Мешало другое… Нет, «мешало» слабо сказано: казалось, что ее тело пропитал цементный раствор, который медленно твердеет. Тяжело двигаться, бесплодно думать… Она не могла работать.
Евгения Маратовна приучила себя отыскивать истоки: как говорил один полярник – докопаться до талого.
Ей жалко сгоревшего домика? Старенький, даже не был застрахован, на его месте она в силах построить новый, современный, коттедж…
Жалко памяти отца? Да. Но ведь остался его образ в сознании, осталась его квартира, вещи, фотографии…
Тогда что же вяжет ее тело и мозг? Стены офиса… Солнце легло на стол и отразилось на потолке желтоватым мягким прямоугольником. Нет, не стены – люди. В коллективе живет человек, живет предатель, который все доносит бандитам. Они знают о каждом ее шаге. Но кто он?
Евгения Маратовна закрыла глаза, мысленно пропуская перед собой лица сослуживцев: приятные, не очень, безразличные – разные. Да разве по лицам прочтешь?
Она вызвала начальника охраны.
– Андрей Семенович, вы способны на откровенный разговор?
– Только с вами.
– Ситуацию вы знаете… Мне угрожают по телефону, пострадал муж, провокация с наркотиками, сожгли дачу… Ваше мнение?
– Не понимаю, – вяло удивился он. – Ведь контракт пропал, и проблемы нет.
– Проблема есть: теперь они требуют, чтобы я ушла с директорства.
– Им это зачем?
– Посадят своего человека.
Начальник охраны задумался. Казалось, что думает он не головой, а всем телом, которое напряглось и приготовилось. Коротко остриженные седеющие волосы выглядели крепким белесым шаром. Взгляд равнодушно-тяжелый лег на стекло стола. От непосильной задачи он вздохнул. Она помогла ему:
– Андрей Семенович, не напичкан ли офис «жучками»?
– Вряд ли.
– А если проверить?
– Профессиональное обследование одного квадратного метра площади стоит сорок долларов.
– Мне кажется, Андрей Семенович, что есть подлец среди нас.
– Все проверены и перепроверены мною лично. Вот только секретаршей я не занимался.
– Вера? Она знает итальянский язык и умеет готовить чай по десяти тибетским рецептам, – усмехнулась директор.
– А милиция?
– Многозначительно помалкивает.
– Евгения Маратовна, может быть, наши сотрудники чисты?
– Чисты? А кража контракта?
Начальник охраны помялся, и еще гуще понесло куревом: казалось, его камуфляжная куртка набита окурками. И все-таки вкрадчивый аромат сандала одолевал: с ее щек и шеи возгонялись капельки старых духов «Roma», которые могли испаряться только с теплой кожи человека.
– Андрей Семенович, я опасаюсь за свою жизнь, – вырвалось у нее.
– Я дам для самообороны авторучку. С лазером, для ослепления.
– Думаете, спасет?
– Буду вас охранять.
– Как?
– Лично. Теперь вы ни шагу без меня.
Дверь распахнулась. Вера бесцеремонно вбежала с бумажкой в руке. Директор хотела ее осадить, но на лице секретарши билось неподдельное изумление:
– Евгения Маратовна, факс пришел… Восемьсот тысяч долларов…
– Что «восемьсот тысяч долларов»?
– Выдали кредит под наш пропавший контракт…
– Кому выдали?
– Господину Коху.
Мертвая секунда показалась мертвой минутой. Евгения Маратовна схватила трубку и запуталась в номерах, вопросах и сбивчивых ответах. Наконец, она нашла того, кого искала:
– Майор Леденцов?
– Я.
– Под наш пропавший контракт взяли восемьсот тысяч долларов кредита!
– Какой банк?
– «Вега-банк», – прочла она факс.
– А кто взял?
– Конечно, Кох!
– Нет, не Кох.
– Но здесь указано: господин Кох.
– Евгения Маратовна, Кох убит.
– Кто же взял деньги?
– Человек, похожий на Коха и с документами Коха.
17
Следователь прокуратуры Рябинин смотрел на три тома уголовного дела, которое только что закончил. И пришла, в сущности, обидная мысль, что его жизнью правит арифметика. В молодости, в геологических экспедициях считал километраж по карте и шаги от обнажения до обнажения горных пород, считал накопленные деньги на жилищный кооператив и дни до постройки дома, следователем считал количество оконченных дел и количество томов, считал, сколько часов осталось до конца дежурства и сколько дней до отпуска… Получалось, что он делал самое глупое, что только может делать человек, – торопил время.
Торопил и без того крохотную жизнь. А ведь еще молодым записал в дневнике: «Боже, научи меня не торопить секунды!»
Вошел Леденцов: без стука, мимоходом, рыжеватый, невысокий, плотный, энергия так и прет. Они редко здоровались, будто только что расстались. Да и работать вместе приходилось почти ежедневно.
– Старею я, – сообщил Рябинин, берясь за кипятильник. – Двадцать лет пил чай, а в пятьдесят тянет на кофий. Что будет в шестьдесят?
– Перейдешь на пиво, Сергей Георгиевич.
– Меня вчера арестованный упрекнул: «Папаша, сам-то пожил, а другим жить не даешь…»
– У нас майора Скворцова отправили на пенсию. Он обиделся, пришел, лег и вот уже пять лет не встает.
