Криминальный файл
— Почему Вы грабите банки?
— Потому, что там лежат деньги.
Я, Громов Ярослав Николаевич, замначальника отдела Управления БХСС… Тьфу, никак не могу привыкнуть — БЭП. Мент. Лет десять тому назад за это слово я порвал бы пасть любому. Сейчас воспринимаю как данность. Мент — он и в Африке мент. Русский. 37 лет от роду. Образование высшее. Пока женат, но, судя по всему, не надолго.
Сегодня мне приснился странный сон. Он не поддавался никаким толкованиям ни по народным приметам, ни по Фрейду, ни по соннику мадам Лоран. Уверен, что его содержание поставило бы в тупик самого квалифицированного американского психоаналитика. Его, наверное, в первую очередь!
Короче, во сне я не был ни лилипутом, ни великаном, ни деревом, ни камнем. Я был… Отраслью Народного Хозяйства. Даже не какой-нибудь конкретной: строительством или там торговлей (неплохо бы!). Нет, просто — Отраслью. И не в самом хорошем состоянии. С финансированием дела обстояли плохо. Сырья вечно не хватало. Планы все время увеличивались «от достигнутого». Воровство и коррупция разъедали. Я (отрасль) буквально задыхался…
Пока шел на работу, впечатление от кошмарного сновидения постепенно рассеялось, и я смог отнестись к происходившему во сне с юмором. Коллеги по отделу, носящему длинное и где-то торжественное название «Информационно-аналитический и зонально-отраслевой контроль», встретили мой рассказ без особого удивления. После вчерашнего полуночного бдения могло присниться и не такое. До двух часов ночи отдел выполнял очередное задание Министра, уезжающего в Столицу на заседание Коллегии: «Подготовить проект чего-нибудь Такого. Чтоб проблемно и системно. Но не очень. Срок — вчера». Мы считались в Министерстве большими спецами по подготовке документов такого рода.
Я разложил перед собой результаты ночного «мозгового штурма» для окончательной доводки. Однако работа не шла. Почему-то в голову лезли какие-то обрывки сна и прочие посторонние мысли. Я вдруг задумался: а что я вообще тут делаю, как тут оказался? Я, математик и программист. Как я попал на эту службу и что мне тут нужно?..
Я, Дембецкий Марк, хакер. В общем-то, конечно, данное определение не совсем корректно. Это господа журналисты пустили его в ход и придумали, по простоте душевной, свое толкование. Я же, если уж говорить на профессиональном языке хакеров, — крэкер, взломщик. А хакеры кто? Юнцы, которые уже с детства объелись сладкого — компьютерного сладкого! — и захотели остренького. Молодые силы играют, а деть некуда. Вот и бесятся. «Ах, сюда нельзя? Ах, это секреты Пентагона? — А я влезу!», «Ах, у вас идеальная система защиты? А если я к вам на экранчик приду? Следами моих босых ножек полюбоваться не желаете? А потом ваши аккуратненькие буковки и циферки как осенние листики осыпятся. Круто? Знай наших!»
А я не хакер. С детства не был хулиганом: не та семья, не то воспитание. «Учись! Будешь врачом, инженером, учителем (нужное подчеркнуть)». Стал программистом. В начале шестидесятых это звучало гордо, но кто может оценить, чего мне это стоило. Наверное, два человека на свете — я и моя мама. Начиная с поступления в «универ» с моей «пятой графой». А распределение? Не в сельскую школу учителем алгебры-геометрии, а пробиться в институт. Пусть самым младшим из мэнээсов? Мечтал, конечно, как любой из младших научных, «остепениться». Как звучало бы: кандидат технических наук Марк Аркадьевич Дембецкий! А? Не повезло. Лимит на кандидатов с «пятой графой» был исчерпан в институте задолго до меня. Хотя чего греха таить: пора было и меру знать. Недаром по академии ходила шутка про наш Иинститут: «Что будет, если на него упадет атомная бомба? — Самое большое еврейское кладбище в Европе!». Насчет Европы, конечно, перебор. Но в чем-то недалеко от истины.
В общем-то жизнь и так была неплоха. Работа действительно интересная. После работы, а иногда вместо нее — «пуля» с коллегами. Еженедельно — сабантуйчики разного масштаба: от лабораторных до общеинститутских. Обмен с друзьями сам— и тамиздатом («Архипелаг» на одну ночь!). КаВээНы, турслеты с кострами и песнями до утра… Порой не верится, что все это было.
Так все и катилось. Остепенился бы, конечно, со временем, но настали новые времена, эпоха нового «мышления», и привычная жизнь рассыпалась. Сто пятьдесят рэ мэнээса устремились к минимуму, а превратившись в тысячи и миллионы, загадочным путем стали еще меньше. Интересная, кстати, математическая функция: постоянно растет, стремясь при этом к нулю! Решить такую задачку — на нобелевку тянет!
Народ стал разбегаться по «коммерческим структурам». Звали и меня, но я уже тогда понял, что это не мое. Между прочим, большинство «бизнесменов» через год-два приползли зализывать раны в родной институт, где хоть иногда, хоть кое-что все-таки платили.
