— Друг? — усмехнулась Эльга, и ее радужку пронзила мимолетная вспышка.
— Ну где я возьму эту воду, где? Идти на Троицкое кладбище и в часовне искупать труп?
— Сходи в морг и выпроси у теток, обмывающих усопших.
— Так они и дали!
— Заплати.
— Меня отправят в психушку.
Говорят, что любовь выражается в словах, взглядах, поступках… Эльга считала, что любовь выражается только одним — прикосновением. И она прикоснулась губами к худо выбритой щеке младшего научного сотрудника — его прошибло что-то вроде судороги. Осипшим голосом он пообещал:
— Сделаю. Но, по-моему, это уже черная магия.
В жалобах граждан обязан разбираться прокурор района со своими помощниками, коих несколько. Дело следователя — расследовать уголовные преступления, а не расшифровывать строчки или, чаще всего, старушек. Но Рябинин входил в ситуацию: нет опытных кадров. Работают студенты-заочники, пенсионеры, домохозяйки, когда-то учившиеся на правоведов. Прокурора по общему надзору, которому и следовало бы рассматривать эту жалобу на колдунью, привел сюда путь зигзагистый: после юридического факультета окончил Высшую партийную школу, в перестройку начал преподавать в каком-то лицее Закон Божий, объяснив этот перепад просто — у Ленина тоже было христианское учение. И прокурор района счел нужным передать жалобу самому опытному — читай, самому старому — следователю.
Рябинин думал: что колдунья с первого раза не явится. Она вошла в его до неприличия маленький кабинетик минута в минуту и положила на стол паспорт с вложенной в него повесткой. Взяв чистый лист бумаги — не допрос, — Рябинин записал анкетные данные, удивившись ее возрасту: тридцать шесть. Маловато для колдуньи. Или паспорт подделала, или омолодила себя колдовством.
Начал он издалека:
— Ираида Афанасьевна, на вас систематически поступают жалобы от граждан. Пачка заявлений. Например, соседка сообщает, что вы звоните ей по телефону и того… шипите.
— Шиплю?
— А потом приходит счет на большую сумму за междугородный разговор.
— О счете пусть поспрашивает сынка.
На лице вызванной не дрогнула ни единая клетка. Гладкая кожа почти с глянцевым блеском. Сколько же положила всяких кремов и белил?
— Ираида Афанасьевна, гражданка Коковина утверждает, что вы отсасываете у нее энергию…
— Из электросети?
— Из организма. После чего чувствуете себя хорошо.
— Следователь, вы этому верите?
— Люди видели, как Коковина без энергии даже упала…
— Споткнулась.
Глаза прорицательницы были так черны, что Рябинину показалось, что она их тоже намазала каким-нибудь антрацитовым кремом. Сочетание черни глаз и белизны кожи делали лицо нереальным, словно у отретушированного робота.
— Люди говорят, что ночью к вам приходит умерший муж…
— А в Уголовном кодексе есть статья, запрещающая приходить покойному мужу?
— Все-таки приходит? — с интересом спросил Рябинин.
— Да, мужик, которого избавляю от алкоголизма. Днем он стесняется.
Ее голову стягивало что-то вроде косынки: темно-синяя ткань — цвета «металлик»? — не выпускала из-под себя ни одной волосинки. Да и были ли они, волосинки-то? Есть выражение «лысая ведьма». Или «черта лысого»?
— Гражданка Филиппова написала заявление, что от вашего взгляда у младенца пропадает румянец…
— Пусть гражданка Филиппова не у телевизора сидит, а с ребенком гуляет.
На колдунье была загадочная одежда из того же материала, что и косынка. Что-то вроде комбинезона без швов, карманов и пуговиц.
— Ираида Афанасьевна, дворничиха говорит, что вы ей постоянно передаете приветы от ее умершей сестры…
— Шучу.
Голос ясновидящей прерывался, вернее, сопровождался невнятным звуком. Ее «шучу» в кабинете прошуршало.
Не зря жалобщице казалось, будто телефонная трубка шипит.
— Ираида Афанасьевна, говорят, вы беретесь передавать информацию умершим?
— Берусь.
— И передаете?
— Передаю.
— Неужели?
— А вы проверьте.
— Мне бы надо, Ираида Афанасьевна, узнать у погибшего водителя такси, кто в него стрелял: рыжий детина в зеленом пиджаке или невысокий парень с бородкой?
Вещунья улыбнулась. Они оба понимали, что идет пустая болтовня, которая ничем не кончится. Следователь знал, что для возбуждения уголовного дела оснований маловато; прорицательница знала, что к ответственности ее не привлекут. Улыбнулся, и Рябинин, правда, другому: уже проводятся международные совещания по кибер-преступности, а он допрашивает колдунью.
— Ираида Афанасьевна, вы, говорят, можете предсказывать смерть?
— И не только.
— С трудом верится, — сказал Рябинин вместо «совсем не верится».
— Я же ясновидящая.
— Шарлатанство.
— Следователь, а в ясновидение Шерлока Холмса верите?
— Он доказывал фактами.
— Я тоже оперирую фактами, людьми невидимыми. Вам известно, что страх пахнет?
— Возможно, но страх еще не признак смерти.
