Свободная минута! При полном-то сейфе уголовных дел? Свободная минута не у следователя — свободная минута у души. Рябинин позвонил майору:
— Боря, я устарел.
— Постарели?
— Именно, устарел. Спрашиваю у разбитной девицы ее домашний адрес. А она мне «дабл-ю, дабл-ю, ру».
— Вышпандоривалась.
— Боря, я не умею работать на компьютере.
— Потому что у вас его нет.
— Боря, у меня впечатление, что теперь растят хлеб, несут яйца, строят дома и воспитывают детей компьютеры.
— Не знаю насчет яиц, а розыском занимаемся мы, живые оперативники.
Рябинин помолчал и признался:
— Непонимание реалий жизни делает меня неубедительным. Воришке не смог объяснить, что «работать» и «заниматься бизнесом» не одно и то же.
— И не объясните, потому что никто не хочет работать, а все хотят заниматься бизнесом.
Рябинин приглушил голос почти до шепота:
— Боря, только тебе признаюсь… В сексе совсем запутался. Вчера видел передачу. Нормальная с виду девушка, даже симпатичная, на всю страну рассказывала про свои ночные оргазмы. Как же она утром выйдет на улицу?
Леденцов расхохотался. Было над чем: пяти десятилетний старший следователь прокуратуры — наивный человек. Над наивностью смеялись как над глупостью. Блатные звали их коротким словом — лох. И обирали с радостью. Один Рябинин восхищался наивностью, потому что наивность — это умение видеть мир прекрасным.
— Сергей Георгиевич, она не только выйдет утром на улицу, но после этой передачи за ней потянется хвост мужиков. Неужели вы такого никогда не видели?
— Видел, у собак.
Леденцов опять хохотнул и следователя успокоил:
— Лишь бы ваша старомодность не сказывалась на работе.
— Сказывается, Боря.
— В чем?
— Мы с тобой даже трупы не смогли посчитать: их же четыре.
— Откуда? Аржанников, его мать, жена Лузгина.
— А младенец на кладбище?
— К делу о хищении осмия отношения не имеет, рецидив сумасшедшей женщины…
— Боря, именно четвертого трупа мне и не хватало.
— Для чего?
— Для того, чтобы сложилось уравнение.
— Теперь сложилось?
— Думаю, на сто процентов.
Майор ждал продолжения, потому что информация для них имела не совсем совпадающие смыслы. Для следователя информация — материал для размышлений, информация для оперативника — повод для действий. Леденцов решил опередить Рябинина, предполагая, что в его уравнении задействовано кладбище:
— Бомжей задержали.
— Почему?
— Очищаем Троицкое кладбище от живых.
— Лузгин из командировки вернулся? — спросил Рябинин.
— А он тоже… в уравнении?
— Боря, я неважный шахматист, но играть надо всеми расставленными фигурами.
Всеми расставленными фигурами… Эти слова прошлись по памяти Леденцова, как металлическая терка по пальцу. Он вспомнил могилу Лузгиной и одинокую фигуру ее подруги. Людмила… Этой фигурой они не играли. Но следователь почему-то интересовался Лузгиным… Майор не стал делиться пунктирными сомнениями, тем более что у него была информация повесомее.
— Сергей Георгиевич, задержана Эльга Вольпе.
— За что?
— За наркотики.
— Да какие наркотики? — вроде бы возмутился Рябинин.
— Нашли в сумочке героин. Оперативник по телефону сказал, что героин номер три, похожий на растворимый кофе…
— Но почему?
— Я же говорю: потому что хранила наркотики.
— Нет, Боря, не поэтому.
— А почему же?
— Потому что зверь гуляет на свободе.
Последние слова Рябинина хлестнули майора. Зверь, которому надлежит сидеть в клетке, гуляет на свободе. По вине уголовного розыска. Можно послать ребят, но проверка требовалась тонкая, надо самому. Колеса есть, а сколько он в молодости побегал на своих двоих да на трамвайчике? Пока раскроешь преступление, сто потов сойдет. Впрочем, хранилось в его памяти одно убийство, которое он раскрыл, пальцем не пошевелив: пришла учительница и принесла сочинение старшеклассника, в котором это преступление было описано в подробностях.
Леденцов запер кабинет, вышел из здания РУВД, сел в свой «москвич» и поехал в бизнес-центр…
Громадное здание было набито офисами, как старый дом коммунальными квартирами. Обычно выше первого этажа, где расположилось кафе, Леденцов не поднимался. Сейчас он пошел искать офис номер три, который как раз и был на третьем этаже.
Девушка-секретарь-кадровичка и, возможно, по совместительству еще кто-то, смотрела в его удостоверение как в древний папирус. Леденцов ей помог:
— Уголовный розыск. Мне нужна информация о Людмиле Федоровне Слепцовой.
— Конфиденциальную информацию не даем.
Выучились, мать их… Яркий макияж, гордая осанка, независимый взгляд. Воплощение прав человека. Это при полной правовой безграмотности: девица полагала, что ее начальник выше уголовного розыска, мэра города и конституции страны.
— Собирайся, дорогая.
— Куда?
— В прокуратуру?
— Зачем в прокуратуру?
— Давать показания, с какой целью утаиваешь информацию от уголовного розыска.
