После того как они смогли вернуться к действительности, оказалось, что Петр Леонидович выглядит несколько опешившим, а Николай Алексеевич — нимало, он смотрел на оппонента в упор, как бы спрашивая: «Ну что, съел авокадо?»
Клепанов, это было ясно, разозлился пуще прежнего и тут же снова вскочил и предпринял повторное нападение, прикрывшись при этом левой рукой. Однако Николай Алексеевич на сей раз не поддержал его энтузиазма. Наоборот, вмиг поднявшись, отступил на шаг влево с одновременным поворотом корпуса и таким образом устранился от направления атаки. Грудь Николая Алексеевича выгнулась при этом парусом — на нем была белая летняя сорочка.
Петр Леонидович замахал руками в воздухе. Он пытался добраться до обидчика и в то же время словно останавливал себя, явно опасаясь перевернуть стол, как будто перевернутый ресторанный столик для таких обстоятельств — это уже нечто совсем за гранью приличий.
Видя, что ловля Николая Алексеевича затягивается и не дает результата, Клепанов бросился в обход стола. Николай Алексеевич метнулся в обратную сторону. Тогда Петр Леонидович резко развернулся и рванул навстречу Николаю Алексеевичу. Тот мгновенно среагировал и с ухмылкой поменял направление: было ясно, что он твердо решил уклониться от продолжения потасовки, а процесс гонок и бессильная злость противника его вполне устраивают и даже радуют.
Сложно сказать, чем закончилось бы это преследование, но возле Петра Леонидовича и Николая Алексеевича как из-под земли выросли два охранника ресторана. Один из них крепко взял под руку Петра Леонидовича, а другой — Николая Алексеевича.
— Господа, — торжественно произнес метрдотель, также откуда ни возьмись появившийся рядом со столиком, — в ресторане «Сыр» подобное поведение неприемлемо. Будьте любезны…
— А мы и так любезны, — перебил его Николай Алексеевич.
— Я имел в виду, будьте любезны покинуть ресторан, — уточнил метрдотель.
— Да ладно. Мы шутили. Правда, Петь?
— Я тебе не Петя!
— Петя. Если мы не договорим, я позвоню в твою контору, — Николай Алексеевич вынул из кармана брюк визитную карточку Петра Леонидовича и помахал ею, — позвоню и скажу твоему начальству, что готов был сотрудничать, но ты сорвал переговоры из-за своей плохой… э-э… стрессоустойчивости. — Николай Алексеевич вновь повернулся к метрдотелю: — Мы шутили. Теперь вы нам объяснили, что такие шутки неприемлемы, и мы больше не будем. Да, Петя?
Метрдотель с сомнением воззрился на Петра Леонидовича.
— Ну что, Петя, каков твой ответ?
— Да, мы посидим тут еще, — нехотя проговорил Петр Леонидович. — Мы тихонько.
— Уверены? — спросил метрдотель.
— Да-да, он уверен, — ответил за Петра Леонидовича Николай Алексеевич и, воспользовавшись тем, что опекавший его охранник ослабил хватку, освободил руку и занят свое прежнее место за столиком. — Садись, менеджер Петя, уверенный человек.
Петр Леонидович уставился на Николая Алексеевича и хмыкнул, как бы заново оценивая ситуацию и своего собеседника.
— Все нормально, ребята, — подсобравшись, заверил он метрдотеля и охрану. — Абсолютно. Я заплачу за неудобства, включите это в счет.
Он сел на свой стул и, потирая наливающуюся синевой скулу, стал молча рассматривать Николая Алексеевича в ожидании, когда лишние люди удалятся. Судя по выражению лица Клепанова (лица управленца среднего звена, лет тридцати пяти), собеседник пробудил в нем не то чтобы любопытство, а скорее азарт.
— Значит, как я понимаю, ты сломался и готов сотрудничать, — мстительно сказал Петр Леонидович, едва они остались одни. — Так и запишу в отчете: «Атапин Николай Алексеевич — готов»! По-другому в принципе и быть не могло. А знаешь, почему? Могу объяснить. Ты в депрессии. Я уже это говорил, но ты не понял, в чем твоя главная проблема. Так вот, послушай. Ты — в бесконечной депрессии. Причем не просто из-за каких-то там неудачных обстоятельств. А из-за того, что ты сам полный неудачник. Разницу ощущаешь?
— Будешь хамить, — сказал Атапин, — закажу еще сока.
— Кишка тонка слушать правду?
— Не тонка. Просто давай без хамства.
— Какое ж это хамство? Это факты. Ты был офицером, подводником, ходил на атомных подлодках по всем океанам. А теперь? У тебя малый бизнес, так? Ты и твой дружок Миша — предприниматели! И чем же ты в своем бизнесе занимаешься? У твоего ООО контракт с МВД, и звучит это, конечно, эффектно: тренировочная база спецотряда ОМОНа! Но что в реальности за этим стоит? Ты инструктор по подводному плаванию у ментов — вот что. Надо было иметь такую подготовку, как у тебя, чтобы заниматься этой хренью! Только не говори, что тебе нравится таскаться в Подмосковье, на эту вашу яхту, и учить каких-то болванов нырять с аквалангом! Хотя нет… Вы с Мишей еще катаете других бизнесменов на яхте по выходным. Они там пьют, блюют, трахают проституток, а вы им прислуживаете и потом за ними всё моете. По-твоему, это круто? Бизнесмен со шваброй — это что? Ну скажи мне, да и себе самому скажи: зачем это тебе?