— Смерть — это суперконцентрация страха. И она на лице пациента.
Рябинину хотелось сказать, что современные генетики способны определять срок жизни, предсказывать все болезни, расшифровывать хромосомы и геном человека без всякой мистической силы. Что там генетика… Он за свою следственную практику столько пережил случаев, эпизодов и казусов, что был просто обязан верить во что угодно, во все. Хотя бы передача мыслей на расстояние… Если сильно хотел, чтобы человек не являлся по повестке, то он не приходил: подворачивался выезд на место происшествия, заболевал, прокурор города вызвал. А уж результат допроса был прямо пропорционален силе его желания: если Рябинин жег подследственного страстью, то тот признавался в содеянном или, в крайнем случае, выдавал себя очевидными оговорками.
— Вот почему у нас мафия жирует, — вдруг сказала вещунья.
— Почему же?
— Потому что следственные органы заняты ерундой.
— Хорошо, займемся делом. Знакома ли вам статья двести тридцать пять Уголовного кодекса, которая для занятия частной медицинской практикой требует наличия лицензии?
— Статья не наказывает за отсутствие лицензии.
— Если наступает вред здоровью…
— Моим пациентам вред не причинялся, и я, господин Рябинин, частной медицинской практикой не занимаюсь.
— Вы же лечите?
— Ничего подобного. Я предсказываю судьбу, даю конкретные советы, тушу семейные ссоры, анализирую поступки и так далее. Я, господин следователь, учу людей жить. А на это лицензия не требуется.
— И успешно учите?
— Даже вашего брата следователя.
— Это кого же?
— Капитана милиции Мащикова. Обвинил мужика в похищении ребенка у знакомой женщины. Я разузнала: она попросила прокатить сынишку в автомобиле. Только он отъехал, как она звонок в милицию — украли ребенка. Любовная месть.
— Вернемся к делу. Ираида Афанасьевна, группа жильцов обратилась с письмом к прокурору района по поводу судьбы старушки Аржанниковой. По всем признакам у нее рак, а под вашим влиянием она к врачу не обращается.
— Не хочет.
— А у вас лечиться хочет?
— Я не лечу, а облегчаю страдания.
— Врач мог бы и лечить, и облегчить.
— У нее есть советчик, взрослый сын.
Она улыбнулась. Нет, она лишь хотела улыбнуться. Следователю пришло дурацкое предположение: видимо, так улыбаются насекомые, потому что до настоящей улыбки, человеческой, цивилизация их не довела. Рябинин поморщился от чувства неравенства: казалось, она знает то, чего он никогда не узнает. Но ее вопрос обескуражил еще больше:
— Господин следователь, что такое счастье?
— Мы не на дискуссии.
— В понятие счастливой жизни входит и понятие счастливой смерти.
— Вы что, помогаете Аржанниковой умирать?
— Я облегчаю ее страдания.
— Не бесплатно, конечно?
— А вы меня бесплатно допрашиваете?
Рябинин не разозлился и даже не обиделся. Профессионально отупел. После начала перестройки люди, выражаясь деликатно, нравственно опустились, словно по команде. Права человека понимались как права на хамство.
— Ираида Афанасьевна, я не прорицатель, но хочу предсказать: если гражданка Аржанникова по вашей вине потеряет здоровье или умрет, то вам тюрьмы не миновать.
— Господин Рябинин, разрешите мне тоже предсказать…
— Ну?
— У вас язва желудка, к пенсии заработаете цирроз печени. И до конца жизни будете болеть, читать книги и смотреть телевизор.
Рябинин покачал головой. У него не язва, а гастрит; насчет печени неизвестно; телевизор не любит; ну, а читать книги до конца жизни — дай Бог.
— Подпишите свое объяснение, — буркнул он.
Дверь приоткрылась, и заглянул бледнолиций костлявый парень в кожанке. Рябинин спросил:
— Вы ко мне?
— Он ко мне, — улыбнулась насекомоядной улыбкой вещунья. — Это мой шофер.
Игорь Аржанников как свою жизнь, так и любое явление рассматривал с двух точек зрения. И научно, и удобно — не ошибешься. Это уже стало привычкой. То, что он намеревался сделать, с одной стороны, было дикостью, но с другой — дикостью не своей, чужой, а чужая дикость его уже как бы не колола.
Спрятав в карман пластиковую бутылку из-под кетчупа, он поехал в морг.
Взгляд на явление с двух ракурсов имел еще одно преимущество: выходило, что мыслишь дважды. С одной стороны, дикость, а с другой… Ради женщины люди совершают поступки: убивают, прыгают с небоскребов, травятся, делают мировые открытия.
У каменных ворот старинной кладки Аржанников стал вкопанно: что дальше, куда обратиться, что спросить? Вход на территорию был свободен, хотя вахтер сидел. За оградой раскинулся древний парк и здание больницы. Спросить у вахтера, где тут можно набрать приворотной водицы?
Из ворот скорым шагом вышел парень в зеленом медицинском халате, пересек улицу, купил в ларьке банку пива, мигом ее выпил и закурил. Возвращаться он явно не спешил.
— Пиво свежее? — спросил, подойдя Аржанников.
— На моей работе и моча свежей покажется.
Аржанников купил две банки и одну протянул парню.