И вот у зека появилась навязчивая идея — обязательно отомстить надзирателю. Но охранник, видимо, почувствовав это, стал избегать близких встреч с зеком.
Чтобы дать выход скопившейся злобе, зек энергично стал расплющивать закатанный в валик, ободок миски. Обыкновенной алюминиевой миски. Видимо, что-то интуитивно подсказывало зеку, что именно надо делать. И он делал. Он взял твердый камень. Используя его как молоток, он стал плющить, утончать ободок миски. Постепенно аккуратными ударами он довел толщину края миски до толщины бритвы. Чрезвычайно тонкой и острой бритвы. Носил он ее под телогрейкой, засунутой краем за ремень. Снаружи миска не была видна, но в любой момент достать ее можно было легко.
И вот — кульминация этой истории! Однажды охранник прошел мимо зека. Оба они находились по разные стороны колючки. Охранник подошел к вышке, на которую должен был полезть, как это он делал регулярно во время несения службы. Занес ногу на ступеньку лестницы, замер на мгновение. Этого хватило зеку, чтобы мгновенно выхватить свое остро отточенное орудие и с силой пустить его в ненавистного врага. Последний рухнул с перерубленной шеей как подкошенный.
Вот такая история — выдуманная или нет, неизвестно, — вдохновила Евгения Никитина на работы по изготовлению такого метательного орудия.
У моряков вошло в привычку оглядывать пустой горизонт.
— Никто не искал нас и не ищет! — периодически восклицал кто-то.
— Богом забыты мы! — это произнес уже Изюм, описав положение, в котором они оказались.
— А мне очень нравится вольница! Очень! Век бы так жил-поживал, — вздохнул Леха.
Олег Кириллович все свободное время посвятил тому, что учился обращению с ножом и топором. К концу недели он уже добился приличных результатов. Пень, который был выбран в качестве мишени, был весь в следах попаданий ножа и топора.
Ножей в хозяйстве всего было четыре. Один нож постоянно таскал боцман. А три оставшихся Терехов взял себе, для упражнений.
Однажды лес огласился криком торжества, издаваемым Жекой:
— Убил, я убил! Миской! Прямо срезал!
Оказывается, миской была убита белка. Женя Никитин стал героем дня.
Вечером, собравшись, наскоро пожалев зверька, Изюм поведал историю о белке-летяге из своего детства:
— Стояло лето. Мы, ватага ребятни, играли в прятки. Иногда удавалось поиграть! Между поселком и лесом было достаточно места для нас. Одиночные деревья на лугу, овражек, ямки — всего этого нам хватало для игры.
Вдруг кто-то из ребят истошно закричал:
«Белка, белка! Смотрите, белка бежит!»
Между нами огромными скачками стремительно неслась белка. Каждый, мимо кого она пробегала, делал шаг или несколько шагов ей навстречу и непременно кричал: «Белка! Белка!»
Маленький оранжевый комочек несся мимо нас и вдруг взмыл на верхушку одиноко стоящего дуба.
«А давайте поймаем ее?» — это предложил самый старший из нас — Игорь. Нам было по семь-восемь лет, а Игорю исполнилось уже двенадцать.
Поляна была обширной. Вокруг дуба было много места, где мы встали, образовав кольцо. Между нами было расстояние в два-три метра.
«Вот так и стойте. Ей некуда деться — она в кольце. Если соскочит — хватайте, а я полезу за ней».
И он полез за белкой, а она, по мере его приближения, забиралась все выше и выше. И вот, когда Игорю оставалось до жалкого пушистого комочка рукой подать, белка вдруг сиганула.
Из всех ребят она выбрала меня, самого маленького по росту.
— Такты и сейчас не великан, — заметил, смеясь, Женя Никитин.
— Ну да. Продолжу! Она летела прямо на меня. Страха у меня не было. Я тянул руки вверх, чтобы поймать ее. Я видел маленькое тельце, широко раскинутые четыре лапки и развевающийся хвост. Мне показалось, что в маленьких бусинках-глазках зверька бились испуг и отвага. Все случилось мгновенно — белка вдруг изменила направление полета и под самыми моими руками пролетела, приземлилась возле моих ног и яркой стрелой умчалась в чащу. Одним словом — закон моря!
— А вот еще о белках, — это заговорил Леха. — Однажды с опытным охотником я был в лесу. Он увидел белку, показал ее мне и говорит: «Вот посмотри, как можно попасть белке в глаз дробиной, если, как пишут в книгах, дробь летит кучно с разбросом метр на метр. Это можно, лишь когда белка выглядывает из-за дерева и торчит только ее голова, а шкурка защищена стволом».
Вот заговорили — и вспомнил я о детстве. У нас в Кеми любимая игра была — «Саранча». К кому-нибудь домой приходим мы, подростки, и все, что есть из еды, — съедаем в момент!
Правда, и еды-то особенно не было — картофель да соленая треска. Другой еды мы и не знали!
Общие разговоры за обедом или после ужина все чаще сворачивали на темы о женщинах. Если раньше достаточно было только мечтательно произнести три слога «Ба-бу-бы», и все понимающе улыбались или смеялись, то теперь все готовы были на эту жгучую тему говорить подольше.
— Слушайте, — как-то сказал главмех, — так кто же на нас посмотрит таких — обросли все как деды!