– Мы живем, как африканские племена. Там после тридцати – старик. Глянь на нашу рекламу: требуются мужчины до сорока лет. Исключают из жизни самый интеллектуальный продуктивный возраст: от сорока до шестидесяти.
– Сергей Георгиевич, какой же ты старик?
– Как говорят блатные «старик в натуре». Вчера узнал, что уже торгуют компьютерным вирусом. А у меня еще и компьютера нет.
Рябинин сделал кофе. К жизни арифметической, то есть бесполезной, он относил и пустые разговоры. Кроме разговоров с умным человеком, о чем бы тот ни говорил. В науке до сих пор нет определения интеллекта. Нет определения «умный человек», но кто такой дурак, знает каждый. Среди множества способов распознавания глупцов Рябинин пользовался безотказным и проверенным способом: надо затронуть политику – дурак убежденно перескажет вчерашний текст теледиктора.
Разговаривать с Леденцовым было интересно, но без дела майор не приходил.
– Сергей Георгиевич, насчет фирмы «Лира»…
– Знаю: под ее неоформленный контракт взяли кредит.
– Да, подпись подделали, загримировались под Коха и с его документами явились в банк. Но я не о том.
– А о чем?
– Евгения Маратовна… Звонок в милицию, что у нее в сумочке наркотики. Выезжаем. Какой-то мужчина на глазах Оладько вырывает сумочку и, видимо, наркотики выбрасывает.
– А они там были?
– Думаю, что подложили…
– Хочешь узнать, кто подбросил?
– Они уже на примете. Хочу понять, кем был тот мужчина?
– Это так важно?
– Он спас ее от тяжкого обвинения.
– Боря, для ответа слишком мало информации.
С простыми вопросами Леденцов не приходил. Рябинин вспомнил его последнюю загадку… Внезапно скончалась женщина: не болела, не били, не резали, не стреляли, не пила ни с кем ни кофе, ни вина. Вскрытие дало туманную информацию о пищевом отравлении, хотя она в этот день даже не ела. Рябинин просеял ее жизнь за неделю по минутам. Ничего. Кроме мелочи: пропали туфли. Да не ее, а подруги – та ей дала поносить. В одной из них и нашли иголочку с ампулой – укол при ходьбе малоощутим.
– Сергей Георгиевич, информации добавлю. Евгения Маратовна ехала на дачу и сбила мужчину, Вызвали «Скорую», милицию… Те приехали, а мужчины нет.
– Может его и не было?
– Свидетели видели.
– Очнулся и ушел.
– Он задержал ее на полчаса. Когда подъезжала к даче, то дом взорвали. Не задержись Евгения Маратовна – погибла бы.
Губы майора не вздрагивали и не растягивались – каким-то образом он улыбался всем лицом. Еще бы, вопросы не относились ни к уголовному праву, ни к уголовному процессу. К мистике относились!
– Боря, уверен, что эти вопросы ты заготовил именно для меня.
– Сергей Георгиевич, ты только что похвалялся старостью, а она обязывает.
Шутки шутками, но рыжеватые глаза майора требовали ответа. И верно, следственно-жизненный опыт обязывал.
– Боря, я тоже мог бы привести кучу примеров из своей криминальной практики… Например, человек просыпается утром и говорит жене, что голова болит так, словно по ней ударили кирпичом: вечером его убивают кирпичом по голове. Или подозреваемый заявляет, что в час убийства находился у девушки. Алиби. Разговариваю с матерью убитого, и у меня в разговоре проскользнуло, что ее сын погиб в половине первого ночи. Нет, говорит, погиб ровно в двадцать три часа пять минут. Спрашиваю, откуда знает? Именно в это время у нее остановился будильник. Позже я установил: мать оказалась права, смерть наступила в двадцать три часа.
– И чем это объяснить?
– У физиков много теорий: биополя, микролептоны и те де – Рябинин кивнул на чашки, поощряя к кофепитию. Он тянул время и не только потому, что не хотелось погружаться в допросы, очные ставки и анализ заключения экспертов. Майор был его другом и единомышленником. И другое: Рябинин все больше ценил людей, с которыми можно было поговорить на абстрактные темы, например, о мистике, когда все помешаны на иномарках, прибыли и долларах.
– Боря, я сейчас изучаю такое явление, как зомбирование. По-моему, оно лежит в основе многих загадочных явлений.
– Психотронное оружие? – усмехнулся майор.
– Зачем… От бытового до государственного уровня. С тобой бывало: чувствуешь, что обманывают, а безвольно подчиняешься? Артисты говорят, что актеры, постоянно играющие отрицательные персонажи, сами становятся плохими людьми. Я знал женщину средних лет и средней внешности, которой в транспорте непременно уступали место…
– Ну, а на государственном уровне? – перебил Леденцов, которого бытовуха не устроила.
– Гитлер и Сталин зомбировали свои народы, и люди делали все, что им приказывали. А сейчас? Смазливая теледикторша может убедить, какая партия лучше, какой депутат умнее и какое пиво гуще…
Зазвонил телефон. Рябинин взял трубку и передал Леденцову – спросили его, поскольку в РУВД знали, где он чаще всего сидит. Майор не столько говорил, сколько молчал, отделываясь междометиями. Вернув трубку, он спросил: