творительно описывается следующей формулой…
Тихо повизгивая от восторга, мы с Мареком сползли под кресла. Зал задыхался от подавленного смеха. Сидящий в президиуме представитель горкома, закрылся носовым платком и громко сморкался…
Партийное собрание института единогласно проголосовало: «За нарушение коммунистической морали и партийной этики объявить коммунисту-руководителю… строгий выговор без занесения в учетную карточку».
Вот этот самый «сморкающийся представитель» и изменил в этот вечер мою судьбу.
Я еще не успел вывести на АЦПУ распечатку «пули» для намечающегося преферанса, как в лабораторию вбежала секретарша директора Верочка.
— Ярослав! Тебя срочно в партком.
— Какой партком? Десятый час!
— Там тебя этот ждет, из горкома.
— Ребята, без меня не начинайте! Я минут через пять вернусь.
Прошло почти десять лет, а я все еще не вернулся…
В кабинете секретаря парткома меня встретили как-то странно. Наши парткомовцы переглядывались между собой и загадочно поглядывали на меня. «Представитель» предложил мне сесть и без длинных предисловий торжественно сообщил:
— Есть мнение направить вас, Ярослав Николаевич, на службу в органы внутренних дел! Вы член партии, отслужили в Советской Армии, работник опытный, общественник. Вот товарищ подсказывает — кандидат в мастера спорта по борьбе, это тоже неплохо. Партком института вас рекомендует.
«Вот паразиты!» — подумал я про себя, украдкой показывая кулак Веньке Примову — представителю нашей лаборатории в парткоме. А вслух спросил:
— Простите, а что я там буду делать? Я не юрист, а программист, переучиваться поздновато…
— А нам сейчас нужны именно программисты. В министерстве открывается вычислительный центр. Туда мы вас и направляем. Получите звание лейтенанта милиции…
— Да я, в конце концов, просто не хочу. У меня еще от армейских сапог мозоли не прошли!
— А вас, товарищ Громов, между прочим, никто и не спрашивает! — Голос «представителя» посуровел. — Это партийное поручение и большое доверие. Понятно?
— Так точно!
— Вот это другой разговор. От лица горкома и парткома поздравляю вас, товарищ Громов! Желаю успехов в службе и… — «представитель» отечески улыбнулся, — дослужиться до генерала!
— Служу Советскому Союзу!
Вот так программист Громов стал ментом, а дальнейшая служба пошла своими извилистыми тропками, приведшими его в службу БЭП.
Я, Лушин Павел. Программист. Хотя, вообще-то, если верить диплому. — философ, А кто на самом деле, сам затрудняюсь сформулировать. Наверное, пока просто нет такой специальности. Я потому и пошел на философский, что меня еще со школы мучили простые мысли: как мы думаем? что такое вообще «думать»? Увы, в книгах ответа не нашлось, и я понял, что его нужно искать самому.
Некое «озарение» пришло случайно. Вместе с руководительницей моей курсовой я попал в институт. Мне было неприятно слушать, как она доставала кибернетиков своими заумными идеями, впрочем, они, по-моему, от души веселились. А меня как током дернуло: а вдруг все это не так глупо? А действительно, что будет, если машина прочтет «Анну Каренину»? Не в конкретной «Анне», конечно, дело! И, разумеется, не на идиотском «языке» для инженерных придурков. Не все философы — пеньки, как думают герои «нашего времени» — программисты. «Ничего не будет!» Ничего — не бывает! Посмотрим, кто будет смеяться последним…
Господи, сколько сил ушло на эту трижды проклятую «Анну»! Из какого-то мазохистского принципа я решил, что реализую свои пока смутные идеи обязательно на этом романе. Назло самодовольным программистам, что ли?
Диссертацию пришлось забросить. Хорошо, что именно на это время пришлась мода на социологию. Для меня нашлось довольно приличное место в социологической группе при горкоме комсомола. Конечно, рутина квазинаучных и псевдосоциологических исследований с заданными «сверху» результатами и выводами заедала. Меня спасло приличное к этому времени умение программировать. Умение «обсчитать» анкеты да еще получить при этом «нужные» результаты поставило меня в особое положение среди социолухов. Меня высоко ценил главный куратор и заказчик — второй секретарь горкома, что давало мне определенную свободу, а главное — все дефицитное тогда машинное время было в моем распоряжении.
Разве я мог знать, начиная свой адский труд, сколько мне потребуется этого времени! Пока вводил роман в машину — на перфокартах! — я не просто выучил его наизусть, он стал частью моей жизни. Вспоминая то время, я уже не могу понять, кто для меня реальнее: горкомовские социолухи или семья Карениных? Наконец вся она ТАМ, в ПАМЯТИ!
Эх, если бы это делать сейчас! Сканер, прямой ввод… Наверное, при тогдашней моей работоспособности управился бы за пару недель!
Но все это даже не полдела — десятая? сотая? тысячная доля? Что делать с ней дальше?
Первая программа получилась чудовищной: дикая смесь матлогики и философских определений прямо из словаря, куски из других словарей — по этике и эстетике… И — бесконечные пробы. И… ничего. Машина считывает информацию и «виснет» наглухо. Может, не так глупы были эти самые кибернетики?
В каторжной работе над программой и вводом текста прошло почти два года. Структурная лингвистика, психологические тесты, правила Карнеги, японская физиогномика… Боже, чего я только не запихивал в программу! И понемногу, помалу что-то продвигалось. С каждым разом программа «осваивала» все большие куски романа. И наконец настал день, когда по ПРОГРАММЕ прошел ВЕСЬ роман. В результате — ноль!
ЭТО случилось ночью под Новый год. Я любил работу по выходным, по праздникам — меньше лишних глаз. В эту ночь у меня было предчувствие: что-то обязательно должно произойти. Или это сейчас, задним числом так представляется? Не знаю. Но это произошло! В машинном зале я был один. Тихо гудела ЕС-1020, мигали лампочки. По индикации я видел, что идет обработка по всему тексту. Вот-вот, как всегда, должен был загореться «ОСТАНОВ», показывая, что программа опять «висит». Вместо этого вдруг заработала ПМ — пишущая машинка, тогда еще не было мониторов. Короткая очередь щелчков. Магнитные ленты перестали крутиться, индикация показала: «Работа окончена».
Не веря в случившееся и трусливо оттягивая «момент истины», я медленно подошел к ПМ. Постоял несколько секунд зажмурившись: что она там отпечатала? Оторвал лист и открыл глаза. На листе заглавными буквами было напечатано одно слово:
ДУРА!
Я стоял перед ПМ совершенно ошалевший. Собственно, я и не знал, чего можно было ожидать от своего «детища». Но такого не ожидал. Почти машинально я отстучал на ПМ:
почему?
И тут же получил ответ, от которого ошалел еще больше:
ПОТОМУ ЧТО НАРКОМАНКА
??????????????
CM: С.227, 228, Т.9, М.: ХУД. ЛИТ.,1982
Загорелся «ОСТАНОВ». Наш первый диалог закончился.
Ярослав далеко не сразу нашел свое место в милицейской жизни. На создаваемом ВЦ, естественно, собралась знакомая по Академии компания. Настроение было «шапкозакидательское» — мы покажем этим ментам, что такое программисты! Через год ЭВМ заменит половину уголовки! МЫ создадим такие системы… Мы… Мы…
Все оказалось не так просто. Ребята работали действительно с энтузиазмом, но «заказчик» и «разработчик» говорили на разных языках. Оперативные работники не знали, что может машина, а программисты не могли понять, что нужно ментам. Такая ситуация не могла не сказаться на результатах. Итог первого года работы оказался плачевным. Созданная с огромными усилиями Информационно-поисковая система практически оказалась бесполезной для оперов. Отношение к ВЦ, вначале довольно уважительное, постепенно превратилось в ироническое, энтузиазм программистов-первопроходцев тоже стал заметно остывать. Не замахиваясь больше на «компьютерную революцию в МВД», ВЦ стал «клепать» тривиальные программки для бухгалтерии, статистики и т. п.
Но и в этих, простых на вид, задачах, оказались свои, специфические тонкости и ментовские нюансы. Ярослав от души веселился, слушая диалог между коллегой-программистом, разработчиком программы «Статистика», и начальником отдела статистики подполковником Дезмо-ровым.
— Ну, показывай, что ваша ЭВМ нам за полугодие насчитала!
Программист уверенно разложил перед подполковником листы распечаток.
— Вот, Андрей Андреевич. Тютелька в тютельку, с точностью до пятого знака после запятой!
— Посмотрим. — Статистик вытащил свой потрепанный блокнот. — Так, убийства… разбойные нападения… ограбления… кражи… пожары… Не пойдет!
— Как — не пойдет!? Все же точно!
— Как тебе объяснить, чтоб понятнее? Смотри. Вот, например, у тебя получилось 187 пожаров. Это маловато. В будущем году получится больше, и нас начнут склонять за рост.
— А что же делать? Вот они, исходные карточки! Все берем оттуда и суммируем…
— Думать нужно. Возьми вот эту карточку. Смотри: пожар в селе Выхино, сгорело шесть домов. Ты как считал — один пожар?
— Конечно.
— А можно посчитать как шесть. Понял? Но не всегда, а то получишь больше, чем в прошлом году. Это тоже плохо. А как ты 87-ю считаешь: уголовке или бэхам?
— Конечно, уголовке.
— А тут тоже думать надо. Если у розыска раскрываемость низкая, то — им, а если у них все в порядке, чуть-чуть лучше, чем в прошлом году, а у бэхов выявляемость мала, то вот, например, эту карточку можно им перекинуть. Видишь, кражу совершил слесарь с этого же завода, значит, можно пустить по графе должностных преступлений. С некой натяжечкой, конечно, но зато статистика заиграет! Понятно? Нет, вы со своей железкой мне все показатели загубите!
Ярослава, признаться, вопросы статистики мало волновали. Он, собиравшийся поработать здесь пару лет, пока не забудется его «партийное поручение», и сбежать обратно в институт, чувствовал себя уязвленным. Он, кибернетик, без пяти минут кандидат технических наук — ну, не без пяти, так без пятнадцати — не может сделать РАБОТАЮЩУЮ СИСТЕМУ, которая действительно поможет оперативникам?! И Ярослав принял нетривиальное решение — нужно идти на оперативную работу! Только там, «изнутри», можно понять — где и в чем машина может реально помочь рядовому оперу. Вакант