ИСКАТЕЛЬ 2000
№ 7
Содержание:
Станислав РОДИОНОВ
КЛАДБИЩЕНСКИЙ ДЕТЕКТИВ
Повесть
ДОРОГИЕ НАШИ ЧИТАТЕЛИ!
Спасибо за то, что вы снова с нами! Постараемся сделать все возможное, чтобы чтение наших журналов доставило вам истинное наслаждение и радость.
Второе полугодие мы открываем новой захватывающей повестью известного автора криминального жанра Станислава Родионова «Кладбищенский детектив». Повесть привлекает не только запоминающимися образами оперативников, следователя, колдуньи, бомжей… но и самостоятельным образом Троицкого кладбища. Напряженный сюжет с убийствами, любовью, изменой сопровождается интересными мыслями, юмором, и в конечном счете, несмотря на название повести, появляется светлое ощущение. До последней страницы разгадка Троицкого кладбища остается за семью печатями.
В 4 номере «Мир Искателя» читайте изящный детектив Керен Певзнер «Смерть саксофониста»; документальный детектив Кира Булычева «Тайна графа Эрролла», а также фантастическую повесть Павла Амнуэля «Каббалист».
Мы уже упоминали, что с 2001 года начнут выходить два новых журнала — «Фокус-покус» (ориентирован главным образом на детей) и «Детективы «Искателя» (это издание отводится чисто детективному жанру и посвящено 40-летию со дня выхода первого номера журнала «Искатель»).
Подписаться на новые журналы можно с 1 сентября 2000 года. А на уже известные вам — с любого месяца:
«Искатель» — 70424,42785 и 40940,
«Мир «Искателя» — 40920,
«Библиотека «Искателя» — 42827,
детский журнал «Колокольчик» —
79035 («Пресса России»), 26089 (Роспечать).
Эти издания можно приобрести и в редакции.
Станислав РОДИОНОВ
КЛАДБИЩЕНСКИЙ ДЕТЕКТИВ
Если бы на него заполнялась анкета, то она выглядела бы так: фамилии нет, имени и отчества нет, года рождения нет, прописки нет, образования нет, семьи нет. Но кое-что было: кличка — Ацетон, специальность — бомж, то есть «без определенного места жительства». Тут выходила некоторая нестыковка, потому что место жительства у него было. И даже имелась персональная квартира — склеп какого-то графа. Средней глубины, просторный, сухой и теплый. Главное, с каменной плитой, лежавшей на круглых булыжниках, как на катках, отчего сдвигалась мускульной силой. В ненастье и холода Ацетон склеп ею закрывал, оставляя щелочку для дыхания.
С кличкой «Ацетон» он был согласен, поскольку пил жидкости разнообразные, не интересуясь их химическим составом. А званием бомжа втайне гордился, как гордятся своим происхождением невесть откуда взявшиеся дворяне. Потому что истинного бомжа делают перипетии жизни. К примеру, на кладбище обитал Коля Большой, который пришел в бомжи по какому-то замысловатому заскоку: в другом городе у него имелись и дом и семья. Ацетон же дошел до своего положения в результате трех отсидок. И все по глупости.
Первый раз вышло так: забрался ночью в синагогу, ломанул легонький сейф и обнаружил странные деньги, которые увидел впервые. Доллары. В то время американская валюта свободно не ходила. Ацетон испугался, решив, что засек шпионаж. И побежал в органы. Результат: шпионажа не выявилось, Ацетон получил срок за покушение на кражу.
Второй случай вышел, можно сказать, из-за любопытства. Сестра Ацетона была замужем за жирным хряком, державшим ларьки. А прикидывался бедным: рубля не даст, мол, все деньги в обороте. Ацетон и поставил эксперимент, подкинув ему письмо: брось в свой почтовый ящик десять тысяч рублей, иначе твоя жена вернется домой без ушей. В означенный час деньги в почтовом ящике лежали. Ацетон радостно матюгнулся и сочинил новую маляву: теперь положи двадцать тысяч, иначе твоя жена вернется домой с головой под мышкой. Когда Ацетон пришел за второй суммой, его арестовали. Пробовал он отговориться: мол, проверял совесть бизнесмена. Нет, рэкет.
Третье преступление Ацетон совершил по самому популярному на Руси мотиву — по пьянке. Что пил — не помнил, сколько выпил — не мерял, с кем пил — не спросил, из-за чего поскандалил — не знал до сих пор… Ударил собутыльника по голове семисотграммовой бутылкой еще непочатой, и тот в больнице скончался. Третий срок навесили долгий, за убийство. Отсидев, пошел бомжевать: куда же еще с тремя судимостями?
Насущный хлеб и бодрящие напитки Ацетон добывал путями разнообразными: помогал рабочим кладбища копать, гробы с покойниками подносил, могилки по просьбе родственников приводил в порядок, оградки чинил… Часовню подрядился красить… Сильно любил родительские, когда на многих могилках выпивали и закусывали. И его угощали.
Майский ураган повалил на кладбище несколько старых деревьев. Ацетон с Колей Большим подрядились их распилить и убрать. Работа шла худо из-за разности в росте: как пилить, когда у Коли рука вдвое длиннее руки Ацетона и, похоже, равна длине пилы? Но Ацетон слова не проронил, потому что замышлял с приятелем важный разговор.