Вот тогда я и задумался: как жить дальше?
Собственно, ничего нового в этом журнальчике, который случайно попал мне в руки, я не вычитал. Ну, компьютерные преступления, ну, «способ салями» — воровать округления от арифметических действий и суммировать их в отдельной ячейке. «Тоже мне бином Ньютона!» — как говорил один известный герой. Подумаешь! Салями! Фигня эта «салями»… Я забыл, как настоящая салями пахнет!
Но мысль интересная! А что, если попробовать нечто подобное сотворить и настоящей колбаской закусить? Во! Уже стихами заговорил. Влезть в компьютер нашей бухгалтерии — раз плюнуть. А толку? Сейчас миллион не дают по полгода. Будут и по пять не давать. Денежки виртуальные, колбаска виртуальная, а жрать хочется по-настоящему… Ну, ладно, влезу, начислю себе десять лимонов. Пусть их когда-нибудь соберутся давать, но это же у НАС! Это у НИХ: компьютер насчитал — перечислили на счет (где он у меня, этот счет?). Наш Фокеич и так любую платежку по три раза на счетах пересчитывает. То-то ему радости будет! «Вот он ваш компутер дурацкий! Я говорил — еврейские штучки. Всем по лимону, а этому… десять!» М-да, это не той вариантер. В банке бы снять сразу лимонов двадцать, но как это сделать?.. Думай, голова, салями куплю!
Попал я в ментовку не совсем обычным путем. В то время я работал простым программистом в институте. Это было веселое, «застольное» и в чем-то анекдотичное время. Практически ежедневно у нас происходили какие-то забавные истории, которыми от души развлекалась дружная программистская шарашка. Вот и этот день начался с одного анекдота, продолжился вторым, а закончился для меня довольно печально.
С утра нас развеселили товарищи философы. Эти хмыри, которые только на днях перестали проклинать «продажную девку империализма» — кибернетику, вдруг зачастили к нам в поисках неких новых откровений. Они неожиданно «уверовали» и воспылали к «лженауке» большим и явно небескорыстным интересом. Лично я подозреваю, что это произошло после появления книги академика и контр-адмирала Акселя Ивановича Берга «Кибернетику — на службу коммунизму!», которая получила высокий партийный «одобрямс». Особенно доставала нас своими «коренными», то ли гносеологическими, то ли онтологическими — до сих пор не знаю, чем они отличаются! — вопросами некая философская кандидат-ша. Вот и сегодня ни свет ни заря она припорола в нашу лабораторию с каким-то своим недорослем, не то аспирантом, не то дипломником.
— Скажите, это правда, что у вас есть язык, который понимает машина?
— Правда. — Мы действительно заканчивали в это время «язык» для описания геометрии деталей в САПРе — Системе автоматического проектирования.
— А можно ли на этот язык перевести какую-либо обычную книгу?
— Например, «Анну Каренину»? — встрял юный Хома Бруг.
Мы недоуменно переглянулись.
— Н-ну, в общем-то, почему бы и нет…
— А если переписать, а потом «ввести», — дама уже владела некоторыми «кибернетическими» словами, — в ЭВМ? Что будет?
— А черт его знает, что будет!
— И все-таки?!
— Скорее всего — ничего.
— Во всяком случае, рабочее колесо центробежного насоса вряд ли получится, — уточнил наш лабораторный корифей Марек и, потеряв интерес к разговору, уткнулся в листинг программы.
Мы немножко поиздевались над «друзьями-философами» и спровадили их в лабораторию Двойнева, заверив, что там разрабатывают совершенно умопомрачительные модели, умолчав, что речь идет о моделях грузопотоков в АСУ автотранспорта, и наверняка объяснят, как будет выглядеть электронная Каренина.
После обеда нас ждал еще один, на этот раз плановый, спектакль. Точнее, его третий акт — открытое партийное собрание по персональному делу нашего директора. Ей-богу! Три вечера по пять часов заседали — куда там нынешним мыльным операм! Дело было простое как выеденное яйцо. Наш уважаемый Константин Георгиевич был любвеобилен, но при этом соблюдал некий собственный джентльменский кодекс — ни разу не изменял жене. Он поступал как честный человек: полюбил — женись! Тогда, как, наверное, и сейчас, не было законодательного лимита на количество браков-разводов, но когда их сумма превысила некую негласно допустимую норму (он разводился с шестой и женился на седьмой), партийная общественность поднялась на защиту коммунистической морали.
Главный оппонент директора, доктор технических наук Илья Петрович вышел к доске, висящей в актовом зале.
— Товарищи коммунисты! Давайте проанализируем, так сказать, жизненный путь нашего уважаемого Константина Георгиевича. 1938 год — первый брак коммуниста Долинского. 1945 — первый развод. Вот он снова женится, вот — разводится. Вот снова женится… — Профессор твердой рукой разметил на доске систему координат и стал строить кривую. — Совершенно очевидны закономерности, позволяющие достаточно точно прогнозировать тенденции дальнейшего морального разложения товарища Долинского: амплитуда синусоиды увеличивается, интервал сокращается, что вполне удовле