- Виски «Аппертэн»?
- Нет, спасибо.
- Водка «Юрий Долгорукий»?
- Я на службе.
- Ну уж от кофе не откажетесь!…
Столешница черного дерева, перекрещенная полосками полированного металла; вместо ножек чешуйчатые железные дракончики.
Кофе принесла, разумеется, в кованых джезвах. Фарфоровые чашечки белели, как ромашки на пожарище.
Я похвалил кофе и ее наряд. Она довольно засмеялась:
- Я ношу одежду женщины, имеющей свои взгляды.
- А какие у вас есть взгляды?
- Разные.
- И политические?
- Да, я за безопасный секс.
Свободная джинсовая рубашка приподнялась на груди, словно под ней улеглась кошка. Джинсовые брюки-стрейч, сандалии, прическа женщины с достоинством леди… Вид женщины, имеющей политические взгляды.
- Хотите свинину-карри? - спросила она.
- Нет, спасибо.
- А хотите сделаю горячую хачапури?
- Нет-нет.
Я не понимал ее радушия. Из-за Оладько? Выходило, что Поскокцев ей не сказал, кто я и какой материал проверяю. И хорошо. Камилла вдруг проговорила:
- Ну, я слушаю.
- О чем?
- Вы же хотите просить меня о сотрудничестве?
Я догадался: Камилла заключила, что опер пришел вербовать ее в негласные агенты. То есть в стукачи. Перейти к разговору о Поскокцеве стало трудней. Оглядев обстановку комнаты, я бросил невнятно:
- Хорошая у вас квартирка…
- Продала, - весело сообщила она.
- А сами куда?
- Тут осталась.
- Как же это возможно?
- Очень просто: частный риэлтер, частный нотариус. А Городское Бюро регистрации в суть сделок не вникает. Сменился собственник, а я здесь прописана.
Последние ее слова вроде бы ни с того ни с сего напрягли меня. Спросил я вполголоса, словно нас подслушивали:
- И кому продали?
- Яше Поскокцеву, моему бойфренду.
Я сделал худшее, что может сделать оперативник, - барменше не поверил. Но моя личная проверка все подтвердила: в Бюро регистрации недвижимости Поскокцев уже числился как новый собственник трехкомнатной квартиры. В жилконторе наивно удивились тому, что старая хозяйка не выписалась, но если у нее нет другой площади, то выписать ее нельзя. Как же он в новую квартиру пропишет жену? И продают ли они квартиру на Вербной? Мне требовалась немедленная встреча с Антониной Михайловной…
Занятость оперативника не спрогнозировать даже суперкомпьютеру. И не зависит занятость ни от приказов начальства, ни от расположения звезд и планет, ни от личных поступков - вообще ни от чего разумного. Какая связь между канализационной трубой в пригородной колонии и моим планом встретиться с Антониной Михайловной? Прямая.
Трое девятнадцатилетних заключенных - кстати, убийц - автогеном вырезали дыру в этой трубе и ползли в ней почти полтора километра, пока не оказались за пределами зоны, куда сливались нечистоты. Побег убийц - дело серьезное. Милиция встала на уши. В том числе и наше РУВД. Двое суток мы с Мишкой Тюниным прочесывали выделенный нам сектор. Оперативное счастье? Мы взяли их на кладбище. Преследование, борьба, стрельба? Ничего подобного. Мы с Тюниным даже растерялись.
Из полуобрушенного склепа вылезли непросохшие парни и запели гимн России. Оказалось, сработала просветительская роль воров в законе, хорошо помнивших старые времена. Они внушили ребятам, что если петь гимн, то охранники стоят по стойке смирно и не бьют…
С кладбища вернулся я на транспорте общественном и тут же пересел на транспорт персональный - «Волгу» отдела уголовного розыска. Вернее, меня пересадили. Труп в квартире. И ехать мне как оперативнику из убойной группы. Я развалился на заднем сиденье, отдыхая в дорожке. Оперативник должен не только сгруппироваться в минуту опасности, но и уметь расслабиться в минуту отдыха. Мишка Тюнин в машинах засыпает мгновенно, как младенец в качалке. Я спросил водилу:
- Далеко?
- На окраине.
- Какая улица?
- Вербная, Вторая, что ли…
- Что же ты ползешь, как верблюд по пескам! - рявкнул я, пронзенный догадкой…
Труп Антонины Михайловны лежал на диване в каком-то странном, разобранном положении. Одна нога под себя; вторая не то вытянута, не то вывернута. Одна рука вцепилась в подушку, вторая застыла, пробуя распрямиться. Словно женщина от кого-то отбивалась…
Следственная бригада уже работала. Рябинин вертел в руках пузырек и разглядывал мокрый стол со стоящим на нем каким-то прибором. Мне он сообщил:
- Ингалятор. Вьетнамские лекарства «Звездочка», «Ким»…
- Делала ингаляцию и вдруг упала, - забубенно прозвучал голос, видимо, уже повторявший это не раз.
Голос исходил от человека, сидевшего с низко опущенной головой. Его плешь покраснела так, что порфировидные точки, пятна и кляксы почти стушевались.
- У нее был хронический бронхит, - видимо, тоже не первый раз, повторил Поскокцев.
За все время осмотра трупа я так и не увидел лица мужа: он ни разу не поднял головы. Меня влекло другое лицо, лицо бедной женщины…
Щеки у нее и раньше были впалыми - теперь они прямо-таки провалились. Кожа и раньше была серой - теперь совсем потемнела; и губы почернели, как лента пишущей машинки. Разве нос заостренный? Казалось, теперь он готов вонзиться. Волосы в пепельном клубке, словно женщина каталась по дивану. Взгляд, устремленный куда-то далеко, в пространство, которое нам недоступно…
- Телесных повреждений нет, - сказал судмедэксперт.
- А причина смерти? - поинтересовался Рябинин.
- Удушье или сердечная недостаточность.
- Доктор, подробнее…
- Подробнее, знаете, когда?
Мы знали: после вскрытия. Естественная смерть. В таких случаях ни следователю, ни оперативнику делать на месте происшествия нечего, потому что нет признаков криминала.
И мы сели в машину.
Постепенно я приходил в себя, и моему рассудку возвращалась здравость. Почему Рябинин не осмотрел квартиру? Потому что естественная смерть. Почему он не поискал полтергейста, ту самую пружину, которая стучала на пленке диктофона? Я вспомнил, что, рассказывая ему о полтергейсте, ни к чему его не привязал: ни к адресу, ни к фамилии. Рябинин просто не знал, что это та самая квартира.
Мы подъехали к прокуратуре. И я взорвался:
- Сергей Георгиевич, это же убийство!
- Неужели?
- Могу поклясться чем угодно!
- Нужны не клятвы, а доказательства.
- Логика доказывает.
- Как же?
- Поскокцев бил жену…
- Многие жен бьют.
- Придумал полтергейст…
- Скажет, что шутил.
- Полтергейст - часть его плана!
- Какого?
- Выманить у жены доллары…
- На дело, на покупку квартиры.
- Фиктивно! Посмотрите, сколько ему выгод от смерти жены! Шестьдесят тысяч долларов получил, с любовницей соединился, квартира на Вербной тоже досталась ему…
- Боря, ты можешь привести еще сотню доказательств. Но все они не будут иметь значения без главного - без причины смерти.
Умом я понимал, что следователь прав. Что было в моей работе самым тяжелым и противным? Нет, не физическая усталость, не голод и недосыпы, не бандитские ножи и пули… Бессилие. Все знают, что такой-то преступник, а ничего не сделать - не доказано. Впрочем, к чему я выворачиваюсь наизнанку, если существуют бандитские группировки, о которых всем известно и никто их не трогает?
Рябинин положил мне руку на плечо.
- Боря, сперва узнаем результат вскрытия…
- Когда узнаем?
- Судмедэксперт обещал позвонить завтра.
На следующий день я поймал себя на том, что ничего не делаю, а жду рябининского звонка. Слишком он осторожен, следователь прокуратуры Рябинин. Нужно возбудить уголовное дело, сделать на Вербной обыск, а потом колонуть Поскокцева по всем правилам допроса. Задержать на трое суток и запихнуть в камеру. Потрясти Камиллу, которая наверняка была соучастницей.
Но я бессильно опускал руки: ну да, не было оснований, поскольку Антонина Михайловна умерла своей смертью.
В полдень я решил больше не ждать и встал, чтобы отправиться на встречу с одним наркоманом. Это в полдень. А в двенадцать часов пять минут зазвонил телефон. Я схватил трубку, и она вежливо поздоровалась со мной голосом Рябинина. Я не вытерпел:
- Сергей Георгиевич, ну?
- Поскокцеву вскрыли.
- И?
- У нее в легких найден нашатырный спирт.
- Самоубийство?
- Почему самоубийство?
- Выпила нашатырь…
- Не выпила, а вдохнула.
- Она же вьетнамские лекарства…
- В ингалятор, в горячую воду, кто-то плеснул нашатырь. Она вдохнула, паралич дыхательного центра и мгновенная смерть.
- Плеснул… кто-то?
- Да, кто-то.
- Сергей Георгиевич, я поехал.
- Давай, Боря…
Не поехал, а полетел. И носился до полуночи. На Вербной Поскокцева не оказалось. Никто не видел его в мастерской холодильников, где он работал. Не появлялся он и в кафе «Эммануэль». Я осмотрел квартиру Камиллы: она лишь пожимала плечами и плакала. Поскокцев сбежал.
Зачем? Куда? Бросил любовницу и обе квартиры?… Впрочем, на шестьдесят тысяч прихваченных долларов можно погулять в ширину.
Через два дня я сидел в кабинете, собираясь оформить Поскокцева во всероссийский розыск. Оладько вошел, сел, перегородил кабинетик длинными вытянутыми ногами и вздохнул:
- Леденцов, против натуры не попрешь.
- Верно, - выжидающе согласился я.
- С тебя бутылка коньяка.
- За что?
- Поедем в кафе «Эммануэль».
Похоже, он поменял начало с концом: сперва хотел получить с меня за то, чего еще не сделал. Виктор мужик серьезный, неулыбчивый, да на его сухом лице улыбке и не закрепиться. Я поехал.
В кафе Оладько подвел меня к бару. Увидев нас, Камилла заплакала и произнесла двусмысленную фразу:
- Органы я всегда любила.
- Против натуры не попрешь, - повторился Оладько.
Широким жестом Камилла пригласила следовать за ней. Мы пошли. За бар, по коридорчику, в подсобку, где ящики, коробки и бутылки.
Между холодильником и какими-то мешками сидел Поскокцев. Сидел, как и у трупа жены, не поднимая головы, упершись в простра