- Ага, значит, замешаны в убийствах?
- Нет, но боюсь за Митю Ольшанина.
- Значит, он замешан?
Невропатолог отвернулась и не ответила. Я ждал, пробуя что-то прочесть по ее лицу, но видел только профиль, густо нарумяненную щеку и янтарную сережку. Мое напряжение через давление грудью передалось забору, и тот нетерпеливо скрипнул. Видимо, ясновидящая ответила ему:
- Не за себя хлопочу…
- А почему за Ольшанина?
- Жалко парня.
- А почему его медкарта пуста?
- Он просил. Хочет съездить в Финляндию и боится, что психа не пустят.
Поверить в ее жалость - что поверить в доброту палача.
- Амалия Карловна, вы понимаете смысл своей просьбы? Два убийства.
- Бывают же «глухари», нераскрытые преступления…
Подъехала машина. Майор загнал ее на свое место, вылез, извлек тяжелую сумку и подошел ко мне. Я удивился:
- Петр, вот тут, за забором, стояла женщина… Где она?
- Никакой женщины не было.
31
Майор разбирал сумку. На моей душе захорошело, пельмени, но глаза округлились - десять пачек.
- Петр, у нас же нет холодильника.
- Съедим.
- За день?
- За два. Вот сейчас сварю четыре пачки, по две на брата.
Пельменную радость вытесняло тревожное недоумение. Визит дамы. Нет, не ее бесследное исчезновение: она же местная, знает все ходы и выходы. Уползла в крапиву.
- А какая женщина стояла за забором? - спросил Петр.
- Амалия Карловна приходила…
- Зачем же?
- Просит расследование прекратить.
- Ага, значит, попалась, - сделал майор логичный вывод.
- Просит не за себя, а за Ольшанина.
- Ага, значит, он попался, - сделал майор второй вывод, тоже логичный.
Занятная у нас кастрюля: что бы ни варили, все слипается. Каша, гороховый суп, пельмени… В миске лежал шмат конгломерата, словно его только что выломили из фундамента. Впрочем, на вкусовых качествах пельменей это не отразилось.
Поев, майор настроился на серьезный лад:
- Сергей, дело-то раскрыто.
- Разве?
- К тебе пришла женщина и сообщила, кто преступник.
Поскольку я скрыл от майора историю своего падения, то не мог сказать, что этой телепатке верить нельзя. Пришлось зайти с другого конца:
- Петр, а почему она это сделала?
- Разве не объяснила?
- Якобы из-за жалости. Мотивация слабовата. Видимо, их что-то связывает.
- Он снабжает ее травами, - подсказал майор.
- И этого достаточно, чтобы обратиться с просьбой закрыть дело о двух убийствах? Чтобы вести фиктивную медкарту?
Петр взялся за мытье посуды, что оказалось не просто, ибо один конгломератистый ком приварился ко дну намертво.
Когда он его отодрал, я констатировал почти зло:
- Плохо мы изучили людей в поселке, взаимоотношения и связи.
- Сергей, ты индийские и латиноамериканские фильмы любишь?
- Вопрос - в какой связи?
- А что, если он ее сын?
- Кто - чей? - не врубился я.
- Митя Ольшанин - сын Амалии Карловны…
- Это у тебя от пельменей, - предположил я, потому что съел один ком, а майор два.
Но экзотическая мысль Петра в мозгу зацепилась. Почему то, что возможно под пальмами, невозможно под соснами? Мне вспомнилась некая Лиза, снявшая у старушки однокомнатную квартиру под блат-хату. Ворье, карманники, алкаши, наркоманы - все там. Жалобы от граждан пошли. Меня на нее вывел подросток-форточник. Начал я проверять. Эта Лиза нигде не работала, паспорта нет, жила без прописки, говорила не то косноязычно, не то с акцентом. Заявила, что выросла в Ташкенте. Задержал ее на трое суток для проверки. На второй день меня срочно вызвали к прокурору, у которого от злости нос раздувался: «Что же ты, Рябинин, творишь? Поместил в «обезьянник» Элизабет, гражданку США, дочь известного банкира, аспирантку, которая собирает материал для книги о российской преступности!».
Петр извлек свою полевую сумку, родственницу моего портфеля:
- Отчитаюсь за поездку…
- Твой отчет лежит булыжником у меня в желудке.
- Кое-что есть, кроме пельменей. Вот, справка ЦАБа. Ольшанин не судим и не привлекался.
Я с тревогой вспомнил, что подобную справку надо запросить и на ясновидящую. Она мною официально даже не допрошена, не видел ее паспорта, не знаю года рождения и не запрашивал личного дела.
- Сергей, заключения о причинах смерти Висячина и Дериземли готовы, но еще не отпечатаны. Судмедэксперт еще раз подтвердил, что оба отравлены стрихнином.
Хитрость открытому лицу майора не шла, но он, видимо, хотел ее изобразить. Щурил глаза и поигрывал губами. Я решил ему помочь:
- Петр, что?
- Дело по звероферме у тебя?
Я достал его из портфеля. Майор полистал и нашел дактилоскопическую карту с отпечатками пальцев.
- Чьи они, Сергей?
- Заведующей, работниц… Ольшанин оставил, когда норок выпускал.
- Вот! - обрадовался майор.
- Что ты хочешь сказать?
- У эксперта цепкая зрительная память.
