Я посмотрел на Виктора Генриховича. О чем это говорит Москит? Я видел, как кулаки штаб-лекаря сжались до хруста, а глаза стали бешеными: казалось, еще мгновение, и он набросится на главмеда.
— Вы свободны. Оба, — сказал Москит. — До решения вопроса ваша команда отстранена от работы.
На выходе Есман даже не посмотрел в мою сторону.
Уже прошел час. Осталось еще целых два. Я сижу в пустой комнате отдыха (все на вызовах) и бесцельно тыкаю в клавиши «Соробана». Домой меня никто не гонит. Есман тоже был где-то здесь. Францу велели сдать смену.
Было так. Мы подогнали машину ближе. Когда мы втроем — Есман, Франц и я — подошли к дому с носилками, раздался резкий свист, а потом рядом со мной воткнулась стрела, выпущенная из боевого арбалета. Сицилия прокричала, что тоже умеет стрелять, Пол ее научил. Она кричала в рупор, что Пол останется дома, ни в какой изолятор она его не отдаст. Пристрелит любого, кто приблизится. И начнет с «милого мальчика». Есман велел мне вернуться в машину. Сам что-то пытался наяде объяснять. Приблизительно в таких терминах: вы прибрежная идиотка, если надеетесь его спасти таким образом. Переговоры не увенчались успехом. Вежливость у моего куратора страдает.
Проклятый диагноз. Что-то во всем этом не дает мне покоя. Нарывы были не слишком похожи на картинку из учебника… Почему не заболела Сицилия? Вероятность передачи инфекции была высока. Вроде бы все симптомы укладываются в схему. Или нет?
Чтобы отвлечься, я захожу на официальное гироприбежище «Заводных кукол». На странице — печальные новости. Энни и Дженни во время гастрольного тура по южным странам подцепили какую-то заразу и слегли в местной больничке как минимум на две недели. Продолжение тура под вопросом.
Прививки бы все сделали — и не слегли бы.
Святые угодники!
Я вылетаю из комнаты, сбегаю по лестнице на первый этаж.
— Есмана не видели? — спрашиваю у блондинки-диспетчера.
— Бушлат надевал свой… тут есть один бар через дорогу…
Бар называется «Суббота». Я нахожу штаб-лекаря за стойкой.
Он поддерживает голову рукой. Сначала мне кажется, что он уже мертвецки пьян, но, подойдя ближе, замечаю, что в стакане у него молоко.
— Куратор Есман, — говорю я. — Вы ошиблись. Это не сап. Это оспа.
Бармен перестает вытирать стакан полотенцем.
Штаб-лекарь поворачивает голову и произносит усталым голосом:
— За этим прибежал? С памятью плохо, козлоногий? Ты об этом подумал еще у нее в доме. А я подумал еще раньше. Иначе стал бы я говорить «всю правду»! При натуральной оспе не так часто встречается лимфаденопатия. Да и пневмония характернее для сапа. Это первое. И второе: этой болезни у людей, если ты забыл, уже лет тридцать как нет. По крайней мере, на территории нашей страны. Один процент против ста. Где он заразился? — Есман медленно поднялся. — И третье: у лошадей оспа протекает совсем по-другому…
— Первое: Пол не вполне лошадь. Второе: еще на первом курсе нам говорили, что бывает два и более не связанных между собой заболевания: в нашем случае пневмония появилась первой!
— А еще что ты помнишь из первого курса?
— И третье, — говорю я. — А кто тут говорит про натуральную оспу?
Знаете, это непередаваемое ощущение: видеть, как твой куратор вдруг перестает наблюдать идиота только в тебе.
— Нам срочно нужен транспорт, — говорит Есман.
Но на выходе из бара нас уже ждет мотоциклет с коляской. На этой штуке Франц приезжает на работу. Немец невозмутимо курит сигару.
— Какого хрена ты-то здесь? — удивленно спрашивает штаб-лекарь.
— Мальщик бежать к бару.
— Почему ты вообще не уехал домой?
Франц выпускает в лицо Есмана струю дыма.
— Я три года с тобой работать, Эсман. Я зналь, что так будет. Куда ехать?
— В зоопарк, — в один голос отвечаем мы.
Франц домчал нас до Колтушевского зоопарка менее чем за полчаса. Город стоял в пробках, но наш водитель умудрялся проскакивать какими-то дворами и такими узкими улочками, что коляска мотоциклета задевала стены домов. Он гнал на сумасшедшей скорости, мне казалось, что, пока доберемся до места, я успею десять раз поседеть.
Зоопарк оказывается закрыт. По выходным он работает только до пяти. Есман без перерыва жмет кнопку вызова персонала и лупит ногой по решетке ограды.
Я говорю без остановки:
— Все ведь сходится, штаб-лекарь! Наяда не заболела, потому что гораздо старше. А подросткам прививки от оспы уже не делают. И лошадям — тоже. В отличие от птиц, которых они держат! Из-за развивающейся пневмонии организм Пола ослаб и стал восприимчив к инфекции. Стоматит, гнойники на коже и прочие симптомы во многом подходят под оба заболевания. У лошадей оспа протекает по-другому, и это значит, что все-таки заболел Пол-человек, а не Пол-конь. Но лошадиные гены вызвали. иную форму течения болезни. Нас сбила с толку лимфаденопатия, не столь характерная для натуральной оспы. Но она часто возникает при так называемой обезьяньей оспе, которая теперь не дает покоя бедным неграм! Все, что нам нужно, — это найти переносчика! И тут я вспомнил про новый привоз в зоопарке, о котором говорила Сицилия. Если мы найдем больную обезьяну — наша теория подтвердится и Пол будет спасен! Оспа у кентавров доброкачественна!
— Ты, может, заткнешься, мистер очевидность?
Я не обижаюсь, но замолкаю. Виктор Генрихович смотрит на флеш-брегет.
— У нас осталось меньше получаса. Потом начнется штурм. Москит ненавидит кентавров, если ты не знал, его еще в детстве копытом приложили.
Есман трясет руками ограду.
— Вашу мать, меня слышит хоть кто-нибудь?!
Тут из кустов появляется низенький конопатый человечек в фуражке сторожа, он вооружен двустволкой и спаниелем. Пес изо всех сил стремится выглядеть грозно, но у него это плохо выходит. А вот сторож выглядит злым, заспанным и с похмелья.
— Кто такие? Щас как пальну! — бурчит он. — Вон отсюда. Закрыто все. Погода плохая.
— В задницу себе пальни, — говорит Есман. — Почему спим на рабочем месте?
Что-то в голосе штаб-лекаря заставляет сторожа и даже пса вытянуться по струнке.
— Виноват. Прапорщик запаса Задрыго. С кем имею честь?
— Имей с кем хочешь. Я штаб-лекарь Есман, это мой помощник Турбин. Тебе знаком кентавроид по имени Пол Кротов?
— Так точно, — хмурится сторож. — Хороший парень. А что случилось-то?
— Он болен. Нужна твоя помощь, чтобы его спасти. Открой.
Задрыго быстро извлекает связку ключей и трясущимися руками открывает замок, разматывает цепь, распахивает створки.
Все-таки велика сила убеждения, думаю я. Есть люди, которым подчиняются сразу и безоговорочно, даже не спросив удостоверения. А если бы я пришел один, куда бы меня послали?
Мы входим в зоопарк. Шумят деревья. Хрустит под ногами гравий. Откуда-то сбоку доносится рычание и крики лемуров. Наверное, они проснулись до ночи из-за нас.
— Пол на хорошем счету в нашем зоопарке, — говорит Задрыго. — Парень в животных души не чает. Чем я могу ему помочь?
— Как давно был новый привоз? — спрашивает Есман, оглядываясь.
— Около двух недель назад.
— Нам необходимо осмотреть привезенных из Африки макак. Среди них должен быть источник заразы.
Задрыго останавливается и снова хватается за двустволку.
— У вас неверная информация. Никаких обезьян нам не завозили.
Вот и все.
Вот и все. Вот и все!
Мне хочется плакать. Моя отличная теория разбита. Я вижу, что Есман растерян не меньше.
— Что ж, — начинает он, — извините, что побеспокоили…
— Из Африки нам недавно только сусликобелок присылали, — разводит руками Задрыго.
Есть! Обезьянья оспа — название условное. Ее переносчиком вполне могут быть грызуны.
— Веди, мой маленький Вергилий! — криво усмехается Виктор Генрихович.
— Меня вообще-то Лукой зовут, — обиженно шмыгает носом сторож.
Нет никакого желания описывать, как мы втроем ловили в вольере сусликобелок, чтоб осмотреть их на предмет наличия симптомов обезьяньей оспы. Мой дар рассказчика довольно ограничен. Могу лишь сказать, что если бы нас в этот момент кто-нибудь увидел со стороны, то незамедлительно вызвал бригаду, которая транспортировала бы нас в дом умалишенных. Сторож выдал специальные сачки и толстые резиновые перчатки. К исходу двадцатой минуты пот уже тек с нас ручьями (как со шлюх портовых, по утверждению Есмана). Штаб-лекарь матерился без перерыва, к этому делу у моего куратора природный талант — ни разу вроде не повторился. Наконец я выбрасываю вверх руку с зажатой в ней редкой африканской сусликобелкой.
— Нашел! — ору я. — Она дохлая почти!
Белка действительно не сопротивлялась. Она устала от нас бегать. Мех местами выпал, и на коже были видны свежие корочки.
— Связь у тебя где? — спрашивает у сторожа Луки Есман. — И начальству своему сообщи, чтоб установили карантин. Тебе медаль за бдительность дадут.
— За мной! — заторопился сторож. — В будке связь.
Последовал каскад звонков. Сначала до Москита, потом до начальника дезинфект-группы Грована, потом снова до Москита — штаб-лекарь то бледнел, то багровел, то кусал губы; а то плевался в трубку.
— Дайте мне с ней поговорить! — кричит Есман, включая громкую связь. — Соедините на одну минуту!
— Одна минута. Не больше! — говорит Грован. — Потом начнется штурм. Соединяю.
В трубке защелкало. Я затаил дыхание.
— Не хочу ничего слышать! Вы — убийцы! — Я узнаю немного искаженный мембраной голос Сицилии. — Оставьте в покое, я не отдам его в изолятор!
— Здравствуйте, Сицилия. Говорит штаб-лекарь Есман. Здесь со мной Турбин и сторож зоопарка Задрыго. Не бросайте трубку.
— Что вам еще надо?! Вы уже все сказали…
— Нет, не все. Пол рядом с вами?
— Да!
— Осмотрите его путовый сустав. Он хромал на левую заднюю ногу. Видите язву, которая отличается от тех, что на лице? Посмотрите!
— Что вам надо?! — кричит Сицилия.
В трубке опять щелкает и хрипит.