На другой день Орас подробно и со смаком поведал об этом приключении газетчикам. Декан и мэр Кембриджа стали всеобщим посмешищем. Одно время Кола даже хотели исключить из университета, но в конце концов в декане взяло верх английское чувство юмора и он смилостивился над шутником.
Кол был состоятельным человеком и не нуждался в карьере, поэтому, окончив учение, принялся вести жизнь светского льва и разыгрывать знакомых, а порой и незнакомых. Его боялись как чумы. Если человек в присутствии Кола упоминал о своем умении играть на пианино, наутро у дверей его дома останавливалось с десяток фургонов, которые «привезли заказанный вами рояль». Если кто-то казался Орасу слишком жизнерадостным, в тот же день в дом этого человека присылали венок от гробовщика «для скоропостижно скончавшегося». А если человек венчался, то мог сразу же после церемонии встретить на церковной паперти смазливую девицу, которая заявляла, что счастливый молодожен — отец ее ребенка.
Орас подтрунивал над всеми без разбора. Когда один его друг купил дом в Лондоне, Кол дал объявление: продается особняк, просьба звонить по такому-то номеру с двух до четырех ночи. В другой раз шутник поспорил с одним парламентарием, похвалявшимся своей спортивностью и прекрасным здоровьем, что обгонит его в забеге от Вестминстера до Ватерлоо. Перед стартом Орас тихонько опустил в карман политика свои золотые часы, а когда парламентарий, как и следовало ожидать, сразу же вырвался вперед, Кол закричал: «Держи вора!»
Парламентария тотчас скрутили прохожие и дюжие полицейские, и ему пришлось провести несколько часов в участке, прежде чем его хитрый соперник наконец сжалился и снял обвинение в краже.
Кол много путешествовал и не упускал случая утереть нос представителям других народов. Во время поездки во Францию он поспорил с парижанином, что полчаса пролежит на площади Оперы в самый час «пик». В условленное время на площадь въехал здоровенный грузовик, мотор которого вдруг зачихал и заглох. Из кабины вылез невозмутимый Кол в рабочей спецовке, залез под грузовик и спокойно пролежал там полчаса, изредка тыкая отверткой в какую-нибудь деталь, после чего выбрался из-под машины и укатил.
Едва ли не самым знаменитым и злым розыгрышем, устроенным Колом, была мистификация, превратившаяся в одну из позорных страниц истории знаменитого британского флота. На сей раз жертвой стал адмирал Уильям Мэй, командующий Ламаншской эскадрой. Он страдал той же слабостью, что и кембриджский декан: любил прихвастнуть дружбой с великими мира сего. Утром 7 февраля 1910 года Мэй получил от министра иностранных дел Британии телеграмму, в которой сообщалось, что приехавший в гости к королю Георгу император Абиссинии хотел бы посетить базу ВМС в Уэйнмуте.
Поскольку телеграмму послал Кол, нетрудно представить себе, что произошло потом. Посетив известнейшего театрального гримера, Орас и его друзья, разодетые в пух и прах, явились на флагманский корабль адмирала. В этой веселой компании были знаменитая писательница Вирджиния Вульф, ее брат Лесли, не менее известный публицист, художник Данкен Грант, впоследствии признанный гениальным, и лучший на ту пору английский футболист Энтони Бакстон. Сам Кол взял на себя роль заместителя министра внутренних дел. Когда «император» и его свита в роскошных лимузинах прибыли в Уэйнмут, их встретил почетный караул. Затем гостей под звуки марша провели в кают-компанию флагмана, к ломившемуся от яств столу. «Абиссинский император» Бакстон принялся молоть какую-то тарабарщину, а «толмач» Адриан Стивен угодливо переводил ее на язык Шекспира. Вирджиния Вульф в тюрбане и с приклеенной бородкой была великолепна в роли брата императора. А сам Кол, во фраке и цилиндре, прекрасно справился с амплуа заместителя министра, тем более что был похож на него внешне.
Проведя на флагмане 4 часа, получив ценные дары, «император» с помпой отбыл в столицу, где Кол тотчас же отправился в редакцию «Таймс», и наутро все англичане до колик потешались над незадачливым адмиралом. Но вскоре к Колу явился некий морской офицер. Неизвестно, как протекала их беседа, однако после этого Орас две недели не высовывал нос из дома и не принимал гостей. Если учесть, что означенный офицер был чемпионом британских ВМС по боксу, временное затворничество шутника вряд ли кого-то удивит. Розыгрыш обошелся Колу в 4 тысячи фунтов стерлингов, но зато его тщеславие было полностью удовлетворено. Однако еще дороже ему пришлось заплатить за «корку» с продажей «хорватской короны».
После первой мировой войны небольшие европейские государства оказались в долгах, и многие монархи охотно продавали свои громкие, но бесполезные титулы и всевозможные регалии. Покупателями были напыщенные толстосумы из «простолюдинов», желавшие приобщиться к дворянскому сословию. Чтобы разыграть одного из них, Кол снял фешенебельный особняк в Лондоне и устроил в нем посольство «Хорватского царства», которого, понятное дело, никогда на свете не было. Толстосум явился в посольство и провел переговоры с важными чиновниками. Наконец его приняли сам «посол» и «специальный посланник Хорватского двора». Толстосум выписал чек на огромную сумму (деньги ему, разумеется, вернули, ибо Кол никогда не брал ни у кого ни пенни) и был торжественно увенчан «короной Хорватии». Посла сыграл сам Кол, а вельмож — двое беглых белогвардейских офицеров, которые говорили по-русски, справедливо считая, что толстосум — не полиглот и едва ли обнаружит обман.
Однажды Орас, крепко недолюбливавший премьер-министра Макдональда, загримировался под него и прибыл на митинг лейбористской партии. Там он выступил с такой дурацкой речью, что возмущенные и разочарованные сторонники едва не избили его. «Министр» спасся лишь потому, что сумел проворно нырнуть в такси и громко крикнуть водителю: «Резиденция премьера, да побыстрее!»
Увы, пристрастие к мистификациям — дорогое удовольствие. От Кола ушла первая жена, не выдержавшая бесконечной череды приколов. Впоследствии она вышла замуж за человека по имени Уинтерботтом. Прослышав о готовящейся свадьбе, Кол разослал приглашения на нее нескольким десяткам людей, чьи фамилии заканчивались на «боттом». И когда бывшая благоверная с новым благоверным прибыла в роскошный ресторан, выяснилось, что гостей на банкете втрое больше, чем она рассчитывала, и все хотят есть.
Второй брак Ораса Кола оказался удачным: он встретил родственную душу. На склоне лет знаменитый приколист часто говорил друзьям, что пишет воспоминания. Но после его смерти в 1936 году в бумагах покойного не нашлось ни единой страницы мемуаров. Он снова всех надул.
Джон ЛУТЦ
ПРОФЕССИОНАЛЫ
— Я зарабатываю на жизнь воровством, — заявил Эндикотт. Он сидел в кожаном кресле, скрестив ноги. Перед ним стоял тяжелый, отполированный до зеркального блеска стол, за которым восседал человек по имени Дэвид Гробнер. Внешне мужчины были прямой противоположностью друг другу. Эндикотт — спокойный, почти сонный, Гробнер — деятельный, подвижный, настоящий живчик. Эндикотт был ростом под два метра, Гробнер едва дотягивал до полутора. Он считал себя прозорливым руководителем, а большинство своих подчиненных — неполноценными людьми. Тем не менее русого красавца Эндикотта и черноволосого квазимодо Гробнера объединяла присущая обоим черта — жажда доллара. И умение «ухватить» его.
— Я живу на прибыль, — продолжил мысль Эндикотта Гробнер. — Добиваться ее — моя задача как члена правления «Компаний Гробнера». Я отвечаю перед людьми, которые платят мне жалованье, то есть перед вкладчиками. А они — боги делового мира, мистер Эндикотт, и я нанял вас служить этим богам.
— Вы хотите сказать, что я вор, а вы нет?
Гробнер мерзко осклабился.
— А вы оправдываете свое поприще передо мной или перед ними?
— Я просто напоминаю, что выполняю ваши поручения. Никаких нравоучений вы от меня не услышите. Мои доводы в защиту моего рода занятий ничем не отличаются от ваших.
Гробнер встал, отчего стал казаться еще меньше рядом со своим громадным столом. Дорогой костюм изящного покроя обтягивал его тучную фигуру. Эндикотт отметил, что его собственный костюм, не более дорогой, сидел на нем гораздо лучше. Что бы ни говорил каждый из них в свое оправдание, было ясно, что род занятий у них один и тот же — делать деньги. Эндикотт лениво поднялся, словно был готов зевнуть и потянуться. Но он улыбнулся и сказал:
— Указания я получил, деньги тоже.
Договоров на выполняемую им работу никто не заключал. Все зижделось на доверии и сообразительности Эндикотта, который уже много лет обитал в дебрях корпоративных джунглей. Однажды его заметили в конкурирующей компании и предложили выкрасть формулу нового инсектицида, не имеющего запаха. Обещали хорошо заплатить и помалкивать о сделке. Он продал формулу. Но на этом его сотрудничество с клиентами не закончилось. Оно развивалось столь успешно, что скоро Эндикотт начал смотреть на кражи как на обычную работу, ничем не отличавшуюся от любой другой. Он быстро стал профессионалом и считал себя лучшим в своем деле. Звучное выражение «промышленный шпионаж» не значило для него ровным счетом ничего: Эндикотт считал себя обыкновенным вором и даже гордился этим. В его работе важнее всего было не терять ощущение реальности.
Когда важному клиенту, такому, как «Компании Гробнера», требовались сведения, надо было просто «обронить словечко» в нужном месте, и Эндикотт вырастал будто из-под земли. Его услуги стоили дорого, но на него можно было положиться: он не вел никаких записей и, главное, был чертовски осторожен.
После похищения чертежей из «Дженерал-армаментс», председателем правления которой был приятель Дэвида Гробнера, последний быстро разыскал Эндикотта и дал очередное задание. Для начала Эндикотт хорошенько изучил здание штаб-квартиры корпорации «Бадмен». Это было старое двадцатиэтажное строение в весьма неприглядном районе, недалеко от реки. Корпорация выпускала автомобильные сцепления, особой тайны они собой не представляли, поэтому и охраны в здании не было. Такому знатоку дела, как Эндикотт, ничего не стоило проникнуть туда.