— Я не утаиваю…
Яркий макияж потускнел, гордая осанка ослабла, независимый взгляд потеплел. Она как бы спохватилась:
— Что вас интересует?
— Кем работает Слепцова?
Секретарша подошла к компьютеру. Майор подождал.
— Слепцова числится специалистом по вопросам упаковки.
— Специалист по упаковке?
— По вопросам упаковки. Числится, а работает референтом.
— Референтом по вопросам упаковки?
— По общим вопросам.
— Давно работает?
— Восемь месяцев.
— Занята весь день?
— Половину дня, с утра до обеда.
— А после обеда?
Девушка пожала плечами. И то: теперь люди работали в трех-четырех местах. Наверняка вопросы упаковки не занимали весь рабочий день. Майор попросил:
— Дайте домашний адрес.
Записав, он помолчал. Другие факты ее биографии пока не интересовали. Но чего-то привычного не хватало.
— А бумажное дело есть?
Секретарь подалась к шкафу и протянула папку, сухую, как прошлогодний комар. Это было привычное: заявление о приеме на работу, анкетный лист, фотография… Видимо, десятилетней давности — молоденькая девчонка. Кроме фотографии наклеенной, была и фотокарточка лишняя, проколотая скрепкой. Майор сунул ее в свою записную книжку, сурово глянув на секретаршу. Та поняла: если станет препятствовать, то поедет в прокуратуру объясняться по поводу сопротивления работнику милиции.
Леденцов заскочил-таки в кафе. Перекусить стоило, потому что рабочий день сыскаря непредсказуем.
Съев две куриные ноги и запив двумя чашками кофе, майор поехал на Троицкое кладбище. Как-то поживает Ацетон?..
Леденцов постоял у церквушки: деревянная, бледно-зеленая, купола крыты светлой жестью, обсажена березами, белые стволы которых помогают светлеть куполам. Он обогнул ее и оказался на просторе, словно вышел на проспект. Центральная аллея. Мрамор, гранит, бюсты, пьедесталы… Могилы генералов, академиков, известных артистов, крупных директоров и каких-то секретных граждан без указаний имен и должностей. Верно говорит Рябинин: даже на кладбище нет социальной справедливости.
И майор пошел туда, где она была, — к поломанным оградам, к покосившимся крестам, к осевшим холмикам. Там, на каменном ангеле, упавшем с постамента, сидел Ацетон. Солнце пекло его желтую плешь, чего он не замечал. Пустой взгляд был направлен в сторону церковного купола.
— Как жизнь, Ацетон?
— Дерьма вам в мякоть, — отозвался бомж.
— Кому «вам»?
— Начальству. Склеп будут восстанавливать. А? Дохлый граф им важнее, чем живой человек. Чем я мешал кладбищу?
— Ну, а гроб твой?
— Забрали как вещественное доказательство притона.
Майору хотелось сесть и поговорить с этим растерзанным судьбой и водкой человеком, да времени было в обрез; хотелось что-то сделать для старика, которого ждали болезни, зима холодная, да неизвестно, чем можно помочь… Леденцов достал фотографию Слепцовой и показал.
— Она, маму ее в досочку, — подтвердил Ацетон.
— Кто «она»?
— Леди.
— Какая леди?
— Обжималась в малиннике с мужиком.
— А с каким мужиком?
— Рекламного вида, в костюмчике, в галстуке.
— Откуда он?
— Наверное, из почтового ящика. В обед приходили и вечером.
— Ацетон, тут несколько почтовых ящиков.
— Виталием кличут.
— Как узнал?
— Эта, с фотографии, его так называла.
Виталий Витальевич… Лузгин? Ну да, Людмила Слепцова дружила с женой Лузгина. Значит…
— Ацетон, если бросишь пить, на работу тебя устрою.
И Леденцов направился к машине.
Нетвердо он шел — полученная информация петляла ход. Лузгин и подруга жены — любовники. Но тогда… Не хотелось ему решать, что выходит тогда…
Прав Рябинин: все изменения происходят в форме, а не в сути. Нового больше всего в старом, ибо новое лишь повторяет старое. Мы этого не замечаем, потому что старое спрессовано. А мы ведь торопимся — и просмотрели элементарную банальщину.
Лузгин и Людмила — любовники. В их интересах было избавиться от Ирины Владимировны. Не зря Рябинин спросил, вернулся ли Лузгин из командировки. Видимо, хитрое уравнение следователя вычислило то, что сказал Ацетон. Люди удивляются циничности следователей. А как же иначе? Хорошо, что жена Лузгина умерла и не узнала позора.
Майор посидел в машине, чувствуя, как в нем истощается энергия. В кармане лежал адрес Людмилы Слепцовой. Поехать к ней. Но зачем? Что за вопрос по отношению к подозреваемой убийце? Отвезти ее к Рябинину — он скорее еще в прокуратуре…
Дверь открыл мужчина. Предъявлять удостоверение майор не любил, но для ускорения дела пришлось подчиниться. Этот мужчина заронил подозрение. Выбежавшие в переднюю двое малышей подозрения добавили. Вышла и женщина.
— Мне нужна Людмила Федоровна Слепцова.
— Я…
Разумеется, живое лицо и фотография разнились, но между ними пролегло лет десять.
— Людмила Федоровна, вы работаете в бизнес-центре?