— Нет, воспитателем в детском саду.
— Когда-нибудь работали в бизнес-центре?
— Никогда.
Леденцов хотел совместить образ женщины, виденной у могилы Лузгиной, с женщиной, стоявшей перед ним. Проще было… Он достал фотографию и показал:
— Это вы?
— Господь с вами! Какая же это я?
— Но вы знаете ее?
— Никогда не видела.
— Людмила Федоровна, как вы объясните, что в бизнес-центре работает женщина с вашим именем и прописанная по вашему адресу?
— Никак! — испугалась она так громко, что притихли дети.
Майор понял, что предстоит работа. Почему она испугалась, кто у нее муж, знакома ли с той, что работает в бизнес-центре…
— Люда, — вмешался супруг — может быть, паспорт?
— А… Давно, несколько лет назад я потеряла паспорт, или вытащили его…
— И что дальше?
— Заявила в милицию, уплатила штраф и получила новый.
Ясненько, как в лунную ночь. Вклеить в найденный паспорт свою новую фотографию и стать Людмилой Федоровной Слепцовой — дело техники. Но зачем?
Электрический свет был притушен. От смешанного с полосками дневного, падающего сквозь верхние фрамуги, кафель превратился в перламутр. Только покойников не украсит никакой перламутровый свет — три тела лежали на топчанах, ожидая своей, уже их не интересующей, участи.
Вот-вот должен прийти патологоанатом, поэтому Ноздря спешил. Распластав на столе широченную дорожную сумку, он метался меж шкафами и столами. Сперва поставил в нее плоскодонную трехлитровую бутылку со спиртом. Поставил и задумался: преждевременно ее пакует.
Поэтому достал из шкафа стакан, налил спирту до половины, дополнил водопроводной водой и выпил. Чистый медицинский спирт, в отличие от казенной водки, входил в голову мягко, по-женски. Ноздря вздохнул и осмотрел прозекторскую, словно прощался с покойниками.
Только он один знал, что каждый труп имеет свой характер. Вот хотя бы этот, крайний, длинный, лежит по стойке «смирно» — руки вытянул по швам…
Надо торопиться. Ноздря взял из шкафа кое-какую одежонку, хранимую здесь для ночных дежурств. Иногда приходилось утром прямо из морга идти в учреждение или к девице, а рабочий костюм и под халатом прямо-таки пропитывался запахом его друзей-покойников.
Уложив одежду, он вновь увидел бутылку. В сущности, медицинский спирт полезнее коньяка. Ноздря взял стакан и процедуру повторил.
А ведь никто не поверит, что каждый покойник имеет свой характер. Вот хотя бы крайний, длинный… Лежал руки по швам, а теперь одна рука лежит на колене…
Ноздря заторопился. Из шкафа достал пачку детективов в мягких обложках и все написанные женщинами. Что его дела — делишки. В этих книжонках говорилось о таких гадостях, которые ему бы век не придумать. Например, одна баба мужику… отрезала.
Уложить книги мешала бутылка. Теперь он налил треть стакана, разбавил водой и выпил. Опьянеть Ноздря не боялся — с покойниками ко всему привыкнешь.
Каждый труп имеет свой характер. Крайний, длинный, теперь положил руку на грудь — видишь ли, ему, козлу, неудобно лежать…
Ноздря начал паковать в сумку свертки с продуктами. На всякий случай, потому что впереди ждала неизвестность. Консервы, колбаса, пара бутылок пива. Этим бутылкам мешала другая бутылка — тут хочешь не хочешь…
В дело опять пошел стакан и водопроводная вода, Выпив, Ноздря решил отдышаться. Надо бы закусить, но уж это в самолете. Похоже, крайний, длинный, приоткрыл глаз. Ноздря не удивился: покойники всякое выделывали. И вздыхали, и судорога их схватывала, и пальцами шевелили…
Ноздря надел пиджак и проверил карманы: билет на самолет есть, пачка долларов на месте. Оставалось только еще выпить и улетучиться.
Спирт, в отличие от казенки, с каждой порцией делался все приятнее. Мягок, как дамский животик и все то, что под ним. Не под спиртом, а под животиком. С опустевшим стаканом Ноздря поделился:
— Профессия: колдунья. Призвание: проститутка. Должность: директор. А я?
— А ты дурак, — ответил стакан.
— Я бы тоже мог создать фирму «Чикатило лимитед».
— Мог бы?
— Или фирму «Левински продакшн».
— Чего же не создал?
Ноздря вскинул голову — кто с ним говорит? Покойник. Крайний, длинный. Кстати, лишний — должно быть двое. Ноздря сжал кулаки и медленно подошел:
— Откуда ты взялся, козел? Мне привезли только двоих…
— А я сам пришел, — ответил покойник.
— Сам пришел, но сам не уйдешь, — заверил Ноздря, потянувшись за бутылкой с пивом.
Он успел лишь замахнуться — длинная нога покойника впечаталась ему в живот с такой силой, что Ноздря осел на стол. Он попробовал встать, но ему не хватало воздуха — руки неловко искали опору. И нашли край столешницы. Ноздря поднялся и даже сделал шаг вперед… Второй удар, уже кулаком в переносицу, мягко опустил Ноздрю на пол.
— Это тебе за Аржанникова, — объяснил капитан Оладько, доставая наручники.