Они сели на березовый ствол перекурить. Коля затянулся и сообщил:
— Вчера с могильщиками хлебнул водки, от которой глаза выкатились, как у паука.
— Паленая.
— Ацетон, почему сыр или колбасу не подделывают, а водку — через бутылку?
— Бабки наваривают.
— Ага, но и другое рассуждение: все равно, мол, травиться.
Со стороны они смотрелись так, словно их подобрали для кинокомедии. Без единой волосинки, желтовато-блестящая голова Ацетона доставала до плеча Коли Большого; Колину же голову, вытянутую, как и его тело, прикрывала жестко спутанная конусообразная прическа, которую принимали за вязаную шапочку. Ацетон вздохнул:
— Тут выпить не на что, а от автомобилей новых русских пахнет духами, а?
— Там женщины сидят.
— Это не от женщин.
— А от кого же?
— Новые русские в бензин добавляют французские духи.
— Зачем? — удивился Коля.
— Для этого… для имиджа, — употребил Ацетон слышанное словечко.
Они пилили до сумерек, перетаскали чурки в сарай и еще раз сели покурить. Ацетон начал подбираться к интересующей его теме, показав рукой на кресты и надгробья:
— Коля, мы с тобой тоже помрем.
— Это почему?
— Все помирают.
— Откуда ты знаешь?
На праздный вопрос Ацетон не ответил, обдумывая, как бы лучше подойти к делу, поскольку оно, дело, могло оказаться криминальным.
— Колян, что бы ты хотел видеть на своей могиле?
— Видеть откуда?
— Как бы со стороны.
— Могила моя, а я в стороне?
— Это якобы.
— Ацетон, ты мне в уши не дуй, а скажи без всяких приколов.
Без приколов Ацетон не мог, опасаясь, что приятель не поймет, поскольку был моложе лет на пятнадцать. А у Ацетона после выпивки сердце нет-нет да и собьется с ритма. И кладбище этим мыслям способствовало. Конечно, спасибо новой власти, разрешившей бомжевать всем и сколько угодно. Но права человека не соблюдались.
Как хоронили бомжей? На специальном участке для неопознанных трупов. В гробах, похожих на ящики для фруктов, а то и вообще без гробов. Ни креста, ни надгробья. Генку Сахалинского похоронили и поставили колышек «Невостребованный труп № 1038».
— Колян, видел гроб за часовней?
— Да. А чего он там стоит?
— Бизнесмен забраковал.
— Классный гроб, из сосны.
— А богатому тузу подавай из дуба или какого-нибудь баобаба.
— Тебе-то что?
— Колян, хочу этот гроб оприходовать.
— Украсть, что ли?
— Обозначь так.
— Ацетон, ты сперва найди покупателя.
— Я не для продажи.
— Для похорон, что ли?
— Ага.
— Кого?
— Себя.
Коля Большой глянул на желтую макушку друга — вроде бы трезвый. Чего же борзеет? Затянувшуюся молчанку Ацетон счел нужным прервать объяснением:
— Колян, когда ты откинешь ласты, в чем тебя похоронят?
— А в чем?
— В коробке из-под пепси.
— Не влезу.
— В двух-трех.
Коля Большой замолчал из-за неинтересности темы.
Душа просила иного, поскольку наступил вечер. Спросил он без всякой надежды:
— У тебя, кстати, нычки нет?
— Есть, ноль пять казенки.
— Что же молчишь, пень лысый?
— Но сперва помоги гроб приволочь до моего склепа.
— Пусть станет потемней…
Выждав момент, когда у часовни обезлюдело, они взвалили гроб на плечи и понесли. Легкий, без покойника, поэтому двигались почти трусцой. На кладбище переносом гроба не удивишь — дело обычное.
Лаборатория отдела специсследований занимала полуподвал всего здания научно-исследовательского института. Сюда, вниз, из самого отдела специсследований вела короткая лестница. По ней, нащупывая ступеньки каблуками, спускалась девушка. Высокий рост, стать, платье «первоцвет» из белоснежного букле, строгий валик светлых волос, гордая шея — чем-то древнегреческим веяло от нее. Правда, держаться статно ее заставляла чашка кофе, которую она несла так, чтобы плоскость напитка оставалась черно-зеркальной. Девушка спустилась и пошла шагом человека, боявшегося провалиться: зигзаги, переходы, тупики и завороты. Мимо стальных шкафов, рентгеновской аппаратуры, комнаты механиков, лабораторных столиков, всяких муфелей и вытяжек… Химики, инженеры, программисты, лаборантки улыбались и переглядывались. В конце лаборатории находился кабинет заведующего: дверь белого металла, стена из волнистого стекла.
Но кофе предназначалось не сюда.
Рядом был выгорожен полукабинетик для старшего научного сотрудника Лузгина — одна стена вообще отсутствовала. Ему, работающему на компьютере, похоже, стены не требовалось.
Услышав шаги, он спросил, не отрываясь от экрана:
— Масс-спектрометр освободился?
— Это я, Виталий Витальевич.
Она поставила чашку с горячим кофе перед ним. Лузгин вскинул голову резко, но сказал с легким укором: