— Кто это?
— Первый муж Лузгиной, давно погиб, — объяснил участковый.
Ситуация менялась. Не было смерти насильственной, но была смерть непонятная. Значит, было и место происшествия, которое требовало процессуального осмотра.
— Как же до стекла третьего этажа? — не понял участковый.
— Шарик внизу держали за нитку, — объяснил Рябинин.
— Боря, надо срочно отозвать Лузгина.
— Он поздно вечером приедет.
— Пусть на самолете, всего час лету.
И Рябинин глянул на лицо умершей женщины. В глаза бросился лишь великоватый заострившийся нос. Таким он был при жизни или его смерть заострила?
Лузгин прилетел днем. Он сидел в изголовье жены оцепенело, не меняя позы и не двигаясь. В квартире шуршала какая-то жизнь, которой руководила соседка. Звонил телефон, приходили сослуживцы, принесли телеграмму от дочери, заглядывали какие-то люди… Лузгин отвечал на вопросы тихо и не сразу. Мысль единственная сцепила его сознание, и она, эта мысль металась в голове, как больной в сильном жару…
… Ирина умерла. Все люди знают, что умрут, но ни один человек не знает, что уже умер. Знает ли Ирина, что умерла?..
— Виталий Витальевич, во что ее оденем? — спросила соседка.
Он молча показал на шкаф с бельем. Разве одежда имеет для покойной значение?..
… Ирина умерла. Ее зароют в землю. Но это же частный случай, потому что и могила со временем зарастет, да и сама наша земля временна.
Пришла Людмила. Она долго стояла в ногах покойной, и оттого, что не плакала, ее лицо исказила болезненная гримаса. Кожа щек, не смоченная слезами, подрагивала. Людмила этой муки не вытерпела, поцеловала подругу и выбежала из квартиры.
… Ирина умерла. Она боялась смерти. Есть люди, которые не верят в свою смерть и намереваются жить вечно. Глупцы. Но они счастливы…
— Виталий Витальевич, отпевать ее будете? — спросила соседка.
— Она и в церковь не ходила.
…Ирина умерла. Он, тоже атеист, собственную смерть втайне представлял не исчезновением, а переходом в другое состояние. Концом одного и началом другого. Он, как и Ирина, материален, а материя не пропадает…
— Виталий Витальевич, выпейте кофе, — сказала соседка.
Чашку он глотал торопливо, словно стеснялся покойницы. Живой, кофе пьет.
… Ирина умерла. Не смерть страшна, а весть о ней, вид покойной, прощание, похороны, опустевшая квартира. И ожидание еще чего-то более страшного…
— Виталий Витальевич, надо ее в морг, машину вызывать.
Соседка протянула бумажку с номером телефона конторы, которая увозила трупы.
— Я давно звонила, а не едут.
Лузгин набрал номер и долго объяснял, что нужен санитарный транспорт. То ли от горя говорил нескладно, то ли работник был пьян, но разговор вышел, как теперь выражаются, упертый. Наконец работник оборвал беседу одним словом:
— Приедем.
— Когда?
— Откуда я знаю?
— Ведь она лежит. — Лузгину вдруг показалось, что он вызывает врача к больной жене.
— Мужик, у нас работы по самые… До пупа, короче.
— Хотя бы примерное время…
— В течение ночи.
— Но сейчас семь вечера.
— Мужик, у тебя один труп, а у нас шесть заявок при одной труповозной бригаде.
Лузгин вернулся на свое место — к изголовью жены.
… Ирина умерла. Она хотела жить, как и все. Психоаналитики утверждают, что есть инстинкт смерти. Глупость. Инстинкта смерти нет и быть не может, как и инстинкта быть голодным, битым, бедным, несчастным. Все инстинкты живого направлены на жизнь…
— Виталий Витальевич, поберегли бы силы для похорон, — посоветовала соседка.
Звонил телефон. Лузгин взял трубку.
— Слушаю.
— Вы сейчас вызывали санитарный транспорт? — спросил молодой энергичный голос.
— Да.
— И когда пообещали забрать труп?
— В течение ночи.
— Я представляю тоже похоронную службу, но коммерческую. Мы готовы приехать через полчаса.
— Берете плату?
— Конечно, но вполне умеренную.
— А это… официально?
— Предъявим лицензию и выпишем квитанцию.
— Приезжайте.
Он назвал адрес. Соседка напомнила, что завтра утром надо ехать в аэропорт встречать дочку, и велела выпить еще чашку кофе. Опять звонили с работы, предлагая помощь. Завлаб звонил уже в третий раз. Но Лузгину хотелось одного: сидеть в изголовье жены.
…Ирина умерла. Марк Аврелий говорил, что умерший либо ничего не чувствует, либо чувствует иначе. В первом случае человеку все равно, во втором случае он жив. Ирина ничего не чувствует, ей все равно…
И в Лузгина, верящего в логику и науку, прострельно впилась мысль: Богом наказана не Ирина, Богом наказан он за измену жене, за равнодушие к ней и за то, что дело ставил выше отношений с Ириной. Лузгин вскинул голову:
— Как тихо…
Он подошел к проигрывателю, сунул кассету и зафиксировал слабенький звук: концерт для арфы и флейты Моцарта. И стало еще тяжелее, потому что музыка потянула душу прямо-таки физически, как бесконечно ноющая струна; стало как в крематории.
Но приехала коммерческая похоронная фирма. Деловые молодые люди с новенькими белыми носилками и мешком-пакетом черного пластика. Они заполнили какие-то бумаги, получили деньги, выписали квитанцию. И начали творить страшное — они уносили Ирину. Лузгин сделал инстинктивное движение, чтобы им помешать…
Умереть — это навсегда покинуть родной дом.
К концу рабочего дня уплотнялся смог за окном, уплотнялся воздух в кабинете и, казалось, уплотнились мозги в голове. Смог за окном — из-за автомобилей, воздух в кабинете — из-за малой кубатуры, мозги в голове — из-за нудного перемалывания мыслей о смерти Лузгиной и украденного осмия. Задача для сыщика вроде Шерлока Холмса. Но Шерлок Холмс был не сыщиком, а психоаналитиком.
Леденцов пришел оттуда, от автомобилей и смога. Куртка из какого-то брезента нараспашку, короткие волосы — рыжеватым дыбом.
— Сергей Георгиевич, рабочий день кончился час назад. Предлагаю освежиться пивком.
— Где?
— В баре напротив; там тихо, прохладно и нет мордатобритых…
Майор оказался прав — ни шума, ни новых русских. Они сели в полутемный угол за столик на двоих. Музыка звучала ненавязчиво и неизвестно откуда.
— Сергей Георгиевич, я пришел с версией.
— Версией чего?
— Кражи осмия и убийства Лузгиной.
— В убийстве не сомневаешься?
— Хорошо продуманное и труднодоказуемое.
Леденцов насчет бара схитрил. Да, тихо и прохладно, но его тут знали: заказ нужно было принести самому — их же обслуживал лично бармен. Два бокала и две бутылки пива. Рябинин смотрел на темное запотевшее стекло с сомнением: от пива у него тяжелела и без того тяжелая голова.
— Боря, а если я вместо пива выпью бокал сухого и чашку кофе?
Леденцов кивнул. Бармен спросил Рябинина:
— «Тбилисури», «Цинандали» или «Ахашени»?
— На ваше усмотрение.
— А кофе у нас «Лефбергс Лила».
Рябинин никак не выказал понимания, а бармен объяснил:
— Эта фирма поставляет кофе шведскому королевскому двору.
Майор понимающее высказал:
— Миша, забери-ка свое пиво и неси бутылку вина плюс кофе со шведского двора.
— У меня будет изжога, — вспомнил Рябинин.
— Да и кто пьет сухое с кофе? — удивился майор. — Миша, неси по рюмке коньяка и кофе…
Коньяк оказался хорошим, с внутренним трепетом. Кофе сохраняло аромат; у порошкового его хватало на те секунды, пока заливался кипяток. Когда потеплело в душе, Рябинин предложил:
— Выкладывай версию.
— Сергей Георгиевич, осмий и любовь. Следите за моей мыслью. Согласны, что Лузгина была убита?
— А ты в этом не сомневаешься?
— Ни на миллиметр. Лузгиной, видимо, был ночной звонок с советом глянуть в окно, глянула, а там лицо погибшего мужа, больное сердце, инфаркт, смерть. Согласны?
— Да.
— В чьих интересах эта смерть? Женщины, которая ухлестывает за Лузгиным.
— Эльга?
— Именно, больше некому.
— Хочешь сказать, что она держала ночью нитку с шариком?
— Почему… Могла нанять, кого-то попросить…
— Боря, пробельчик. Где Эльга могла взять фотографию первого мужа Лузгиной?
— А тут выйдем на осмий. Фотографию дал сам Лузгин.
— Думаешь, он хотел избавиться от жены?
— Да. И осмий взял он. Отменная упаковка: жены нет, красивая девица есть, богатство, то бишь осмий, есть. Думаю, в ближайшее время они намылятся за рубеж.
Рябинин допил коньяк. И впервые мысленно ополчился на информацию — хлеб следователя. Информация губит интуицию. Для последней достаточно намека, для информации подавай факты. Леденцов ошибался, потому что был завален ими, фактами. И Рябинин сказал:
— Боря, твоя версия неустойчива, как клиент вытрезвителя. Укажу на некоторые неувязки. Похож Лузгин на вора? Разве Лузгину нельзя было избавиться от жены более простым способом? Разве Лузгин не понимает, что его уход из института вызовет подозрение, уж не говоря про заграницу?
Майор пил кофе из маленькой чашечки, но фыркал так, словно плыл. Не понравились ему слова следователя. Он, конечно, знал, что версия обсуждаема, что версия всего лишь наметка… И все-таки фыркал. Где он для этого столько жидкости нашел?
— Сергей Георгиевич, у вас есть другая версия?
— Нет.
— Критиковать-то легко…
— Версии нет, потому что она мне ни к чему.
— Ну да, вы сразу, при помощи интуиции…
— Ага.
— Что «ага»?
— Я знаю, кто украл осмий.
Майор допил кофе, фыркнул в последний раз и неодобрительно уставился на следователя нагловатым взглядом. Ждал. Но Рябинин кофе не допил, поэтому молчал. Леденцов не выдержал:
— Я использовал факты, а вы, небось, интуицию?
— Нет, логику.
— И кто украл осмий?
— Аржанников.
— Этот недотепа? — не поверил майор.
Рябинин промолчал, давая информации время уложиться в сознании Леденцова. Она уложилась мгновенно.
— Он оставил отпечатки пальцев?
— Как раз он не оставил отпечатков пальцев.
— Ну и что?