Из командировки Лузгин вернулся поздно, за полночь, но с утра уже был на ногах. Он ни на йоту не отступил от заведенного порядка: легкая гимнастика, прохладный душ, тщательное бритье, резкий одеколон… Нет, отступил — поехал на работу без завтрака. Не мог он варить себе кофе; не мог делать то, что каждое утро делала Ирина.
Из квартиры Лузгин, в сущности, бежал от тишины и одиночества. Но непонятное одиночество поселилось и в лаборатории: завлаб болел, Аржанникова больше не стало, и куда-то запропастилась Эльга. Как ни парадоксально, последней ему больше всех не хватало: пусть бы говорила рядом глупости…
В его бездверный кабинет вошли трое: следователь прокуратуры Рябинин, майор Леденцов и высоченный молодой человек, фамилии которого он не знал, но тоже оттуда, из органов. Лузгин их рассадил.
— Осмий нашли, — сообщил Рябинин.
— Какие вы молодцы! Где?
— Следствие кончится, и все расскажем. — Рябинину не хотелось лишний раз бросать тень на убитого Аржанни-кова и тем более вдаваться в детали эксгумации трупа его матери.
— Признайтесь, Сергей Георгиевич, что при поисках вы использовали какую-нибудь спецтехнику?
— Использовал.
— Какую, если не секрет?
— Логику, интуицию, ум…
Лузгин улыбнулся с некоторой долей снисхождения: Рябинин — следователь, полез не в свою вотчину — в науку.
— Сергей Георгиевич, без современных приборов работать нельзя.
— А если дурак?
— Кто дурак?
— Ученый.
— Сергей Георгиевич, дураки в науке не задерживаются.
— Еще как задерживаются. Виталий Витальевич, вы согласны, что в понятие «ум» входит способность интегрировать новое, неизвестное?
— Согласен.
— Опытный ученый всю жизнь работает с формулами, законами, теориями, фактами хорошо ему и всем известными. Все это закреплено его памятью. Специалист, а понять новое не способен.
Леденцов и Оладько переглянулись. Следователь повез их на оперативное мероприятие, а ведет ненужную и непонятную дискуссию. Подтверждая их сомнения, Рябинин выдал:
— Тот ученый глуп, который отрицает «витамин ума».
— Странное определение.
— Я придумал.
— И что это такое «витамин ума»?
— Интуиция.
Лузгин поправил прическу, затем галстук, завязанный безукоризненно. И только после этого глянул в глаза следователю прямо, словно толкнул его взглядом:
— Хотите сказать, что и у меня нет интуиции?
— Ага, — подтвердил Рябинин.
Майор знал, что следователь в молодости работал техником без образования в научно-исследовательском институте и от спесивых ученых натерпелся. Не мстит ли теперь?
Рябинин, не дождавшись ответной реакции от удивленного Лузгина, предложил:
— Хотите докажу, что у вас нет интуиции?
— Хочу! — по-мальчишески взорвался ученый.
— Едем.
Они вышли из института и сели в машину. По дороге Лузгин не спрашивал, куда едут, и, видимо, чувствовал нервное неудобство. Неудобство испытывали и оперативники, привыкшие знать цель своих вызовов. Один Рябинин был в своей тарелке, приказав Оладько, сидевшему за баранкой:
— Здесь.
Бизнес-центр. На лестничной площадке девушка курила и разговаривала по сотовому телефону. Четверо мужчин поднялись на третий этаж в офис номер три. Лузгин предполагал, что они идут за осмием; Леденцов был уверен, что идут арестовывать гражданку лже-Слепцову; Оладько был уверен, что куда бы они ни шли, на обратном пути зайдут в кафе и пропустят пивка.
Но группа стала, как споткнулась, — остановил ее Лузгин, увидев в коридоре женщину:
— Людмила…
Женщина стушевалась на такой короткий миг, что это заметил лишь Рябинин. Он смотрел на нее и узнавал неотчетливо, хотя уже допрашивал по поводу смерти Лузгиной. Была в ее лице какая-то несочетаемость: желтые, словно обкуренные, кудряшки волос, темно-нечеткие, точно размазанные, глаза. Глаза бегали, вернее, убегали, уводили взгляд от Лузгина.
— Виталий Витальевич, вы любите эту женщину? — спросил Рябинин.
— Это не ваше дело, — отрезал Лузгин.
— Поставлю вопрос иначе: вы знакомы с этой женщиной?
— Да, знаком.
— И как ее звать?
— Людмила Федоровна Слепцова.
Женщина дернулась и не то сказала, не то прошипела:
— Я опаздываю на другую работу.
Синяя юбка зешелестела от быстрой походки да застучали каблуки, словно она убегала.
— Людмила, подожди! — крикнул Лузгин.
— Не остановится, — заверил Рябинин.
— Почему? — ничего не понимал Лузгин.
— Потому что она не Людмила и не Слепцова.
Рябинин повел всех на улицу, поскольку в бизнес-центре дел больше не было. Процессия выглядела слегка комично: впереди полненький невысокий лохматый человек в очках и с портфелем, а за ним трое бравых мужчин. Правда, лицо одного из них было настолько растерянно, что к бравым его не отнесешь — не спасали ни стройная фигура, ни элегантность. Лузгин пробовал подступиться ближе к следователю, но тот отдалялся нарочно.
У машины Рябинин спросил майора:
— Где, говоришь?
— Липовый бульвар, семнадцать.
— Поехали.