— Корабль в чистоте держать надо. Немытый корабль — по волне не ходок. А эти… отдыхающие… ну так что? Сфера обслуживания.
— Так и я про это. Раньше служил, а теперь обслуживаешь.
— Работа как работа. Как у всех.
— Вот! Вот ты и сказал! Как у всех! Вот теперь мы дошли до главного, если ты хочешь услышать правду про этих «всех», про таких, как ты. Хочешь?
— Ну, говори, хотя ты же вроде спешил куда-то.
— Вы — «все» — кое-как пережили переломные времена. Тогда, в девяностые, у людей была возможность подняться, сделать хорошие деньги, занять какое-то положение. Но такие, как ты, не смогли, да особо и не пытались. А теперь все опять устаканилось. Теперь у нас — как в Америке. И как везде в тихих странах. Ты обрати внимание, даже этот лозунг у американцев переперли — «равные возможности». Год равных возможностей! Их элита тоже промывает мозги своим людям — «общество равных возможностей»! Каких, к черту, равных?!
— При чем здесь Америка?.. У нас это — Год инвалидов…
— Да-да, я знаю, что в Москве Лужок, когда называл этот год Годом равных возможностей, имел в виду инвалидов, что о них в этот год будут особо заботиться, что у них будут равные со здоровыми людьми возможности, и качество жизни, и бла-бла-бла. Нельзя же было назвать: «Год инвалидов». Звучит некрасиво, все понятно. Хотя на самом деле это было бы в точку — Год инвалидов. Год таких, как ты. Вы (без обид, это просто моя оценка), вы, так называемые все, — и есть настоящие инвалиды. Больные на голову. Вы сами не в состоянии кардинально что-то изменить в своей жизни. Ваша жизнь — это бесконечный зал ожидания. Ждете, пока накопятся деньги на что-то — на мебель, компьютер, машину. Ждете, когда добрый дядя прибавит зарплату. Ты сам себе зарплату платишь, но сейчас это не важно. Так вот. Вы десятками лет ждете в очереди на жилье, когда можно будет протиснуться под какую-нибудь социальную программу, чтобы переехать в новую квартиру. И все равные возможности, какие у вас имеются, сводятся к одной возможности — ишачить, крутиться за то, чтобы как-то более-менее жить и дальше чего-то ждать. Вы ждете, ждете, ждете, а потом — оп-па, все, жизнь закончилась. Полковнику так никто и не написал — по большому счету. И дальше начинают ждать ваши дети. У кого они есть. Короче, ты классический неудачник, каких вокруг девяносто процентов. А для тех, у кого действительно есть возможности, для элитной части общества вы — никто. Вы для них даже не мелкая рыбешка, вы… вы — планктон! А в твоем случае, кстати, все обстоит еще хуже. У тебя и в личном плане — извини… Тебя жена бросила в прошлом году, теперь она ждет ребенка от другого, насколько я в курсе. А с тобой у вас детей так и не было. Ты пожизненный неудачник, Коля. Ни детей, ни семьи, ни настоящей работы. Ты лузер! И то, что ты мне тут костюм соком облил, тоже ничего не меняет. Это у тебя, я думаю, всего один костюм — дежурный, на все случаи жизни. А я свой могу спокойно выбросить, их у меня еще штук десять или больше — я не считал.
— Официант, — сказал Николай Алексеевич. — Мне нужен кофе.
Петр Леонидович с тревогой глянул на него и затем на пятно на своем костюме, но у Атапина был такой задумчивый вид, что Клепанов сразу успокоился.
— Ладно, хватит о грустном, — снисходительно сказал он.
— Да, хватит. Давай теперь о веселом. Теперь я пару слов скажу о тебе.
— Вот как? — Петр Леонидович поднял бровь и усмехнулся. — Ну, хорошо.
— У тебя жизнь удалась, и все у тебя есть, так?
— Э-э, да.
— Есть высокооплачиваемая работа. Интересная работа. Так?
— Да. Конечно.
— Видимо, есть семья, дети?
— Да, есть.
— Есть большая квартира в Москве, есть хорошая машина, и дом под Москвой.
— И не только под Москвой.
— Наверно, для комплекта имеется и длинноногая любовница.
— Ну… да. А что? Осуждаешь?
— Дело не в этом. То есть у тебя абсолютно все в порядке.
— Гм. Да, все. А к чему ты клонишь?
— И нет ничего, никакой мечты, которой ты не достиг?
— В каком смысле «мечты»?
— В обычном. Ты никогда не мечтал, к примеру, о далеких путешествиях? Не хотел посмотреть удивительные страны?
— Я раза по три-четыре в год летаю отдыхать в удивительные страны — all-inclusive в самых престижных отелях.
— Я, наверно, не так сказал, поэтому ты не понял. Когда лет пятнадцать-двадцать назад, ты был пацаном и читал романы Стивенсона, Жюля Верна, ты не хотел куда-нибудь отправиться? Я имею в виду не туристом, а путешественником. Понимаешь?
— Ну, нашел, о чем… Все читали эти книжки в детстве, и все чего-то такого хотели. Ну и что?
— Или, может, у тебя какая-то другая была мечта? Была?
— Еще? Подожди, ты сейчас серьезно говоришь?
— Абсолютно серьезно. Ты же серьезно говорил о том, что я лузер. Или шутил?
— Нет. Что же тут шуточного?
— Ну тогда и отвечай серьезно, давай, не дрейфь: была у тебя мечта — такая, как я сказал, или еще какая-то другая?