Став на голландский ковер, расцвеченный тюльпанами, как и сама Голландия, Евгения Маратовна начала выполнять комплекс из десяти упражнений, которые разминали все мышцы и суставы. Она улыбнулась: если кто-нибудь за ней наблюдает, то видит кино: высокая молодая женщина с прекрасной фигурой в шесть тридцать утра делает гимнастику на голландском ковре. Может быть, наблюдавшему виден и камин под старину с деревянным порталом, как бы изъеденным жучком-древоточцем.
Кончив гимнастику, она на десять минут занялась делом, не сразу понятным и даже потешным: вставила в рот пружинки и начала ритмично вытягивать губы хоботком – американский эспандер для борьбы с морщинами лица.
Ровно в семь надела на короткие светлые волосы резиновую шапочку, сняла с пальцев наперстки из застывшего пчелиного воска и стала под душ. После не вытиралась, а растирала тело махровым полотенцем, массируя небольшие энергичные груди. Макияж свела к ярко-красной губной помаде, воздушно-молочному крему и подкрашиванию кончиков ресниц.
Пора было одеваться. Колготки телесного цвета из тактиля с лайкрой. Длинная струящаяся шелковая юбка цвета темнеющего апельсина; невидимый разрез давал возможность обнажить ногу выше колена. Туфли на коротком квадратном каблуке с пряжками-стразами. Светло-кофейный жакет без воротника с пуговицами-стразами, такими же, как на туфлях, – полированная желтая яшма.
Одетая, Евгения Маратовна прошла на кухню, белую, как больничная палата, и пустоватую, поскольку все было встроено и утоплено – даже газовая плита. Лишь большой стол посреди теплел светлым деревом. Она позавтракала: несколько капель экстракта гарсинии камбоджийской, небольшой апельсин, пластинка сыра «эдем» и чашка черного кофе.
Евгения Маратовна вернулась в гостиную. Капнула на шею – духи оживают только на коже – из флакончика «О-де-Роша»: не хотела изменять им уже несколько лет. Серьги, две крупные жемчужины почти такого же цвета, как и пуговицы-стразы. Платиновое колечко с якутским бриллиантиком. Часы «Тиссот» и солнцезащитные очки «Труссарди»…
Модно то, что тебе идет.
Оставалось двадцать минут: ровно столько, сколько требовалось дойти пешком до офиса. Машина стояла во дворе, но глупо отказываться от утренней двухквартальной прогулки. Она повесила на плечо плоскую сумку из тисненой кожи, окантованной полированным орехом.
Направившись к выходу, она заглянула в кабинет: в глубине письменного стола блестел хрустальный бокал со свежей розой перед фотопортретом пожилого мужчины с печальными глазами и виноватой улыбкой. Евгения Маратовна тоже улыбнулась ему печально и пошла в переднюю…
Ее перехватил телефонный звонок. Она запрещала беспокоить без острой необходимости – на это есть долгий рабочий день. Не пейджер, не «мобильник»: звонил телефонный аппарат. Она взяла трубку.
– Евгения Маратовна?
– Да.
– Хочу вас предупредить, – сказал незнакомо-глуховатый мужской голос.
– Предупредите, – согласилась она почти игриво.
Вам грозит опасность.
– От кого?
– Зайцу не важен калибр охотничьего ружья.
– Я, что ли, заяц?
– Вы чернобурка, Евгения Маратовна.
– А ты, значит, охотник?
– Не важно, кто я.
– Охотник, иди просуши порох.
Она положила трубку. Розыгрыш, ошибка или хамство? Светлый лик часов «Тиссот» показал, что размышляла минуту. Ее хватило, чтобы телефонный дурак вторично набрал номер. Можно трубку не брать, но сейчас она узнает, что было: розыгрыш, ошибка или хамство?
– Ну?
– Евгения Маратовна, вы заняли наихудшую жизненную позицию.
– Какую же? – сработало любопытство.
– Когда не дают жить другим.
– Тебе, что ли?
– В том числе.
– Мужик, займись делом.
Она отнесла трубку от уха, намереваясь ее бросить, но донесшиеся слова руку задержали.
– Ты не подписала два контракта!
Евгения Маратовна замолчала. Удивил не переход на «ты» и не огрубевший тон, а знание ее дел. Не подписала два контракта… У нее вырвалось:
– Да кто же ты такой?
– Если не хочешь, чтобы твоя жизнь стала сплошным приколом, то не суй палки в колеса.
– А-а-а, ты «браток», – удивилась она, потому что до сих пор бандиты на фирму не наезжали.
– Маратовна, считай, что предупреждена.
– О чем? – Она все еще не верила в реальность звонка.
– Подписывай контракты и не строй из себя чурку.
– А если не подпишу? – усмехнулась она.
– Не забывай, что автоматов Калашникова в мире выпускают больше, чем презервативов.
– Теперь, бандюга, послушай меня… Если ты прорисуешься реальной фигурой, то мои ребята из тебя свиной фарш сделают.
– Не забудь глянуть в почтовый ящик!
Она бросила трубку.
Спускалась по лестнице с четвертого этажа – лифтом никогда не пользовалась – Евгения Маратовна спокойно. Злость никакого отношения к не рвам не имеет; злость – это кратковременное здоровое состояние бизнесмена. Да и не верила она телефонным угрозам: мало ли одуревших от пива парней бродит по городу?
