— А свидетели что говорят?
— Свидетелей-то всего двое. Водитель — он видел только, как она упала на капот машины, — и Николаев из газеты.
— А что, теперь пресса приезжает на место преступления еще до преступления?
— У Котовой сегодня день рождения, он и подъехал к ресторану, чтобы поздравить. Тоже толком ничего не видел…
— Не густо. В банк кто-нибудь ездил?
— Нет еще.
— А к ней домой?
— Я звонил. — Дворецкий вертел в руках незажженную сигарету. — Женщина, которая у них работает и сидит с ребенком… Гувернантка, наверное? — И, не получив ответа, продолжил: — Та ничего толком и сказать не может. Рыдает в трубку. Говорит, утром было все нормально. Лариса Павловна выглядела как обычно.
— Надо ехать и еще раз как следует поговорить. Это первое. Второе. Банк. Всех допросить. Особенно секретаря. Как правило, они знают больше, чем заместители… — Начальник отдела устало потер ладонью лицо. — Не нравится мне это очень… А больше всего не хочется, чтобы в городе объявился какой-нибудь сумасшедший, который решил расправиться со всеми богатыми женщинами. Пока, кроме денег, я не вижу ничего общего между этими двумя жертвами. Никто не знает, не были они между собой знакомы? — Завьялов обвел взглядом своих сотрудников. — Это тоже нужно выяснить. Может, появится хоть какая-нибудь зацепка… По Тополевой что-нибудь новое есть?
— Сегодня утром получили результаты баллистической экспертизы, — поднялся со своего места Петренко. — Предвечный заключил, что стреляли с небольшого возвышения, но с большого расстояния. Метров двести пятьдесят — триста.
— С другого берега реки, что ли? — удивился Гладышев.
— Выходит… Калибр пули «семь-шестьдесят две», — продолжил Петренко. — Подходит ко многим и отечественным и импортным снайперским винтовкам… Да, есть еще интересная информация. Звонила девушка, сказала, что она художник и что живет в «Триумфе». В день убийства Тополевой или накануне, я толком и не понял, она заметила что-то подозрительное… Надо ехать!
В конце рабочего дня я решил заехать на место преступления.
Я оставил машину на Центральном проспекте и пешком пошел к ресторану. Пятиэтажные дома образовывали вокруг него квадрат. Место на площадке, где остановился «Сааб» и где упала Лариса Павловна, было слегка присыпано песком, через который просматривался нарисованный мелом контур тела и пятна крови. Пуля попала ей в затылок, она в это время смотрела в мою сторону, значит стреляли, наиболее вероятно, с крыши дома, стоящего перпендикулярно к ресторану.
Лариса была на полголовы ниже меня, и я, немного согнув ноги в коленях, посмотрел в ту сторону. Да, скорее всего, так оно и было. Я прикинул расстояние до этого дома — метров семьдесят-восемьдесят, а самое главное — подъезды выходили на противоположную от ресторана сторону. Преступник мог спокойно войти в подъезд, забраться на крышу, убить Котову и так же спокойно выйти. Я выпрямил ноги и снова посмотрел на крышу дома.
И от удивления даже присвистнул…
На секретаре председателя правления банка был темный деловой костюм с короткой юбкой и туфли на высоких каблуках. Ноги — стройные, в колготках телесного цвета — казались отлитыми из парафина.
— Меня интересует все, что вы можете рассказать о Котовой. Особенно что касается последних дней.
Не заметили вы каких-то изменений в ее поведении? Не жаловалась ли она на что-то? Вы все-таки обе женщины, может, рассказывала про какие-нибудь проблемы…
Не успел Дворецкий закончить фразу, как секретарь сразу начала говорить, иногда поправляя челку, спадающую на лоб:
— Вообще-то она женщина очень строгая и замкнутая, от нее лишнего слова не услышишь. Честно сказать, мы ее потихоньку между собой Тэтчер называем… — Она замолчала. — Называли… В голове не укладывается! Как же такое могло произойти? Неужели она кому-то мешала? Но кому?
— Вот это нам и хотелось бы выяснить. — Дворецкий достал сигарету. — Понимаете, я вам ничего нового про нее рассказать не могу. А вот вы можете.
— Извините… Про себя она мало что рассказывала. Можно сказать, ничего. А я ничего и не спрашивала. Неудобно как-то лезть к начальнице с расспросами. Все только в пределах работы. Даже когда она вернулась из декретного отпуска, то и про своего ребенка почти ничего не говорила.
— Когда это было?
— Да уж года полтора-два прошло… Да, по-моему, ее ребенку два годика. Причем все было как-то необычно. Ходила, ходила, все вроде нормально, никто живота у нее и не замечал особо, правда, одежду она стала носить такую размахаистую, а потом заявила: «Я ухожу в декретный отпуск». И все, представляете?
Дворецкий неопределенно пожал плечами.
— Вышла она из декретного, правда, очень быстро. Месяца через три, наверное, после родов.
— А вы ничего не знаете или не слышали, что она с кем-нибудь ругалась или, может, кто-то ей угрожал?
— Да вы что?! Она и голос никогда не повышала. А угрозы… Нет, я об этом ничего не знаю.
— Значит, ничего странного в последнее время не было?
Секретарь задумчиво пожевала нижнюю губу.
