Ацетон стал, словно лбом налетел на крест:
— Пришли.
— Где? — удивилась девушка.
Ацетон показал на лаз, походивший на берлогу медведя, и протянул спички.
— Туда лезть?
— Склеп графа, титул фон и так далее. Через полчаса вернусь. Вы гроб-то не очень долбите…
И он пропал за памятником, словно сам сел на постамент. Парень зажег спичку и полез в склеп. Запах дезодоранта, сырости и человеческого пота прилип к лицу. Каменные стены в плесени. Пол скользкий. Гроб был страшен тем, что пустовал, словно покойник только что вышел и сейчас вернется…
— Зажги фонарь, — не выдержала девушка.
Он включил, отдал ей и начал что-то делать под гробом— она светила. Встав, молодой человек приказал:
— Ложись, Татьяна, в гроб.
— Зачем?
— Начнем трахаться.
— Оплеуху не хочешь, товарищ лейтенант?
— А знаешь, в этом что-то есть. Спросят меня внуки про службу… Что скажу: погони, слежка, стрельба… Неинтересно. Но был один эпизод: ночью, на Троицком кладбище, в склепе, занимался любовью в гробу. Ведь не поверят.
— Фотографируй, — вспомнила она.
Он сделал несколько фотографий, и от вспышек круглый лаз стал походить на пробуждающийся вулкан.
— Разговоры записал? — спросила девушка.
— И в ресторане с Ноздрей, и с Ацетоном.
— А твои мысли о любви со мной в гробу тоже сейчас записались?
Жизнь бомжей изменилась в лучшую сторону: не быль, а сказка. Ночью они принимали парочки, первую половину дня выпивали, вторую половину — спали. Ацетону казалось, что он в космосе, — летит вне времени, пространства и посторонних личностей. Правда, Коля Большой рядом. А где Алхимик, хрен его знает — выпьет и смоется.
Как-то днем в этом космосе личность все-таки обозначилась, да не простая, а участковая, которая спросила:
— С какой радости запои?
— В телевизоре тоже все пьют, — сказал Колян.
— Там искусство.
— В России пьют из-за морозов, — объяснил Ацетон.
— В России пьют беспричинно, — добавил Колян.
— Ребята, вы пьете не только беспричинно, но и беспробудно, — возразил участковый.
— Ученые нашли причину: пьянство из-за кофе, — вспомнил Колян читанную на стенде газету.
— Как это — из-за кофе? — не поверил участковый.
— Из-за растворимого, — растолковал ему Колян.
— Пьют, потому что дураки, — указал иную причину капитан.
— Так уж все и дураки? — не согласился Ацетон.
— А которые не дураки, так те не пьют.
Предупредил он их сурово и в последний раз. Обещал лишить жилплощади, то есть графского склепа. Но Ацетон теперь ничего не боялся, потому что мир заволокла розовая дымка. Деревья стояли розоватые, кресты покраснели, даже куполок церквушки казался подсвеченным лампочками. Новый мир Ацетону нравился. Он теперь не копал могил и не чинил оградок. Вся его работа — встретить парочку и проводить. В магазин за напитками ходил Колян. Правда, случались и казусы: Ацетон видел гроб, летящий над могилами, пустой, розового цвета. И обратил внимание Коляна, но тот сказал, что это не гроб розовый, а ворона черная.
Днем, на стыке когда проснулись, а за водкой еще не сбегали и когда для Ацетона розового цвета в воздухе было чуть-чуть, у склепа возник солидный мужик, крупногабаритный, рыжая борода веником, длинный нос, как у Буратино. В руке лопата плюс какой-то приборчик.
— Здорово, мужики!
Бомжи не ответили. Типичный клиент, а в работе они сейчас не нуждались. Из вежливости Ацетон спросил:
— Оградку надо подправить?
— Нет.
— Скамейку врыть или столик?
— Нет.
— Цветочки посадить?
— У меня, мужики, дело серьезное. Я из общества изучения потусторонних явлений.
— Тогда садись рядом.
Рыжебородый сел на плиту и оперся на лопату. Нос длинный, взгляд неприятный, голос ржавый. Оно и понятно, коли потусторонние явления.
— Ребята, читали, как одна женщина родила в гробу?
— В каком гробу? — забеспокоился Ацетон за свой гроб.
— Похоронили беременную, она и родила там пацана.
— Ну? — заинтересовался Колян.
— Говорят, скребется, хочет вылезти.
— Пусть вылезает, — покладисто решил Ацетон.
— Это дьявол! — осадил его рыжебородый.
— Точно уж не человек, — согласился Колян.
Ацетону такой, расклад не понравился. Лишний шум. Понаедут комиссии, милиция, туристы… Может повлиять на их бизнес в склепе. Как бы предотвратить?.. Ацетон придумал только один способ: когда этот заживо рожденный парень покажется из могилы, огреть его по башке лопатой.
— А мы при чем? — спросил Колян.
— Общество потусторонних явлений поручило мне найти эту могилу.
— Врешь, маму твою в досочку, — беззлобно, для порядка осадил его Ацетон. — Все могилы в кладбищенской конторе на учете. Пойди да спроси.
— Муж этой умершей бабы могилу замаскировал.
— Чем замаскировал?
— Каменные плиты для имени умершего делают маленькие, стандартные. Он взял да и переставил на другую могилу. Пойми теперь, где его жена лежит.
