неохотно подчинились.
— Вы понимаете, что у вас никаких шансов? — спокойным ровным голосом спросил Леонид.
— Шансов на что? — И сильнее закачала ребенка. — Тихо, мой маленький, все будет хорошо. Это плохие дяди, они скоро уйдут…
— Выбраться отсюда живой.
Филатова истерично, перекрывая плач ребенка, захохотала:
— У вас этих шансов еще меньше!
— Альберт, или ты нам все рассказываешь и не задаешь глупых вопросов, или путь к побегу свободен. — Дворецкий снова перешел на «ты» и кивнул в сторону открытой двери.
— То есть вы хотите сказать, что Светлана…
— Мы ничего не хотим сказать! — отрезал Дворецкий. — Говорить нужно тебе, чтобы спасти свою шкуру! А мы хотим слушать!
— Четвертый ребенок стал для Светланы роковым. После него она долго не могла оправиться, больше года я ее лечил, но потом был вынужден констатировать, что рожать она больше не сможет. Вообще. — Бруевич округлил и без того большие, навыкате глаза. — Для нее это был страшный удар… Где-то за полгода до рождения Павлика я ее почти уже уговорил остановиться, сочетаться законным браком, уехать за границу и начать новую жизнь.