– Так какого?
– Его нет…
– Где же он?
– Не знаю.
Она взглядом поискала парня с иномарки, который вызывал «Скорую» – ни иномарки, ни парня. Он мог уехать. Но потерпевший? Бездыханное тело…
– Я осмотрел машину: никакой вмятины, – сообщил майор. Евгения Маратовна прошлась по бетонке, оглядывая обочины. Ни в кювете, ни в траве никого не было; как не росло здесь и кустов – клеверное поле. Леденцов спросил:
– Далеко ваша дача?
– Прямо за этой горушкой.
– Я провожу, – сказал майор, садясь за руль ее машины.
– А ваша?
– Она с водителем.
Они поехали. Видимо, майор считал, что рулить ей не под силу. Евгения Маратовна нервно смотрела по сторонам, надеясь увидеть сбежавшего мужчину. Полно случаев, когда потерпевшие покидали места происшествий, уходили из больниц, выпрыгивали из машин «Скорой помощи» и прятались от милиции.
– С деловыми людьми обычно чудес не происходит, – заметил майор.
– Хотите сказать, что со мной они происходят?
– Уже два. Сперва неизвестный мужчина вырывает у вас сумочку, потом неизвестный мужчина бросается под вашу машину.
– Но ведь первого мужчину видели…
– Это и непонятно.
– Майор, клянусь, человека я сбила!
– Допустим. Но на месте, где он якобы лежал, ни капли крови.
Евгения Маратовна не ответила. Машина влетела на горку. И голубой кубик ее дачи сам лег на взгляд, как на душу – в ней потеплело или даже поголубело. Этот тихий домик отодвинет все тревоги, и улетучатся бандиты, грозящие телефонные звонки и загадочные мужчины. Она сказала, как вздохнула после сброшенной тяжести:
– Моя дачка…
Леденцов сбросил скорость. До голубого домика осталось метров сто. Евгения Маратовна глянула на синее небо: откуда же звук, похожий на далекий гром? Майор рванул машину вперед, чуть было не врезавшись в невысокую сетку ограды. И выпрыгнул на скорости из еще идущего автомобиля…
Евгения Маратовна тревожно огляделась. Майор опрометью мчался к ее домику. Она замерла, ничего не понимая…
Дом начал куриться, словно внутри оказалась парная. Этот белый дымок тут же начали просекать алые всплески. Одна рама выскочила из оконного проема, рухнув на цветы. Там, внутри, уже клубился другой дым, черный. И вдруг огонь, перестав терпеть, с гулом взвился над крышей.
Евгения Маратовна стояла у машины, как парализованная. Не наваждение ли это вроде сбитого мужчины, не прекратится ли пожар и не встанет ли рама на место? Или ее сознание мутнеет, как небо над головой от дыма?
Она задрожала от выстрелов – лопался шифер… Вернулся майор, который бегал вокруг дома и чего-то искал в саду. Начали собираться соседи. При ехали две пожарные машины… Евгения Маратовна вытерла мокрую от слез щеку и спросила почти без голоса:
– Что это?..
– В вашем доме взорвали бомбу, – ответил майор почему-то раздраженно.
– Зачем?..
– Зачем… Вас убить.
– Как они могли знать время? – не поверила она.
– Рассчитали по минутам и, скорее всего, бомбу заложили с таймером.
Она вытерла лицо платком, который посерел от оседающего пепла. Майор усмехнулся и посоветовал:
– Вам не плакать надо, а ставить свечку за здравие.
– Кого?
– Того человека, которого вы сбили.
– Не поняла…
– Он же спас вам жизнь…
– Опять не поняла…
– Не задержись вы, в доме бы оказались точно по их расчетам и сейчас горели бы внутри.
15
В канцелярии прокуратуры Рябинин встретил капитана Оладько – тот приносил материалы из РУВД. Оперативники, бегающие по городу день и ночь, казались кабинетному следователю пульсом жизни. Он сказал:
– Капитан, заскочи…
Оладько прошел в кабинет, сел и своими безразмерными ногами заполонил всю площадь. От стенки до стенки, а под стул они не влезали. Как же он при таком росте сидит в засадах, влезает в тесные милицейские машины и, главное, остается невидимым при слежках?
Капитан, что интересного?
– Сергей Георгиевич, у нас одно интереснее другого. Вот еду от деятеля. Он снял квартиру, офис, компьютер – набор девушек за границу для обслуживания туристских кораблей. Заполняли анкеты, внесли сто долларов за обучение английскому, пришли через неделю – пустая квартира. Более сотни девиц…
– Как он их находил?
– Объявление в газете. Мошенник.
Рябинина многие объявления ставили в тупик.
И расспросить знакомых неудобно. Скажут, постарел мужик, современной жизни не понимает. Оладько был коллегой, поэтому следователь признался:
– Капитан, в этой рекламе я не все понимаю. Например, «Вербую в ЦРУ». Это серьезно?
– Молодежные приколы.
– Как же газеты печатают? Например, пензовозы из Бензы…
– Опечатка: бензовозы из Пензы.
– А вот стоит номер телефона и все. Что это?
– Какое-нибудь непотребство, Сергей Георгиевич.
– Капитан, послушай: «Непрошеные гости будут обходить ваш дом стороной. Импортные препараты». Это что, газовые баллончики?
– Почему «баллончики»?
– Непрошеные гости кто: ворье, рэкетиры?..
– Сергей Георгиевич, непрошеные гости – тараканы.
