— Это слишком опасно. И до поры до времени.
— А что не опасно и что не до поры, до времени? Разве существуют гарантии от ножа и пули? Разве Господь Бог кому-нибудь выписывает страховку? Даже папа Римский едва оправился от ран. Даже президента США пристрелили, как последнюю собачонку!
День выдался дождливый и холодный. Балтика капризничала. Вера тоже. «Какие сегодня шашлыки?» — недоумевала она. Шандор плохо ее понимал, но добродушно улыбался. «Может перенести шашлыки на другой день?» — задавала она вопрос Аиде и Ивану. Ей просто хотелось остаться наедине с Шандором, и чтобы больше никого, ни единой души. «Мы обещали. Надо ехать», — поставила точку Аида. Когда садились по машинам, Мадьяр вдруг вспомнил: «Черт! Совсем забыл! Я ведь проспорил бутылку «Шато Марго»! — «Обязательно «Шато Марго»? — удивилась Вера. — У нас в кафе есть другие французские вина». — «Мы спорили на «Шато Марго», — покачал головой Иван. — Вот что, езжайте вперед, а мы вас догоним. Опаздывать как-то неловко». И, уже усевшись в «Опель», Вера поинтересовалась: «Как хоть зовут хозяина дачи?» Ни Иван, ни Аида не знали имени Борзого. «Сергей», — быстро нашелся Мадьяр, и машины разъехались в разные стороны.
Мотор заглох примерно в пяти километрах от дачного поселка. Иван, страшно матерясь, колдовал над «Москвичем». Они опаздывали уже на полчаса. «Ничего, подождет!» — успокаивал он сам себя, на что Аида отвечала: «А как же ребята? Мы их здорово подставили. Сделай что-нибудь!»
Но делать было бесполезно, хотя мотор снова заработал и Иван, тщательно вытерев руки, взялся за руль.
— Смотри! — прохрипела она.
На них надвигалось нечто, похожее на кошмар из далекого, давно забытого сна. Навстречу ехал обычный «эвакуатор», незаменимый помощник дорожных патрулей. Он тащил на себе привычную ношу, изуродованный автомобиль. И сотням, тысячам автолюбителей, попавшимся ему навстречу, эта ноша ни о чем не говорила. Трагедии на дорогах случаются изо дня в день.
«Эвакуатор» тащил спортивный «Опель» изумрудного цвета. Сомнений быть не могло. Аида машинально достала из кармана сумочки клочок бумажки с номером, в спешке нацарапанном Иваном во время ее вчерашнего телефонного разговора с Борзым.
«Эвакуатор» поровнялся с ними. «Опель» был изрешечен пулями. От лобового стекла остался нелепый осколок, других стекол как не бывало. Из-под передней дверцы вяло сочилась кровь. Это усилившийся дождь вымывал следы убийства.
— Ловушка, — прошептала Аида, больно закусив нижнюю губу и неожиданно для себя всхлипнув. — Это была ловушка…
— Они погибли? — не верил своим глазам Мадьяр. — Шандора больше нет? А что я скажу его маме? — Его рассудительные вопросы вдруг перешли в истерику: — Я разорву на куски этого суку! Я посажу его на кол!
«Москвич» рванулся с места, но на*брав скорость, едва не угодил в кювет, потому что Аида дико заорала: «Стой!» и со всего размаху ударила Ивана по лицу. Потом еще.
— Сволочь! Идиот! У тебя одна извилина! Да и та прямая!
Она кричала и продолжала его бить. Иван не сопротивлялся, только плакал.
Когда она успокоилась и, тяжело дыша, склонила голову на грудь, он жалобно пропищал:
— Что же теперь будет?
— На заднее сиденье! Быстро! — скомандовала Аида.
Она пересела за руль, развернула машину и направила ее в сторону города.
— Что происходит? Что происходит? — не понимала девушка и без конца твердила этот вопрос.
— В твоих услугах больше не нуждаются — вот что происходит, — подал голос очухавшийся Иван.
— Почему?
Он не знал, что ей ответить, но Аида задавала вопрос не ему. Мадьяр для нее больше не существовал. Он хотел выглядеть суперменом, безжалостным анархистом, а на деле оказался таким же слизняком, как и другие. Как и раньше, она теперь предпочитала задавать вопросы себе самой искать на них ответы.
— Почему? — повторила Аида. — Бампер нуждался в моих услугах. Он рассчитывал, что я выведу его на литовский синдикат. Что изменилось с тех пор? Появился новый человек, который готов оказывать подобные услуги! И этот человек находится здесь, в Питере! Это большой, солидный человек, а не то что там какая-то девчонка! Этот человек… Это у него на даче живет Борзой! Это он прислал Борзому в подмогу людей, чтобы они расправились со мной! Машина была расстреляна со всех сторон! Шансов уцелеть мне не оставили…
— Следи за дорогой! И сбавь скорость, сегодня мокрый асфальт! — давал распоряжения Иван, но она его не слышала.
— Только два человека в этом городе имеют выход на моего шефа, — продолжала она рассуждать вслух. — Один сейчас находится в Испании. А другой… Нет, не могу поверить. Надо срочно узнать, кому принадлежит дача! Иначе можно сделать неверный ход, а промазать — равносильно смерти!
— Не надо ничего узнавать! Завтра же вылетаем во Львов!
— Да пошел ты!..
Она заехала в незнакомый двор на окраине города, остановила машину возле детской площадки, открыла дверцу, и ее тут же вырвало.
— Нервы, — прокомментировала Аида.
В песочнице сидела девочка лет шести и с ужасом смотрела на нее.
Она сидела в песочнице и строила дворец для жука-рогача, пойманного накануне. Жука вовсе не интересовали балюстрады и анфилады, он норовил зарыться в песок, чтобы навсегда исчезнуть от недремлющего ока девочки. От нее никто просто так не уходил, и когда мама позвала домой, жук из дворца опять переселился в спичечный коробок.
Дверь открыл Родька, он был чем-то напуган. Впрочем, в их сумасшедшей семейке каждый день случалось что-нибудь из ряда вон. На этот раз все почему-то собрались в комнате прабабушки.
— Бабушка прихворнула и чего-то просит, а мы не понимаем, — беспомощно развел руками совсем потерянный отец.
— Аида, деточка, переведи нам! — умоляла мать.
Патимат, как всегда, молча стояла в сторонке, прикрывая своим телом напуганного Родьку.
— Ах, ты моя сладкая! — по-венгерски воскликнула бабушка. — Что бы я делала без тебя? Они ни черта не понимают! Самой маДюсенькой просьбы исполнить не могут!
Девочку смешило слово «пицике» — «малюсенький», и старуха, зная об этом, часто использовала его. Услышав любимое «пицике», Аида хихикнула.
— Ты смеешься над нами? — прошипел отец.
Он так всегда выкатывает глаза, когда злится, что Родька сразу начинает дрожать. Но ее он не запугает, пока жива бабушка, пока в ней нуждается вся семья.
— Скажи этим олухам, чтоб заварили крепкий черный чай с кислыми яблоками. Сама я сегодня не встану, голова кружится. Наверно, давление. Врача мне не надо. Пусть не беспокоятся. А чай пусть Патимат заварит. Она лучше это делает, чем твоя мать. Твоя мать вообще ни на что не годится!
Девочке надо было сказать по-русски: «Черный чай с яблоками». Она сказала это по-аварски.
Патимат бросилась на кухню, а разгневанные родители удалились в свою комнату.
Бабушка посадила ее рядом и принялась заплетать косу.
— Волосы у тебя густые, цыганские, — приговаривала она, — и душа, наверно, цыганская. Когда вырастешь — беги отсюда, из этой дыры! Я уже старая, мне все равно, где сгнить, а тебя ждет счастье. Я точно знаю. Твои волосы об этом говорят и еще линии на ладошке…
— Волосы разве говорят? — удивилась девочка.
— А ты прислушайся. Всегда прислушайся к себе!
— А вот деревья точно говорят! — по секрету сообщила она бабушке. — У меня под окном тополь. Он хочет мне что-то сказать, а я не понимаю. Но я скоро выучу его язык!
— Глупенькая! Разве можно знать все! Оставь в покое несчастное дерево. — Старуха скрипуче рассмеялась, а потом вдруг сделалась очень серьезной. — Запомни главное, деточка, сторонись слабых и сирых. Они, что камень, привязанный к шее, тянут на дно. Держись тех, в ком чувствуешь силу и сама будь сильной. Только так ты обретешь счастье. Твоя мать — слабая. Слабее дерева под коном, и оттого несчастна. Твой отец только хочет казаться сильным, но и он слабее дерева. Они слабые люди, твои родители. Они тебе ничем не смогут помочь.
— Бабушка, если я убегу из дому, тебя никто не поймет и ты останешься совсем одна.
Старая Аида притянула девочку к себе и прижалась сухими губами к ее макушке.
— Ты за бабушку не волнуйся, малюсенькая. Бабушка проживет до ста лет и помощи ни у кого не попросит. У бабушки воля — металл, а сердце — камень…
Этой ночью она не спала. Думала о бабушкиных словах. За окном шептался тополь и квакали лягушки. В спичечном коробке шевелился рогач. Родька утверждал, что у деревьев и животных нет никакого языка, что все это выдумки поэтов. Что он в этом понимает? Он даже не знает языка своей матери!
Она могла с удивительной точностью сымитировать шелест листьев, кваканье лягушек, попискивание комара и даже ворчанье жука в коробке, но смысл этих звуков до нее не доходил.
Шум ночного поезда прервал все разговоры. Железнодорожная станция находилась далеко от дома, но в их маленьком городке это было не важно. Ночью поезд влетал в каждое окно. Она любила слушать поезда, и стук колес ей казался самым красивым языком на свете. Когда-нибудь поезд умчит ее отсюда.
Два дня Аида провалялась в постели с высокой температурой. Иван и Патимат по очереди дежурили возле нее. Причина болезни была не понятна врачам. Девушка часами лежала без сознания, в бреду. И при этом никаких признаков простуды.
— Очень сильное нервное расстройство, — пришли наконец к заключению врачи, которых приглашал к сестре Родион.
— Что у вас там случилось? — спросил он как-то Ивана, когда тот остался с ними ужинать. — Сестренка опять кого-то убила?
— Родя! — всплеснула руками Патимат. — Что ты такое говоришь?
— А что я сказал? — В последнее время Родион частенько прибегал к циничным гримасам, но они плохо сочетались с его инфантильностью. — Он ведь собрался на ней жениться. Значит, должен все знать.
— Все знать нельзя, но я знаю очень много, — успокоил его Иван и, помешав ложкой чай, в той же успокоительной манере добавил: — Смею вас заверить, накануне болезни Аида никого не убивала. Если вы желаете более полного отчета, то за минувшую неделю вашу сестру дважды моги убить. Ее жизнь постоянно подвергнута риску. Ничего удивительного, что у нее нервный срыв.