И майор достал из своей сумки другую дактилокарту. Я посмотрел. Отпечатки пальцев, снятые в избе Дериземли. Большинство не пригодны для идентификации. Так, пальчики самого хозяина.
- Петр, а при чем зоркость эксперта?
- Он показал вот на эти отпечатки указательного и большого… Где-то, говорит, я их видел. И вспомнил: когда делал экспертизу по звероферме.
Нам оставалось сравнить. Папиллярные линии тусклы и витиеваты. Я достал из портфеля лупу. Майор и без лупы разглядел:
- Эти!
- Хочешь сказать, что отпечатки на звероферме и в доме Дериземли оставлены одним и тем же человеком?..
- Так точно.
- Но чьи отпечатки на звероферме - известно. Тут и подписано: Дмитрия Ольшанина.
- Значит, его и на дактилокарте, снятой у Дериземли.
- Петр, выходит, что Ольшанин посещал Дериземлю?
Петр молчал, потому что делать выводы - прерогатива следователя. Поскольку наши отношения были скреплены не только официально, но и дружески - вместе питались вареными комками, - то майор счел нужным меня поправить:
- Не только Дериземлю.
- А кого еще?
- И Висячина.
Делать выводы - прерогатива следователя. Но другой вывод, главный, озвучить я не торопился: Амалия Карловна подозревала Ольшанина в убийстве, коли пришла за него просить.
- Петр, рванем к этому Мите…
32
Опять я делал не так. Нужно было уехать в город и сесть в свой кабинет. Майору подкатить к дому-сараю Ольшанина и сурово доставить его ко мне, в прокуратуру области, к следователю. Оторвать от подпитки родной земли, ослабить сопротивляемость, сделать открытым. Я исходил из опыта: человек, совершивший двойное убийство, вряд ли сразу признается.
Майор, зная мою склонность допрашивать наедине, остался в машине. Складчатый мастино лежал у порога и равнодушно вильнул хвостом. Ольшанин не удивился, не разозлился и не обрадовался: повел себя, как его собака, равнодушно - только что хвостом не вильнул.
- Ольшанин, вы на работу-то ходите?
- Непременно.
- По-моему, вы больше дома…
- Лесник дал урок - вырубить сухостой. Я свой участок за день расчистил, а мужики три дня волохаются: анекдоты травят, едят, курят, выпивают…
Я изучал его лицо, к которому мой расклад не подходил, - не ложилось оно ни в одну ячейку. Лесник? Бледен, бородка с бакенбардами… Интеллигент? Дом-сарай, травы, рубит сухостой… Сельский житель? Ни огорода, ни поросенка… Убийца? Приезд следователя его не удивил и не вывел из равновесия. Психически больной? Тогда грани стираются, и все может быть намешано фантастически.
Мне требовался какой-то подступающий и для начала нейтральный разговор.
- Дмитрий, жить на отшибе не страшно?
- Зверей в лесу нет, бандитов тоже.
- А Леший? - вспомнил, что лешим-то кличут его.
- Леший не опасен.
- А он есть?
- Меня не раз водил. Иду, а он сбоку, не то человек, не то человечек. Черненький и шустрый. Надо остановиться и его окликнуть.
- А если не окликнешь?
- Будешь ходить-ходить и вернешься на то место, с которого пошел.
Тема меня устраивала. Леший - это нечистый. Тут недалеко и до телепатии с ясновиденьем. Спросил я осторожно, подбирая слова:
- Может быть, это самовнушение?
- Вряд ли.
- Амалии Карловне не жаловался?
- Пустяк.
- Дмитрий, а почему в твоей медкарте нет никакого диагноза?
- Вы проверили? - не то удивился, не то обиделся он.
- Всех проверяю, моя работа…
- Я просил ее. Хочу съездить в Финляндию. Вдруг не выпустят из-за болезни?
- А зачем в Финляндию?'
- Глянуть на леса, как финны работают… Например, мы сучья и отбросы жжем, а они в кучи на перегной.
Мы сидели у стола, заваленною растениями. Стебли, листья, корни… Где он находит в августе столько цветов? И как он не задохнется от тех, которые сушатся. Только бородка подрагивает… А почему я не замечал наивности в его лице? Детская душа, готовая всему удивляться. Детская, а связь с провидицей, способной замутить любую душу?
- С Амалией Карловной… дружишь?
- Просто хорошие отношения.
- Не просто, если она, в сущности, фальсифицировала твою медкарту.
- Снабжаю ее ценными и редкими травами.
- А чего не спрашиваешь, зачем я приехал?
- Из-за выпущенных мною норок.
Так хотелось взорваться и бросить в его спокойное лицо: «Нет! Приехал из-за убитых тобою двух человек». Не то какая-то совестливая преграда мешала это сделать, не то тактика допроса. Каждый вопрос должен быть логически обоснован и задан к месту, что ли.
- Дмитрий, Висячина знал?
- В одном поселке живем.
- Дружили?
- Ничего общего.
- А Дериземлю?
- Тоже знал и тоже ничего общего. Они же алкаши со стажем.
- Так, у Дериземли бывал?
- Зачем?
- Это ты и должен мне рассказать.
- Выходит, не я один псих, - усмехнулся он уже нагловато.
Без всякой настороженности Ольшанин смотрел, как я тащил из портфеля дактилокарту и расстилал таблицы на столе. Я ткнул лупой в один отпечаток пальца: