Аида вымыла руки и села рядом с Дуняшей, подперев кулаком подбородок.
— Не получается? — спросила сестренка.
— Не-а! Никудышные из нас шпионки!
— Ты смотри в окно! — приказала Дуняша. — А я попробую что-нибудь сделать!
Играть так играть. Девочка вошла в кладовку и тоже заглянула в трубу.
— Да-а! — протянула Дуняша. — Грязноватый червяк! Надо вымыть руки после него.
Повторив за Аидой процедуру умывания, она уселась напротив, точно так же подперев кулачком подбородок.
— Вот ведь мартышка!
— А Ромка говорит, что у червяка две головы. Это правда? И если его разрезать пополам, то получится два червяка, и оба будут жить…
Она умела почерпнуть даже из детской болтовни. В мозгу высветились два слова «червяк» и «пополам». Труба состояла из звеньев. Звенья были привинчены шурупами к стене. Если убрать самое верхнее звено, под потолком, появится еще одно окошко. И это самый короткий путь в кабинет нотариуса. Останется всего около полутора метров трубы.
Кладовку пришлось полностью освободить от банок, чтобы установить стремянку. С инструментами проблем не возникло. В кладовке имелись отвертки на любой вкус. Сложности были с освещением, и Аида прибегла к помощи обыкновенных свечей, установив подсвечник из гостиной на одной из этажерок.
Шурупы на удивление легко поддались, потому что в районе потолка отсырела штукатурка и обваливались куски.
Она теперь не обращала внимания на пыль, копоть и жир. Она заранее переоделась в халат, принадлежавший, по всей видимости, хозяйке.
— Да простит меня Соня! — сказала она, оторвав от стены звено трубы.
Аида подождала, когда осядет пыль, и наконец заглянула вовнутрь.
Солнце клонилось к закату, а окна кабинета нотариуса смотрели на запад. Верхнее окошко лифта, заклеенное обоями, отбрасывало на стену розовый квадрат света. Оно казалось совсем близко, но пролезть в трубу мог только ребенок.
Следующим ухищрением шпионок стала швабра со штыком, то бишь хлеборезом, привязанном к швабре изолентой. Порвать самодельной «винтовкой» обои оказалось делом нелегким, потому что обои были наклеены в три слоя. Это еще раз подтверждало версию, что Нечаев не подозревает об уязвимом месте своего кабинета.
— Эй, шпионка, ты готова? — вытирая пот со лба, спросила Аида.
Дуняша легко преодолела все препятствия, была легка, как пушинка, и подвижна. Она нырнула в кабинет нотариуса, и через секунду высунула из окошка свою довольную мордочку.
— Вот ведь мартышка! — Аида едва держалась на ногах. — А теперь открой мне дверь…
Первым делом позвонила домой. Патимат расплакалась прямо в трубку. Сказала, что отец уехал, как и намечал, еще в понедельник. Сильно матерился, называл происшедшее «цыганскими штучками».
— На самом деле ему на всех наплевать, а я себе места не находила все эти дни. Не знала, что и подумать, хотела в милицию заявить, но Марек меня успокоил. Сказал, что вы целы-невредимы и скоро вернетесь домой. Да, звонил какой-то мужчина. Очень плохо говорит по-русски. Спрашивал Ингу. Я потом поняла, что это ты. А ему ответила: «Здесь такая не проживает».
— Ты за нас не переживай, мама. Мы выпутаемся. А Дунька — мировая девчонка. Мы с ней горы свернем. А папаша… Да пошел он!.. Жила десять лет без него и еще проживу!
Не успела она сделать второй звонок, как услышала шум мотора. За окном уже достаточно стемнело, но не настолько, чтобы не разглядеть «Шевроле» Нечаева.
— Черт возьми! Он ведь должен был завтра приехать!
Не очень-то приятно быть застигнутыми врасплох. Дыра в кабинете нотариуса, полный бардак на кухне и сестренка вся в копоти, как чертенок.
Они бросились вниз в гостиную.
— Дядя нас заругает! — испугалась Дуняша.
— Не бери в голову, — посоветовала старшая сестра.
Но вместо Нечаева в дом ворвалась Соня. Ничего не объясняя, крикнула Аиде:
— Быстро собирайтесь и в машину!
Им особо нечего было собирать, только вещи девочки, купленные в дорогом магазине, да игрушки, разбросанные по всей спальне.
Ошеломленные охранники пытались о чем-то расспросить хозяйку, но та только отмахивалась от парней. Собаки заливались лаем. Их будоражила общая нервозность.
Аида бросила пакеты на заднее сиденье и услышала знакомый голос:
— С освобождением, девочки! — Шофер сидел в солнцезащитных очках.
— Марек?!
— Тише! Я здесь инкогнито!
Соня плюхнулась на сиденье рядом с Майрингом и скомандовала:
— Теперь гони!
Дуняша высунула наружу ручонку и помахала Магде. Овчарка умолкла и теперь смотрела на происходящее с тоскливым взором.
— Юрия Анатольевича сегодня утром арестовали… — начала Софья.
— За что?
— Для «хорошего» человека всегда найдется причина, — усмехнулась жена арестованного.
— У Сони имелись копии кое-каких бумаг, компрометирующих деятельность нотариуса, — инициатива рассказчика теперь перешла к Марку, — и она передала их мне еще неделю назад. А когда нотариус посадил ее под домашний арест, я передал эти бумаги в органы. Ситуация анекдотическая. Муж арестовал жену, а жена арестовала мужа.
— Да, неожиданный поворот! — засмеялась Аида. — Но по-моему, Соня, вы слишком рискуете. Если дело дойдет до суда, до конфискации имущества, что тогда останется от вашего наследства?
— О чем вы говорите, Инга! До какого суда? Дружки его через неделю выкупят, и дело закроют. В первый раз, что ли?
— Тогда что же он сделает с вами, когда выйдет на свободу?
— А я подам на развод, как советовал Марк.
— Ничего я не советовал, — нахмурился Майринг.
— У меня есть свидетельница. Инга, вы присутствовали при этом, так ведь? Кстати, куда делся ваш литовский акцент?
— Он всегда при мне, — сказала она с акцентом.
— И снимите этот черный парик! Ваши настоящие волосы вам больше к лицу!
У них было много поводов для смеха, но сердце отчего-то щемило.
Всю ночь она курила, пила водку и слушала «Пинк Флойд». Время, проведенное в заточении, выбило ее из колеи. За пять дней она устала сильнее, чем за пять лет. Больше ничего не хотелось от жизни. Было единственное желание уехать отсюда, где ее никто не знал. Желание, преследовавшее Аиду с детства и гнавшее из города в город. Нет, было еще кое-что. Ей вдруг до боли в печенке захотелось послушать литературную болтовню Родиона. Впервые она плакала о брате, снова и снова перечитывая его немецкое послание к ней.
Алена в тот день поехала на Волковское кладбище, а не в больницу к брату. Что ее вдруг потянуло туда? Это только упростило Аиде задачу. Кладбище — место тихое, укромное. Подходящее для злодейства.
Поэтесса никуда не торопилась, гуляла в свое удовольствие и что-то бурчала себе под нос. Она, наверно, хотела дождаться конца рабочего дня, чтобы встретить Родиона при выходе из больницы и по дороге домой пожаловаться ему на сестру. А перед этим выпросить у кого-нибудь денежку или жетон на метро. Как Аида ненавидела в тот момент эту нищебродку! Во время своего бродяжничества она никогда не опускалась до попрошайничества, никого не просила «позолотить ручку». Она научилась воровать, грабить, убивать. Она умела цепляться за жизнь каждой клеточкой, каждым нервом своего существа.
Все разрешилось очень просто. Алена вдруг наткнулась на могилу какого-то поэта. Присела на скамейку и принялась вслух читать стихи, то ли того самого поэта, то ли свои собственные творения. Аида подкралась к ней сзади. Та ничего не почувствовала. Слишком была занята собой. Ее вообще никогда не интересовало, что творится вокруг. Какой-то одуванчик, а не женщина. Аида выстрелила ей в затылок, не потревожив кладбищенскую тишину. Пистолет с глушителем — незаменимая вещь в таких случаях. Алена не шелохнулась. Только жестикулирующая рука безвольно плюхнулась на колено, а голова неестественно дернулась и уткнулась подбородком в грудь.
«Пусть бы жили себе, — думала теперь Аида, заливая водкой тоску по брату. — Он бы разобрался потом. Нет, именно Алена ему была нужна! Именно нищебродка! Именно Кобейн! Именно мазохизм!»
Она уснула в кресле, уронив пустой стакан на ковер.
С Гедеминасом пришлось говорить по-литовски, а она давно не упражнялась в языке и некоторые слова подзабыла. Их выручил немецкий. Господин из Литвы его знал лучше, чем русский.
Они сидели в летнем кафе, напротив Гостиного двора, и литовско-немецкую речь заглушал симпатичный оркестрик, в репертуаре которого были сплошные вальсы, и кое-кто даже танцевал. За соседним столиком расположились охранники Гедеминаса. Они вальяжно потягивали пиво и глазели по сторонам, высматривали злоумышленников.
— Неужели вы и есть Шаровая молния? — Он смотрел на нее с обожанием. — Много слышал о вас еще до нашей встречи в «Амбассадоре». И очень жалел, что вы работаете на этого проходимца, а не на меня. Вам очень идет быть блондинкой, хотя я знаю, что вы брюнетка, и не литовка, и даже не Инга. Я не люблю, когда меня пичкают всякими небылицами о суперменах и суперфрау, но вас я увидел в деле. И это было настоящее чудо. Я сразу сказал этому отпетому гомику, что вас недооценили и что настоящему бриллианту положено быть в настоящем золотом обрамлении.
— Вы — поэт, а я простая девушка, с шестью классами образования…
— …которая свободно изъясняется на двадцати языках.
— Вы неплохо поработали над моим досье, — оценила она, — но я не слишком падка на лесть и предлагаю перейти к делу.
— А мы уже к нему перешли. — Гедеминас загадочно улыбнулся. — Разве вы не поняли, что я делаю вам предложение? Я хочу, чтобы вы стали моей женой.
Она пристально всмотрелась в лицо Гедеминаса, по которому раньше едва скользила взглядом. Ничем не выдающаяся внешность. Блондин, густые брови, светлые глаза, прямой нос, губы чуть-чуть толстоваты. Она не любит такие губы. Впрочем, все это ни о чем не говорит. Что там внутри, у этих господ она примерно представляет.
Пауза несколько затянулась. Его глаза по-прежнему смотрели с обожанием, а губы по-прежнему улыбались.