Она отомкнула почтовый ящик и заглянула. Ничего, ни бумажки. На всякий случай опустила пальцы в невидимую часть ящика – они наткнулись на что-то твердое, мелкое. Пуговица? Вынув, Евгения Маратовна разглядывала ее с недоумением. Овальный тупо-заостренный комок свинца. Пуля?
Она вспомнила: вроде бы бандиты сицилийской мафии подбрасывают пулю приговоренному к смерти.
3
Следователя прокуратуры Рябинина заклинило туповатое бессилие. Ну да: старший следователь по особо важным делам, советник юстиции, почти тридцатилетний стаж – и бессилие. Перед ним лежала газета с отчерченной заметкой. В Россию приезжал с визитом миллионер, предприниматель и банкир Мишель Кох. Бессилие бессилием, а очки от злости запотели. Банкир Мишель Кох… Это Мишка Кохин, который восемь лет назад, будучи гражданином России, создал фиктивный банк и украл что-то около ста миллионов рублей. Рябинин вел дело. Пропавших денег не нашли. Мишку арестовали, но он вот в этом кабинете пел петухом, прыгал по-лягушачьи, шептал заклинания, пытался звонить далай-ламе, пробовал откусить край стального сейфа, проглотил две скрепки… Долгая психиатрическая экспертиза наконец признала его невменяемым. Уголовное дело пришлось прекратить и симулянта выпустить. Мишка Кохин уехал лечиться за границу. Вылечился, теперь он Мишель Кох.
Рябинин усмехнулся: вот если бы Мишка украл курицу, то сел бы наверняка и не стал бы Мишелем.
Звонил телефон. Бороться с преступностью не хотелось. Все-таки трубку пришлось взять.
– Сергей Георгиевич, у тебя полчасика найдется? – спросил начальник РУВД.
– Разумеется, – охотно согласился Рябинин, потому что «полчасика» не значили ни трупа, ни какого другого происшествия.
– У знакомого директора школы возникли непонятные проблемы…
– Криминальные?
– Не пойму. То ли стесняется рассказать, то ли темнит. Поговори с ним, Сергей Георгиевич…
– Присылай.
– У него машина, сейчас будет…
Поговорить Рябинин мог: лишь бы не допрашивать, не выезжать на труп, не делать очных ставок – лишь бы не бороться с преступностью. Почти тридцать лет борется, а толку? Всяких криминальных уродов не убывает, а прибывает. Мишку Кохина не только не удалось посадить, но и…
Рябинин отозвался на осторожный стук в дверь.
Вошел высокий мужчина лет тридцати пяти – белый человек: светлые волосы, светлый костюм, светлый галстук и светлая оправа очков.
– Геннадий Федорович Лозинский, директор школы, – представился он.
– Садитесь, я вас слушаю.
Рябинин понимал, что сперва следовало бы поговорить на отвлеченную тему и дать ему осмотреться, но в любую минуту могли прийти люди на допрос. И все-таки он спросил:
– Геннадий Федорович, как идет воспитание молодого поколения?
– Непросто, мало педагогов с современным мышлением.
– Это, значит, с каким?
– Мы учим школьников раскованности, свободе поведения, не ограничиваем их энергию, не ставим двоек…
– И куда потом эти ребята деваются?
– Как куда? Идут в жизнь.
– Геннадий Федорович, хотите сказать, что выпускаете людей, не приспособленных к жизни?
– Я не понял вопроса.
– Жизнь-то двойки ставит. Свобода поведения, кроме моральных норм, ограничена вон сколькими статьями…
Рябинин кивнул на уголовный кодекс. Светлые люди краснеют заметнее – директор порозовел. И Рябинин спохватился: человек пришел с нуждой, и наверняка ему не до бесед о проблемах воспитания.
– Выкладывайте свое дело, Геннадий Федорович.
Рябинин никак не думал, что его слова будут поняты буквально и дело директора имеет материальный вид.
Геннадий Федорович достал из портфеля коробочку и положил перед следователем. Рябинин открыл ее, поморщился, и, хотя видел, что это такое, спросил:
– Что это такое?
– Презервативы.
– Уберите и рассказывайте.
Директор поведал историю появления коробочки. Рябинин слушал и настраивал себя на серьезность чужой проблемы: видимо, появление этой коробочки для директора столь же значимо, как, скажем, для следователя нераскрытое убийство.
– Сергей Георгиевич, этот позор видели школьницы, охранник, секретарь…
– Все?
– Нет, не все. На второй день входит секретарь, разумеется, поджав губки, и сообщает, что звонила Алиса. Я, конечно, интересуюсь, что за Алиса. Та, говорит, которая передала нужную вам коробочку. И эта Алиса сказала, что ждет меня в двадцать один час, как всегда, в ресторане «Похотливая коза»…
– Как?
– То есть «Бодливая коза». Знаете, я поехал, чтобы пресечь.
– В этой «Козе» уже бывали?
– Впервые услышал! Вхожу в холл… Накрашенная девица бросается мне на шею со словами: «Геночка, молодец что приехал…»
Директор достал платок и приложил ко лбу бессильным движением одряхлевшего человека. И Рябинин подумал об относительности всего сущего: что для одного ерунда – для другого беда.
– Целует меня взасос, кричит на весь ресторан… Я отрываю ее от себя и буквально отшвыриваю. Ко мне подходят два амбала и со словами «Зачем обидел девушку?» выволакивают на улицу. Вот и все.