– Но тут объявлено «анонимно». От кого, от хозяина квартиры?
– Как же можно выводить тараканов без хозяина квартиры? – усмехнулся Оладько.
– Тогда анонимно от самих тараканов?
– Сергей Георгиевич, анонимно от соседей.
– Так ведь от соседей тараканы и ползут…
Они отдыхали: приятнее говорить о тараканах, чем о бандитах. Крупное осунутое лицо капитана выглядело костлявым, словно все мышцы на нем высохли. От плаща пахло кожей, бензином и пивом. Он шевелил ногами, тихонько их разминая.
– Не поймали? – спросил Рябинин, зная, что второй месяц РУВД ищет рецидивиста, сбежавшего из зала суда и уже на свободе убившего троих.
– Не можем понять, за что он убивает.
– А ни за что.
– Псих?
– Нет, истинный преступник.
– Не возьму в толк, Сергей Георгиевич.
– Он всю жизнь провел на зоне. Человеческих отношений не понимает. Свои проблемы решает ножом. Убивает за деньги, за бутылку водки, за грубое слово…
Не спрашивая, Рябинин вскипятил воду, круто заварил, достал банку из-под кофе с сахаром и суповую тарелку с сухарями. Не спрашивая, Оладько сам налил чаю, бросил в стакан три кусочка сахара, намочил сухарь и начал пить. Впрочем, «пить» – не совсем точно. Опускаемые в стакан сухари, три штуки, высосали воду. Рябинин налил ему второй стакан, еще больше заинтересовавшись процессом: дело в том, что размоченный сухарь Оладько клал в рот целиком, где тот бесследно и пропадал.
– Не успел поесть, – объяснил он аппетит.
– Тяжело, капитан? – поинтересовался следователь службой.
Оладько почему-то задумался, словно вопрос был непосильным. Рябинин не понял, был ли вопрос непосильным, но ответ оказался оригинальным.
– Сергей Георгиевич, служить в милиции обидно.
– Мало платят?
– Не в этом дело. Капитана Слащинина уволили по болезни без милицейской пенсии. Срока не выслужил. Попробуй докажи, что у него рассеянный склероз от нервной работы.
– Хлопотать надо, экспертизы…
– Лейтенанту Шиманскому голову проломили, в военной академии сделали операцию и поставили пластину. Через шесть месяцев потребовалась еще одна операция. Теперь академия заломила цену в долларах. Видите ли, мы другое ведомство. Когда Шиманский подставлял башку за другого человека, то про ведомство не спрашивал.
Рябинин мог ответить только свежей заваркой чая. Странно, что им никто не мешал: не спохватились Оладько в РУВД, не звонили телефоны, не шли вызванные повестками, и не теребил следователя прокурор. Оладько не мог остановиться:
– А лейтенант Панкратов? Бандиты завезли его в лес и потребовали выдать негласного агента. Не выдал. Пытали, на спине вырезали крест, облили бензином и подожгли. И что суд? Дал им по десять лет на радость гуманной Европе. Смертная казнь-то отменена… Этим сволочам по двадцать два года. В тридцать два выйдут – в расцвете сил и в начале жизни.
Следователь знал, что лейтенант Панкратов был другом Оладько. Поэтому Рябинин поднялся, извлек из сейфа початую бутылку хорошей водки, налил полстакана капитану и себе в чашечку:
– За лейтенантскую душу…
Они выпили, закусив все теми же сухарями. Вздохнули и помолчали: может быть, в этот момент душа сожженного лейтенанта пролетела над ними. Оладько встрепенулся:
– Обидно, Сергей Георгиевич. Отдаем свою жизнь, а что слышим? Менты.
– Да вы сами себя стали звать ментами…
– Скоро будем откликаться на мусоров.
Оладько допил чай, вежливо глянул на сейф, где хранилась водка, взял свою папку с бумагами и поднялся. Рябинин спросил:
– И куда сейчас?
– В гостиницу, холодильник украли.
– Там же охрана…
– Якобы замена старых на новые, пришла бригада и вынесла. Оказалось, никакой замены не проводилось.
– Холодильник дорогой?
– В том-то и дело, что старый, вроде бы «ЗИЛ».
– Кому же он нужен?
– Отдадут за бутылку.
Рябинин усомнился: собирать бригаду, обманывать охрану, тащить такую тяжесть, рисковать – ради чего? Он бывал в гостинице, где полно вещей дорогих и компактных. Например, телевизоры – и все импортные.
– А из какого номера?
– Из сто второго.
Рябинин напрягся неожиданно и непроизвольно. В него впилась тревога, но впилась бессильно – надо было что-то вспомнить. Что? Сто второй номер гостиницы… В этом номере что-то было или кто-то жил… Но ведь там…
– Сергей Георгиевич, водка не пошла?
– Капитан, ищи холодильник!
– Само собой, – удивился Оладько.
– Ищи в земле, в воде, в яме, в подвале… Но только не в квартирах – его не продали.
– Почему?
– Потому что в холодильнике труп.
– Чей?
– Немца Коха.
16
Пожар сжег не только дом – пожар выжег что-то в ее душе. Память об отце складывалась не из его воображаемого образа, но также из предметов материальных: одежды, книг, очков… Садоводческий домик был, в сущности, отцовским музеем. Евгения Маратовна работала, старясь не подавать горестного вида. И, похоже, ей это удавалось: щеки и губы сухо стянуты, глаз же под темными очками не видно.