— Странного… Если честно, то показалось. Был сегодня звонок. Сказали — это вас из «Дубравы» беспокоят. Мы бы хотели уточнить, приедет ли на обед Лариса Павловна. Мы в честь ее дня рождения маленький сюрприз решили ей приготовить. Я ответила, что пока ни о каких изменениях в ее распорядке мне неизвестно, так что приехать должна.
— И что же в этом звонке странного?
— Когда он раздался, а у меня определитель номера стоит, на табло ничего не высветилось. Выходит, звонили-то с улицы. С телефона-автомата. А сказали, что из «Дубравы». Вот у меня вопрос и возник — зачем же это надо на улицу выходить, когда звонишь с работы?..
Захватив из отдела Петренко и направляясь в «Триумф», Дворецкий планировал убить сразу двух зайцев — поговорить с художницей и еще раз с Тополевым. Но после того, как он увидел Кирилла Анатольевича, с трудом открывшего дверь, то понял, что на сегодняшний день один заяц выбыл из игры.
Тополев был пьян. Он напился до того агрессивного состояния, в какое обычно впадают некоторые малопьющие интеллигенты, когда их постигает беда или крупное разочарование.
Тополев долго не мог узнать пришедших, а когда до него все-таки дошло, что это за люди, он, подперев дверной косяк рукой, начал громко выкрикивать, жестом останавливая Дворецкого и Петренко, когда они хотели его перебить:
— Что вам от меня надо? Я уже все сказал! Все! Ничего я больше не знаю! А может, вы хотите, чтобы я сам начал искать убийцу? И начну! Я в состоянии нанять частного детектива! Я заплачу денег! Хотите, я и вам заплачу? Только найдите! Хотите? Или наша ми-линия денег не берет? Ха-ха-ха… — Тополев отрывисто засмеялся, рука соскользнула с косяка, и он чуть не упал. Петренко попытался ему помочь. — Только не надо меня хватать! Не надо! Вы думаете, я пьян? Я трезв, как никогда! Вам понятно? Тополев никогда пьяным не был и не будет. — И неожиданно предложил: — Пойдемте выпьем, а? Пойдемте Иришку помянем! Пусть земля ей будет пухом. Царство ей небесное, место покойное. Э-эх, Иришка, Иришка…
На глазах у Тополева навернулись слезы, он резко развернулся и ушел в дом. Дворецкий с Петренко переглянулись. Юра пожал плечами, махнул рукой, мол, толку от него никакого, захлопнул дверь, и они направились к дому художницы.
Дверь коттеджа открыла невысокая девушка с короткой, почти мальчишеской прической. Она была в светлых джинсах и длинном, почти до колен, темно-коричневом просторном свитере с закатанными по локоть рукавами. На вид ей было не больше семнадцати-восемнадцати лет.
Они прошли в комнату на втором этаже, служившую ей мастерской и выходящую окнами на реку.
— Несколько раз за последние недели я на той стороне реки видела людей.
— А что в этом подозрительного-то? — разочарованно протянул Петренко.
— А что в это время года людям делать в такой глухомани? Грибов и ягод еще нет. Да и вообщее там ничего нет. До ближайшей деревни — километров пять, если не больше. Я там бродила пару раз… Только лес и старое заброшенное кладбище, на которое и летом-то никто не приезжает.
— Люди были все время разные? — спросил Дворецкий.
— Может, конечно, это был один и тот же человек, но одет он был каждый раз по-разному. То в короткой куртке, то в чем-то длинном — плаще или пальто. Но всегда приглушенных оттенков — коричневых, темно-зеленых… Хотя… — Девушка задумалась.
— Что? — быстро переспросил Юра.
— Наверное, это был, все-таки, один человек. Рост… Это как-то не так звучит, но тот или те кто приезжали были одного роста… Да, скорее всего это был один и тот же человек.
— Высокий, низкий, вы не рассмотрели?
— Скорее низкий, чем высокий. Сложно на таком расстоянии точнее определить. Не карлик, но и не каланча. А главное, что приезжал он на одной и той же машине. Там близко к кладбищу подъехать нельзя, ветром еще в прошлом году поломало несколько деревьев и они перегородили дорогу. Поэтому он машину оставлял на дальней опушке леса. Если не присматриваться, то ее особо-то и не видно с нашей стороны. Но я же рисую. Мне важны мелкие детали. Я ее и рассмотрела… Давайте я вам это место покажу. — Девушка подошла к окну и раздвинула шторы. — Идите сюда!
Дворецкий и Петренко подошли и встали у нее за спиной.
— Вон кладбище за мелким леском. — Она показала рукой. — Вон поле. Вон опушка большого леса. Видите? Слева. Дутой огибает поле. Там стояла машина.
— А что за машина вы, случайно, не рассмотрели?
— По-моему, иномарка. Но вполне может быть и нашей «восьмеркой» или «девяткой». Темного цвета.
— И что же этот человек там делал?
— Бродил.
— Может, искал чью-нибудь могилу?
— Там небольшое кладбище. За один приезд его можно десять раз обойти. Если ничего не нашел, зачем еще несколько раз приезжать?
— Логично… А этот человек и в пятницу там бродил?
— Его-то я как раз в прошлую пятницу и не видела…
— Вот как… — В голосе Петренко снова послышалось разочарование.