— Собачий — это когда ниже тридцати, — поправил отец. — При тебе таких морозов уже не было. Да и я… Но в снежки успел наиграться!
— Ты много чего успел. Можно сказать — все.
— Завидуешь?
— Чуть-чуть.
— И зря. Самого главного — заглянуть за «Стену Трех Не» хотя бы одним глазком — я как раз и не сумел. Но еще не вечер!
Отец сердито качнул чашечкой, пролил чай на палас и, кажется, не заметил этого.
— Там, я видел, двое ребят с какой-то установкой возятся. Это они проводят фундаментальные исследования?
— Да, они. Есть еще двое энтузиастов, и даже одна девушка иногда приходит.
— Заниматься в наше время фундаментальными исследованиями — значит пытаться определить неопределенность. Именно эту работу ты и хотел мне предложить?
— Да. В таком примерно направлении.
— Значит, название «Лаборатория фундаментальных исследований» — не шутка?
— Нет. Ты, как и большинство, считаешь, что ни один уважающий себя ученый не должен тратить время на подобные глупости, эквивалентные разве что работе над «вечным двигателем»? В институте на нас тоже смотрят косо, все, начиная с директора и кончая черепашкой-уборщицей. Острят, что мы бьемся головой об эту свою «Стену». Называют моих ребят «мамонтами» и «размороженными». А меня — за глаза, конечно, — величают Тиранозавром. Самый, заметь, сильный и свирепый хищник из обитавших когда-либо на земле. Потому я тебя и приглашал, и буду приглашать, что слабые здесь не выдерживают.
— А работы на Большом Титанском Ускорителе будут возобновлены? Те, что ты объявил жизненно необходимыми для человечества в своей Нобелевской лекции?
Отец помрачнел, сердито поставил на столик опустевшую чашечку.
— Нет. И уже не удастся — Титан открыли для заселения. Зато нам удалось получить разрешение на расконсервацию Малого Лунного. Было показано, что разрешающая способность старой линейки детекторов — на новую никто не выделил бы и евро! — может быть повышена на порядок, и Совет счел целесообразным. Конечно, пришлось провести кое-какую подготовительную работу…
Отец озорно подмигнул Ростиславу, совсем как в детстве, когда подбивал сына на какую-нибудь выходку, которую мать явно не одобрила бы.
— То есть как — на порядок? Теоретический предел был достигнут, насколько я помню, Дроздовым и сотрудниками еще двадцать лет назад, а дальше — все, граница!
Ростиславу приятно было показать, что он не зря проучился четыре года на физфаке, не без оснований надеялся продолжить отцовское Дело.
Родников-старший откинулся на спинку кресла, довольно улыбнулся.
— А мы увеличили период взаимодействия — и увернулись от безжалостной Сциллы! Разнесли две неопределенности во времени. И потом преспокойненько обогнули Харибду. Конечно, сечение стало дважды неопределенным, но оно нас в данном случае вовсе даже не волновало!
— То есть фундаментальные пределы не превзойдены? — не смог скрыть разочарования Ростислав и сразу же рассердился на себя за это.
— Пока не превзойдены. Еще чашечку чая?
— Спасибо, нет.
Отец отослал столик на место, в угол за шкафами, снял с терминала прозрачную пластиковую баночку, наполовину наполненную водой. То, что Ростислав принял за диковинный цветок, оказалось обыкновенной луковицей.
— Видишь, как разрослись корни? Они уже заполнили все свободное пространство. Кончики перьев, заметь, пожелтели. Корневой системы явно недостаточно для такой «кроны», но расти корешкам уже некуда. Улавливаешь аллегорию?
— Символ науки на теперешнем этапе?
Отец, удовлетворенно хмыкнув, поставил баночку на место. Между бровей его прорезались глубокие складки.
— Да. Стена невидима, но непреодолима. И могучее дерево науки… точнее, овощ… чахнет, аки сия луковица. Но за тонкой стеной — огромное неисследованное пространство…
Отец потер переносицу двумя пальцами, безуспешно пытаясь разгладить морщины, и продолжил:
— Ну, сходишь ты на «Деметре» к Плутону, а потом? Чем заниматься будешь?
— Еще не решил. Выберу какую-нибудь земную профессию, женюсь… Буду жить, как все.
— Не лги, — погрозил пальцем отец, словно уличая сына в неискренности. — Родниковы просто так, как все, жить не могут, — нажал он, словно коленом на незакрывающийся чемодан, на слово «просто». — Нам во всем цель нужна, смысл и скрытый порядок. Так что… Давай будем считать этот разговор неоконченным. Вернешься — заново все обсудим. И не уютненькое теплое местечко я тебе предлагаю, не уютненькое! — рассердился на кого-то отец.
— Да уж…. От тебя дождешься! — хмыкнул Ростислав. — Значит, фундаментальные исследования?
— Именно, сынок! А все остальное неинтересно ведь, уж тебе-то во всяком случае!
Отец вскочил с кресла и, словно последняя дамка, вышел на большую диагональ своего кабинета.
— Триумф фундаментальных наук — это хотя и величайшее, но все же не окончательное поражение человечества. Ценой огромных усилий мы объяли необъятное и теперь не можем расцепить руки. Но исчерпана не сложность материи, а — что? — вперил отец грозный взгляд в сына, остановившись от него почти на расстоянии дуэльного выстрела.
— Способность человеческого разума познать эту сложность? Но это, в сущности, одно и то же.
— А всего лишь возможности существующего научного метода, который нам достался еще со времен средневековья, — вышел из дуэли победителем Родников-старший и продолжил свой путь по «большой дороге». — Поторопились некоторые ставить точку в конце строки! Предложение еще не дописано! — возразил он невидимому оппоненту. — А если даже и дописано — тем лучше. Значит, нужно начинать новое!
— И у тебя есть какое-то нетривиальное предложение? — скаламбурил Ростислав. Отец резко остановился и как-то сразу сник.
— Пока нет. Но оно появится, обязательно появится. У меня, у них, — он энергично кивнул головой в сторону двери, за которой парни настраивали установку. — У кого-то из тех, кто не сдался.
Ростислав встал.
Что ж, главное сказано. А о второстепенном отец говорить не любит. Впрочем, еще один момент. Весьма существенный.
— Отец, мне тут случайно попалось на глаза одно досье… Подборка фактов, имевших место на протяжении последних тридцати лет. Ничего особенного в каждом из них как таковом нет, но, собранные вместе… Может быть, ты что-то сможешь мне прояснить?
Ростислав сжато изложил события, о которых узнал с помощью розовых очков и благодаря кристаллику памяти, полученному от Курланова, стараясь при этом говорить самым равнодушным тоном, на который только был способен, и уж конечно умалчивая о возможном продолжении или даже развязке предполагаемой драмы на борту «Деметры».
Отец выслушал его довольно внимательно. Но время от времени Ростиславу казалось, что думает шеф-босс-завлаб… — как там дальше? — совершенно о другом.
— Я тебя, наверное, разочарую, но мне это твое досье ни о чем не говорит, — сказал Родников-старший, дождавшись конца изложения. — Где — радиотелескоп, а где — генетический центр! Но вообще-то от асмеров я советую тебе держаться подальше. Они непредсказуемы и безжалостны, тем и опасны. Никогда не угадаешь, что им не понравится в следующий раз. То они поезда под откос пускают, то против генетиков ополчаются.
— Ну и ладно, — облегченно вздохнул Ростислав. — Поговорили и забыли. В самом деле, в огороде бузина, а в Киеве дядька. Ну, я пойду?
— Как, уже? Ты же про себя мне ничего не рассказал!
— И благословения на женитьбу не попросил. Не до этого мне пока, пап.
Они обнялись на прощание.
— Ты все-таки не медли с этим… А то, как я, родишь сына, когда сверстники уже дедушками станут…
— Это было бы здорово. Уж твои-то сверстники тебе наверняка завидуют.
— Ну ладно, ладно… Я не это хотел сказать. Ты все-таки приходи, сразу после возвращения. Или, если конкурс на полет не выиграешь, раньше. Брезжит у меня одна идея… Достаточно сумасшедшая, чтобы оказаться правильной. Возможно, именно она поможет нам определить неопределенность, ликвидировать неоднозначность, осуществить невозможное. Приходи…
Хочу ли я стать Космической Путешественницей?! Он еще спрашивает! Разве есть на Земле девушка, которая отказалась бы от этого? Все газеты и телепрограммы, все сайты переполнены рекламой: молодой красивый мужчина в скафандре, рядом — очаровательная девушка. Он целует подругу, ласково опускает забрало ее шлема, потом своего, распахиваются двери шлюза — и вот они уже среди вулканов Ио, или на фоне куполов Европы, или среди царственных льдов Ганимеда. А над их головами — огромные звезды, и все прелести жизни на Земле кажутся по сравнению с этой красотой скучными и однообразными, как некрашеное полотно в соперничестве со светящимися красками сатиса.
Дэв, милый Дэв! Ты исполняешь обещанное! Вместе с тобою в мою жизнь действительно вошло много нового и необычного. И теперь мне просто смешны мечты моих бывших подружек: выйти замуж, родить хотя бы одного, разрешенного каждой женщине, ребенка, купить или построить пусть маленький, но собственный домик с крохотным садиком, в котором можно разводить цветы и посадить два-три деревца. Предел мечтаний — бассейн во дворе, больше похожий на лужу… Дэв и Учение открыли мне глаза на бренность и убогость жизни обычных людей, дали силу и умение повелевать миром бездушных вещей. И вот теперь — дорога в Космос! Туда, где холодная красота преступно созданного мира предстает во всем своем грозном великолепии прямо за прозрачным забралом шлема! Но я не убоюсь тебя, злобный Космос! Придет срок — и твои планеты, а может быть, даже звезды начнут подчиняться моей несокрушимой воле! Да будет так!
Наташин терком не отвечал несколько дней. Пришлось звонить ее маме. Выяснилось, что дочь жива-здорова, работает все в том же детском саду. У нее, конечно же, несносный характер, но человек она очень добрый и вполне могла бы… Что именно она могла бы, Ростиславу узнать не удалось, потому что голос Наташиной мамы задрожал и она поспешно прервала связь.
Бедная мама! Никак не может понять, что времена изменились, что ныне лишь треть молодых людей связывает себя узами брака, ибо в наш свободолюбивый век кому нравится это слово — узы? Вот и они с Наташей не спешили, а мама явно жаждет стать бабушкой, и это тоже пережиток прошлого века…