Первый удар пилкой пришелся дылде в район аппендицита. Она вскрикнула скорее от удивления, чем от боли. А удивившись, ослабила хватку.
Аида нырнула вниз, избавившись от удавки. Полной грудью глотнула спасительный воздух. Развернулась, ускользнув от нового’ набрасывания удавки, и нанесла второй удар.
Охранница с криком отлетела к стене и сползла на пол. Пилка застряла у нее в глазнице, а глаз переместился в район щеки. Она ревела и мотала головой, пока Аида не вырубила ее, пнув ногой в солнечное сплетение.
Она расстегнула кобуру на поясе у дылды и достала пистолет. Видно, охраннице было поручено убрать ее бесшумно, и та не воспользовалась пистолетом. Значит, они боятся шума. Значит, чего-то они все-таки боятся!
Снова раздались шаги, но теперь Аида была во всеоружии. И охранник, вбежавший в туалет, тут же получил пулю в лоб.
Ей некогда было радоваться новой победе, потому что предстояло самое опасное предприятие, выбраться наружу.
Она разоружила охранника и, перешагнув через труп, начала осторожно двигаться к двери. Но тут очнулась дылда и принялась звать на помощь. Пришлось возвращаться назад.
Аида со словами: «Ангелы небесные тебе помогут!» прострелила охраннице второй глаз.
Больше никто не решился войти в женский туалет.
Аида со всей силы пнула дверь и вылетела вон.
Она застала их врасплох. Наставив один пистолет на второго охранника, а другой на Дона, который оказался под рукой, Аида крикнула:
— Одно лишнее движение — и я стреляю!
В зале, где праздновались поминки, наступила минута молчания.
— Тебе сегодня везет, детка, — горько усмехнулся Донатас. — А я всегда на стороне тех, кому везет. Вот ключи от моей машины, — покрутил он на пальце связку. — «БМВ», цвета «кофе с молоком». Дарю.
— Засунь их себе в задницу! Пусть охранник снимет кобуру и передаст ее мне.
Донатас кивнул охраннику, и тот сделал, как она велела. Теперь у нее был полный арсенал.
— Надеюсь, у тебя хватит ума не делать глупостей? — В создавшейся ситуации Дон держался довольно хладнокровно. Видать, бывал и не в таких переделках.
Аида прекрасно знала, что это еще не победа и что возле ресторана в респектабельных автомобилях подвыпивших боссов ждут шоферы и охранники.
— Ты пойдешь со мной, — приказала она Донатасу.
— Только провожу до автомобиля, — возразил он. — Безопасность гарантирую, а там — езжай на все четыре стороны. — И чтобы она ему окончательно поверила, добавил: — Никто ради тебя перестрелку в центре Питера устраивать не будет. Слишком много чести.
Она приказала охраннику и старичку-швейцару убраться в зал, после чего два трофейных пистолета спрятала в сумочку, а третий оставила при себе.
«БМВ» стоял у самого парапета набережной, нагло перекрыв пешеходную дорожку.
Донатас, как и обещал, довел ее до автомобиля и передал ключи.
— Здесь, детка, наши пути расходятся. Но сегодняшний урок я запомню надолго.
— А пошел бы ты в задницу! — напутствовала она его по-литовски.
Дон возвращался к ресторану, не торопясь, с достоинством.
Аида открыла дверцу и уселась за руль. Тут же из-за спины раздался голос:
— Я не думала, пицике, что ты такая дурочка. Зачем только учила тебя уму-разуму?
В стекле заднего вида на миг показалось старушечье лицо, будто обклеенное пергаментом, с пустыми глазницами.
Она хотела уже включить зажигание, но сзади кто-то хихикнул.
— Куда ты хочешь уехать, пицике? Куда можно уехать на этой машине? Не догадываешься, глупенькая?
Ступив на крыльцо ресторана, Дон обернулся с той самой улыбкой, которая жила отдельно от лица. Он услышал, как заработал мотор «БМВ», но машина была пуста, и улыбка сразу исчезла. Девушка стояла в нескольких мет-pax от машины, у самого парапета набережной, там, где ступеньки спускаются к реке. Он не успел удивиться, потому что две пули, одна за другой, пробили ему грудь.
Люди, выбежавшие из ресторана, и охранники, повыскакивавшие из машин, толком еще не сообразили, что следует предпринять, как раздался оглушительный взрыв. «БМВ», цвета «кофе с молоком», взлетел на воздух, а девушка с пистолетом исчезла. Растворилась в дыму.
Ее уносил с места событий небольшой, мобильный катер. И рулевой по имени Саша, восемнадцати лет от роду, с лицом загорелым и обветренным, всю дорогу хохотал. То ли ни на шутку перетрухнул, то ли всегда был веселого нрава.
— А фейерверк в этом году просрали! Позор! День Морского флота и такая оказия! Нарушили Петровскую традицию, пидоры! Народ облепил Неву со всех сторон, а менты в рупоры объявляют: «Салюта не будет, расходитесь по домам!» Детишки — в рев, а морячки, засучив рукава, — в мордобой! Вот такие у нас нынче праздники! А вы сегодня компенсировали. Завтра в газетах напишут. Это точно. А может, и по телеку покажут!..
Под его несмолкающую болтовню Аида топила в реке свои трофеи.
В Саше они с Майрингом не ошиблись, когда искали вчера на пристани подходящую кандидатуру. Парень остро нуждался в заработке. И не подвел. Они его не стали обманывать, предупредили, что мероприятие связано с рис ком, но Саша оказался не из робких.
— А когда вы со мной расплатитесь? Прямо сейчас? — не терпелось рулевому. — Если еще понадоблюсь, ищите возле Аничкова моста. А если меня не будет, спросите у любого Сашу Водолаза, и вам подскажут, как меня найти. Столько бабок я и за неделю не зарабатываю! Всегда можете на меня рассчитывать! Без разговоров! Я целиком и полностью ваш, девушка!
— А не боишься со мной связываться? — спросила она на прощание.
— Трус не играет в хоккей…
Сев в машину Майринга, она сказала:
— А теперь мне надо хорошенько выспаться, но домой пока ехать опасно. Есть у тебя на примете какое-нибудь местечко?
Подумав немного, с долей сомнения он предложил:
— Только квартира Виктора. Ты сможешь там уснуть?
Она закрыла глаза, выдохнула воздух и процедила сквозь зубы:
— Мне наплевать…
Родион, исхудавший от страданий, вновь отпустил фараонскую бородку. В один прекрасный день он протрезвел и сказал себе: «Хватит!» Надел свой лучший костюм, который ему подарила на день рождения Аида, завязал галстук и отправился в свою больницу. Оказывается, его никто и не думал увольнять, а учитывая несчастье, случившееся с доктором, оформили задним числом отпуск за свой счет.
«Слава Аллаху, опять похож на человека!» — твердила каждый вечер Патимат, когда сын возвращался с работы.
Он снова был весел и общителен и на получку за май, выданную только сейчас, купил «Ледяной дом» Лажечникова, изданный в прошлом веке. И две ночи провел за чтением, с трепетом перелистывая пожелтевшие страницы.
Аида не могла нарадоваться на дело рук своих, она вновь обрела брата, прежнего Родьку. И на радостях сообщила ему, что они в скором времени переедут в Москву и там он сможет заниматься частной практикой. Она сама профинансирует аренду и ремонт психиатрического кабинета и купит брату лицензию.
Родион холодно поблагодарил сестру, но она не обиделась, ведь Родька любил Питер не меньше, чем она, и его прежде всего огорчил грядущий переезд.
Они сидели в комнате под массивным распятием, с позолотой, сделанным в Германии в восемнадцатом столетии, и у Христа было суровое, арийское выражение лица.
— На днях мне приснился сон, и он никак не выходит из головы, — поделилась она с братом. — Дело было зимой. Мы шли по Невскому с Иваном. Вьюжило. Довольно сильная метель, а проспект абсолютно пуст. Я сказала, что хочу помолиться, и мы как раз дошли до храма Святой Екатерины. Иван ответил, что подождет меня на улице. Мое желание помолиться было огромно, и я совсем не подумала о том, что ему придется ждать меня на холоде. В костеле оказалось несколько прихожан, хотя месса не служилась. По всей видимости, они просто грелись. И тут я заметила на себе их взгляды. Люди смотрели на меня с осуждением и даже с ненавистью. Я не могла понять в чем дело, пока не обратила внимание на свои ноги. Я была в белых валенках и в огромных галошах. Они были настолько велики, что я в них передвигалась, как на лыжах. Мне сделалось невыносимо стыдно. Не знаю, испытывала ли я когда-нибудь что-то подобное? Стыд причинял мне физическую боль. Священник указал пальцем на дверь. Он тоже меня презирал и ненавидел. А вот статуя мадонны за его спиной… Лицо девы Марии вдруг ожило. Она улыбнулась мне и даже подмигнула. Ведь я пришла не к нему, а к Ней. Пришла помолиться… — В этом месте Аида умолкла. Она опустила одну несущественную деталь. Во сне у девы Марии было лицо погибшей барменши.
— Это все? — поинтересовался Родион.
— Пожалуй.
— Тогда нет ничего проще. Галоши — это ключ к разгадке сна. Как известно, галоши делаются из резины, и их надевают на валенки. В твоем сне галоши — это только символ. Наш мозг любит нам подбрасывать символы, заменители подлинных предметов, вызывающих у нас тревогу. В данном случае, галоши — это презервативы. Они тоже резиновые и тоже надеваются. По всей видимости, вы с Иваном пользовались презервативами, а католическая церковь осуждает подобные вещи. Поэтому прихожане и священник в костеле смотрели на тебя с осуждением, и ты испытывала стыд именно из-за галош. Сон вызван страхом. Страх не иметь детей. И вот ты уже пожалела об Иване, оставшемся на холоде. И не случайно ты идешь молиться Мадонне. У кого еще просить о ребенке? Дева Мария часто изображается с младенцем на руках.
— В моем сне она была без младенца…
— Не важно. Вот, собственно, и все. Наверно, пора уже подумать о потомстве… — Он вдруг сделался грустным и очень уставшим.
— Родька, ты прямо как Фрейд! Тебе действительно надо кончать бороться с наркоманами и браться за психоанализ. Это твое призвание. Конечно, бабушка растолковала бы все по-своему, но ты, как никогда, оказался близок к истине.
— Наверно, ты делала аборт, — произнес он в задумчивости, но тут же спохватился: — Извини! Просто психоанализ очень похож на детектив, ужасно увлекателен и требует дальнейшего расследования. Я пойду к себе, ладно?