Коля Большой молчал. Не нравился ему рыжебородый, что-то в нем было ненатуральное, словно сбежал из цирка да не успел переодеться. Не совсем по душе были ему и последние дни. Оно приятно: баксы, водка, бизнес… Но тревога пощипывала душу. Его дело круглое катить, плоское нести, кубическое кантовать. Работы плотницкие, столярные, земляные. А с этим бизнесом и не запороть бы косяка на свою голову.
— От нас-то чего хочешь? — спросил Ацетон.
— Найдите могилу.
— Тут их знаешь сколько? Больше, чем кочек на болоте.
— Пятьсот баксов.
— Что «пятьсот баксов»?
— Дам за работу.
Бомжи глянули на гостя. Голова сверху прикрыта соломенной шляпой, лицо снизу закрыто бородой, а меж ними непомерный нос. Щеки бурые, дыхание тяжелое, глазки злые. Но предлагает хорошие деньги.
— Нужна какая-то привязочка, — заметил Ацетон.
— Есть: муж ночует у могилы жены.
— Если ночует, то и живет на кладбище.
— Живет, — согласился рыжебородый.
— Кроме нас никто тут не живет, — поправил его Ацетон.
— Небольшого роста, пухлый, у глаз круги, на сову похож…
— Дядя, — заговорил Колян уже недовольно, — это никакой не муж, это Алхимик.
— Где он? — Рыжебородый задрожал бородой.
— В церкви или у часовни болтается, — буркнул Ацетон.
Предложение их не заинтересовало, поскольку деньги были, а думать о завтрашнем дне или о будущем бомжи не привыкли. У рыжебородого тоже интерес к ним пропал. Он ушел со своей лопатой.
Колян отправился в магазин. Ацетон подмел гроб и попрыскал в склепе дезодорантом. Затем они выпили, так сказать, предварительно, до основательной ночной выпивки. Колян лег вздремнуть, а Ацетон решил до начала работы побродить по кладбищу.
Оно опустело. Кладбищенские тени густы и причудливы, может быть потому, что кресты с памятниками стоят часто, застя друг друга. Да еще березовые кроны закрывают идущую белую ночь — могилы как бы припорошены рассеянным светом. Наверное, белым, но для Ацетона он после выпитого порозовел…
Щелкала какая-то птица. Нет, дятел стучит по дереву, да низко, над самой землей. А дерево-то того, застонало… Еще удар, как доской по глухой кости… В кустах…
— Где могила?
— Не скажу.
Кто говорит, с кем говорит, зачем говорит?.. В розовом тумане не кресты с памятниками беседуют. Это еще хорошо. Вот под утро, когда глаза застелет черный туман, то не дятлы застучат, а тигры зарыкают.
Следователь вошел в свой кабинет без пятнадцати минут девять — телефон звонил.
Давно, лет десять назад, Рябинина посетила философско-практичная мысль: когда человеку надо умирать? Нет, не когда подступила старость или болезни, не когда одолели бедность или пороки. Умирать надо тогда, когда в твоей жизни начинает все повторяться. Когда пошел неинтересный, пустой ход жизни.
Телефон звонил…
Но Рябинин не умер, хотя повторяемость событий как бы уплотнялась. Все реже бывало новенькое, все чаще происходило старенькое. Это в пятьдесят. Что же будет в шестьдесят? Мир ему покажется лавкой старьевщика?
Рябинин снял трубку и перебил голос майора:
— Знаю.
— Что знаете, Сергей Георгиевич?
— Почему звонишь.
— И почему?
— Труп.
— Допустим, нетрудно догадаться по раннему звонку…
— Знаю, где. На Троицком кладбище.
— Естественно, криминогенное место…
— Боря, я даже знаю, чей труп.
— Сергей Георгиевич, этого и я не знаю: труп завален мусором и картонками. Одни ноги торчат.
Они помолчали. Майор не решался спрашивать — уж больно все походило на неуместную игру; следователь не решался высказать то, до чего дошел интуицией и размышлениями. Любопытство у Леденцова пересилило:
— Ну и кто это, Сергей Георгиевич?
— Аржанников.
— Машина, наверное, уже у прокуратуры…
Труп был завален мусором и картонками. Точнее, присыпан прелой листвой и сверху положены две картонные коробки из-под каких-то заокеанских фруктов. В межмогилье, под кустом цветущей сирени, в уже широких лопухах. Тело освободили.
— Аржанников, — печально изумился майор.
Судмедэксперт уже колдовал. Рябинину не хотелось писать протокол осмотра, потому что все повторялось, все одно и то же: одежда, трупные пятна, правильное телосложение, кости черепа на ощупь целы… Нет, кости черепа на ощупь целы не были. Судмедэксперт сообщил:
— Смерть наступила от повреждений головного мозга. Сильные удары тупым предметом. Подробности после вскрытия.
— Но убили не здесь, — сказал криминалист.
Убили в десяти метрах отсюда, о чем говорили хорошо видимые следы волочения. Криминалист фотографировал, щелкая беспрерывно: общий вид кладбища, труп, след от его волочения, утоптанный кусок земли, где били… В конце концов из травы вытянул то, чем били.
— Бейсбольная бита, — удивился майор.
— Значит, орудовал спортсмен, — решил криминалист.
— Ничего не значит, — возразил Рябинин.
— Иначе была бы цепь, палка, скалка…