Из взгляды встретились, их взгляды ласкали друг друга.
— Марк, вы мне очень симпатичны…
— Вы мне тоже…
Их пальцы встретились в трепетном рукопожатии.
— Посмотрите, как наши руки похожи! — воскликнула Соня.
И действительно, их широкие ладони с мясистым холмом Венеры и длинные узловатые пальцы будто принадлежали одному человеку.
— Вот только большой палец подкачал! — с досадой заметила она. — У меня он больше загнут назад.
— Это что-то значит? — Он мял ее руку в своей и никак не мог справиться с волнением, столь необычным для его флегматичного темперамента.
— Это значит, что я более лжива, чем вы. Я действительно много вру, — призналась Соня. — И часто притворяюсь.
— И сейчас тоже?
— Нет, с вами я почему-то откровенна, иначе бы никогда не призналась в том, в чем только что призналась. Вы за рулем?..
Он гнал машину с такой скоростью, что мог спокойно лишиться водительских прав. Она сказала, что живет в сказочном месте. Ему было все равно, лишь бы уединиться с ней хотя бы на часок. Он был согласен на комнату с клопами и на ржавую, скрипучую раскладушку. Он только поинтересовался, не выгонят ли ее с работы за самовольную отлучку. «A-а, наплевать! — махнула она рукой, а потом процедила сквозь зубы: — Пусть только попробуют!» И рассмеялась громко, почти навзрыд.
Место и в самом деле оказалось сказочным: двухэтажный особняк на набережной Фонтанки, по всей видимости, недавно отреставрированный, потому что выглядел как елочная игрушка среди мрачных и запущенных соседних домов.
Дверь была закодирована, и Соня с проворностью секретаря-машинистки набрала нужную композицию цифр. Их мало интересовал просторный зал с пальмами и статуей какой-то древнегреческой богини. Майринг даже подумал, что она привезла его в музей, а не в жилое помещение. Но спальня, расположенная на втором этаже, убедила его в обратном.
Он застыл на пороге, не осмеливаясь сделать шаг. Здесь было царство трех цветов: белого, золотого и ультра-мари-нового. Огромное зеркало в массивной золотой оправе отражало его бледное, испуганное лицо. Тяжелые плюшевые шторы на окнах, атласное покрывало без единой складочки на кровати с альковом, пустой туалетный столик — во всем чувствовалась необжитость и даже необитаемость.
— Ну, что так и будешь стоять? — Она протянула ему руку, и Марк наконец смог заключить ее в объятия…
Он пришел в себя уже ближе к вечеру. В любовном чаду время летит незаметно. Соня задремала у него на груди, а ему никак не удавалось успокоиться, он терзал ее волосы, гладил бедра, мял грудь.
Майринг вдруг понял, что в последние годы жил в ожидании чуда и что давно уже не любил жену. И по тем же причинам принимал такое горячее участие в судьбе Люды и ее маленького сынишки. Ждал чуда и уже не любил жену. И вот оно чудо. Случайно встреченная женщина лежит в его объятиях, и ему кажется, что роднее чем она, нет у него на земле человека.
— Соня, — шепчет он ей ласково на ухо, — ты как? Я тебя не сильно измучил?.
— Если бы ты знал… Если бы ты только знал… — она не закончила фразы, а только шмыгнула носом, и он почувствовал теплую влагу у себя на груди.
— Ну-ну, нельзя быть такой плаксой!
— Это счастливые слезы. — И она снова принялась его целовать и снова бы закружилась карусель, если бы Соня вдруг не вспомнила: — А сколько сейчас времени?
Часы в гостиной, будто услышав ее вопрос, пробили восемь раз.
— Надо вставать! — встрепенулась она.
— А мне пора двигать, — сообщил он, не двинувшись с места.
— Жена будет беспокоиться?
— Какая пошлость! — Ему вдруг сделалось стыдно, и он зарылся лицом в подушку.
— Ты, наверно, впервые изменил? — догадалась Соня. Она опустилась в кресло и закурила. — А я уже привыкла изменять…
— Ты замужем? — Странно, но собственные вопросы причиняли боль. — И это дом твоего мужа? Имея такое состояние, он позволяет тебе пылиться в какой-то нотариальной конторе?
— Он тоже в ней пылится, — горько усмехнулась Софья. — Моего мужа зовут Юрием Анатольевичем. Кажется, к нему ты так стремился сегодня попасть?
— Вот как? Значит, я в ловушке, — сделал вывод Майринг. — Сейчас откроется дверь, и в спальню войдет твой муж с пистолетом в руке.
— Не фантазируй. Его нет в Питере. И никто сюда не войдет и ни в какой ты не в ловушке. И я действительно от тебя без ума! О Господи, почему я так с тобой откровенна?! Я ведь совсем разучусь врать! А без этого нельзя!
— А куда он уехал? — не обращая внимания на ее стенания, поинтересовался Марк.
— Я же говорила — на отдых. Он всегда ездит в одно и то же место и даже живет в одном и том же отеле. Он любит Барселону.
— А тебя не берет с собой?
— Я ему там не нужна.
— У него любовница?
— Вот еще! Лишние расходы! Он предпочитает знойных испанских или арабских мальчиков. У него и здесь есть свои фавориты, но они быстро приедаются. О, мой муж ненасытный жеребец!
— А как же ты?
— Да, никак. Ему нужна была красивая жена для выхода в свет, чтобы поменьше болтали о его гомосексуальных наклонностях. Это продолжается уже пятый год. У меня было несколько любовников, но все из числа его фаворитов. Юрий Анатольевич сам решает, кому переспать с его женой. Ты, Марек, исключение из правил. И если он узнает о тебе, то будет разгневан не меньше чем тогда, в день твоего первого визита в контору.
— Разгневан, и только-то?
— Ты бы хотел мавританских страстей? Не тот случай. Вот если бы ты отбил у него любовника…
— Тебе не опротивела такая жизнь?
— Это моя жизнь! И прошу в нее не вмешиваться! — вспылила она.
— Прости. Но я уже вмешался.
Она предложила выпить на дорожку по чашке кофе, и он не мог ей отказать, хотя Ирина неминуемо закатит сцену, во время которой спустит всех собак на Люду.
— Если говорить о моей жизни, — продолжала Соня начатую тему уже на кухне, — то живу я в основном не здесь, а у мамы, в тесной хрущевской квартире. И с мужем встречаюсь только на работе. Но сегодня особый случай, сегодня мне предстоит провести здесь весь вечер, а может быть и ночь.
— Ты кого-то ждешь в гости? — догадался Марк.
Она не спешила с разъяснениями, наливала кофе, искала в холодильнике что-нибудь съестное.
— Беда в том, что я не владею ситуацией. Просто не понимаю, что происходит. Сегодня утром в контору позвонил Юрий Анатольевич. Прямо оттуда. Он был очень взволнован. Попросил меня снять с нашего конторского счета десять тысяч долларов и привезти эти деньги сюда. За ними должны прийти с десяти до двенадцати часов вечера.
— А ему не кажется, что он подвергает твою жизнь опасности? — Марк всеми фибрами души ненавидел этого человека, само слово «нотариус» теперь вызывало у него отвращение. В нервном порыве он обнял ее и сказал: — Уедем, пока не поздно. Оставаться здесь слишком опасно.
— Куда уедем, дурачок? — засмеялась Соня. — К твоей жене? Или к моей маме?
— Черт! Черт! — Он впервые чувствовал безысходность. — Я люблю тебя, черт возьми! И не могу оставить здесь одну!
— Какой ты смешной, Марек! — опять смеялась она. — Не оставляй, раз не можешь. И мы славно проведем ночь. Я тоже не хочу, чтобы ты меня оставлял, черт возьми! Я тоже тебя люблю, черт возьми! Я влопалась по уши! Со мной, кажется, это впервые! У нас возникнет масса проблем, но мы не будем сегодня ломать над ними голову.
Они пили кофе, мило болтали, шутили и надрывали от смеха животики. И только в половине десятого Соня призналась:
— Ты до сих пор не спросил меня, кто должен прийти за деньгами мужа. Ты совсем не любопытен. А между прочим, это наша общая знакомая. Очень симпатичная литовочка. Ее зовут Инга…
В одиннадцатом часу здесь довольно пустынно, хоть и центр. Народ в основном скапливается на Невском да возле мостов. Прошлым летом она чуть ли не каждую ночь бегала к Литейному или к Троицкому. Ведь нигде в мире больше не разводят мостов. Но в конце концов, пресытилась зрелищем.
Фонари вспыхнули над Фонтанкой. Очень тусклые фонари. Когда они горят вот так и никто не идет навстречу и нет поблизости автомобилей, начинаешь ощущать себя героиней какой-то старой повести. Гоголя или Достоевского. Родька бы подсказал, какой именно. Хотя ему сейчас не до литературы. Кто бы мог подумать, что такой книгоман и книгочей, как Родька, совсем перестанет читать! Неделю он занимался поисками пропавшей невесты. Ему кажется, что у Алены не было причины для такого внезапного исчезновения. «Она бы оставила мне записку», — говорил он матери и плакал. Горе его было безутешно. С Аидой он почти не разговаривал, но в его глазах она каждый день читала вопрос: «Что ты с ней сделала?». Патимат тоже молчала. Родька несколько раз ходил в милицию, над ним там посмеивались, мол, девчонка бросила парня, а он собирался ее вернуть с помощью дяди милиционера. Но кто-то посоветовал поискать в моргах.
Пришло письмо от отца. Письмо впервые адресовано ей, до этого он вел переписку исключительно с сыном. Папа просит у дочери прощения. Считает, что это из-за него она убежала из дому в двенадцать лет. Пишет, что хочет ее увидеть и поговорить. «Поздно, папаша, разговоры разговаривать!» — приговаривала она над кучкой пепла, оставшегося от письма. Но со дня на день он приедет, и ему, провинциалу, гражданину бывшей советской республики, конечно, не по карману питерская гостиница. Еще одна обуза! Нужны деньги! Как можно больше денег, чтобы к зиме не ходить с протянутой рукой! Она уже это проходила…
Глупая осечка с Вахом выбила почву из-под ног. Но к нему она больше не пойдет. Этот жирняк на нее дурно влияет. Он вовсе не упырь, как она о нем думала. Кажется, он похож на человека. В этом вся беда. Оказывается, внутри у нее существует тормоз. Вот так открытие!
Теперь на очереди нотариус. Она затеяла очень опасную игру. Пожалуй, самую опасную в своей жизни. Как говорится, пан или пропал. Юрий Анатольевич Нечаев родом из Литвы, старый приятель Дона. Баснословно богат, владеет целой сетью нотариальных контор в Питере и Прибалтике. Он знал, что Аида представляет интересы Дона в Северной Пальмире, и относился к ней с должным почтением. Это ей он позвонил в первую очередь и попросил избавить его от назойливого Майринга. «Парень хочет докопаться до истины, ищет приключений на свою задницу», — посмеялся он в телефонную