Изюм однажды спросил у компании:
— А знаете ли, что на Сахалине бригады рыбачек есть? Вот сюда бы занесло бригаду какую-нибудь, а? А что? Вполне реально — дикий смерч несет их сюда. А здесь мы встречаем! Без цветов! Но можно, конечно, и с цветами — вон иван-чай всюду растет, — широким жестом показал Изюм. — Закон моря!
— Ребята! Слышу моторку! Кто-то усердно вспахивает море. И похоже, прямо сюда идет! Скажу, тридцать лошадей, никак не меньше! — главмех обратился в слух.
— Я один пойду встречу! На всякий случай, не выходите! — предупредил всех боцман. — А то напугаем! Узнаю, что да как!
Моторка красиво описала дугу и, не снижая скорости, понеслась к берегу, к тому месту, где в море впадал ручей; там, заметно подскочив, моторка буквально прыгнула на пляж. Человек, одетый в телогрейку и высокие болотные сапоги, с ведром в руках, сошел на берег. Он подошел к самому глубокому месту ручья и стал кружкой, которая была в ведре, зачерпывать и наливать в ведро воду.
— Бог в помощь! — подошел и поприветствовал его Юрий Васильевич.
— И вам всего!
— Здравствуйте!
Незнакомец обернулся к боцману. Лицо у него было круглое, с тонкими ниточками усиков и бакенбардами. Равнодушное лицо; никакого любопытства не проявляло оно. Глаза какие-то пустые, оловянные, невидящие. Голову его покрывала бандана защитного цвета. Как-то не вязалась его внешность — безразличное лицо, холеные усики и бакенбарды — с моторкой, ватником и сапогами.
«Никогда не видел таких глаз у человека. Неприятный типчик. Наверное, много времени проводит у зеркала», — подумал Юрий Васильевич, а вслух сказал, чтобы как-то расположить к себе, проявив участие:
— А как катерок обратно на воду выведете?
— Приливная волна скоро придет, поднимет. А таскать воду так поближе будет!
— А кто вы, откуда?
— Кто, кто. А сами-то откуда тут взялись?
— Мы тут на рыбалке, — боцман решил пока не говорить всего: Уж больно агрессивно начал беседу незнакомец.
— Мы? Это кто же «мы»? Что за «мы»? И много этого «мы» здесь? — очень неприязненно заговорил прибывший.
— А вы ведь так и не представились! — как можно сдержаннее сказал Кирьянов.
— Так и вы, я не знаю, что за птица? Что за гусь такой подозрительный?
— Я вам ответил на этот вопрос!
— А откуда прибыли? Небось, браконьерничаете? Браконьеры долбаные!
— Кто вы? — настойчиво спросил боцман.
— А у вас право на ловлю рыбы есть, лицензия имеется? И сколько вас? На плоту путешествуете? — незнакомец обратил внимание на спасательный плот, разложенный на скале.
— Мы на надувном катамаране плаваем, — Юрий Васильевич решил пока не раскрывать карты.
— Тельняшку надели и думаете, что уже бывалый мореман? Так сколько вас?
Юрий Васильевич уже начал тихонько закипать. От беспардонной речи. От того, что незнакомый человек так и не назвался. От того, что тот так пренебрежительно относился к ним. В правой руке, которая была у него в кармане, он стискивал рукоять ножа.
— Нас несколько человек, — ответил боцман.
— Вот такие, как вы, браконьеры, месяц назад убили моего напарника. Он всплыл у берега, надутый уже, с большой огнестрельной раной в груди. Мне бывший коллега, вместе в милиции служили, вызвонил и на опознание пригласил. А моторку напарника или забрали, или утопили. А тех так и не нашли.
— А как же утопить смогли? У моторки отсеки непотопляемости есть с пенопластом, да и просто с воздухом.
— Так там сливные отверстия на что, мореман!
— Вы говорите, напарника? А сами-то вы кто? — боцман был последователен и напорист.
— Я — лесник с кордона. Вон мой остров виден. За водой я или сюда, или на берег мотаюсь. Вы в домике обосновались?
— Да, в избе.
— А хозяин избы с вами?
— Нет, мы одни там!
— Значит, без спросу! Сейчас наберу воду и сходим посмотрим, что вы за гуси лапчатые. Какие документы есть, паспорта, лицензии, там? Может, красная рыба где припрятана, сети браконьерские, снасти запрещенные? Все проверим! Браконьеры! Я выведу вас на чистую воду! Ловить они приехали, сволота! Только вред от вас, поганцев! Может, вы и есть те самые браконьеры гребаные, что моего напарника застрелили?
Лесник наклонился, чтобы продолжить набирать воду.
Услышав последние слова, Юрий Васильевич сдержать себя уже не мог. Он не мог вынести такого обращения, таких обвинений. Кровь забурлила у него в висках. Он на какой-то миг потерял контроль над собой; выхватил из кармана нож и с силой вонзил его в спину лесника, под левую лопатку. Лесник шумно плюхнулся в воду.
В избу боцман вошел пошатываясь.
— Ребята! Я убил человека! — растерянно, шепотом сказал он.
— Так мы все слышали! Весь разговор был слышен! Мы перед избой стояли. Ветер в нашу сторону дул, и ни слова не пропустили! Не вы, так мы сами его порешили бы, — это сказал Леха Светлов.
Боцман попил воды и тяжело выдохнул:
— Уфф! Как тяжело мне сейчас, если б знали! Как он довел меня! До сих пор не успокоюсь. — Руки Юрия Васильевича дрожали, он обессиленно опустился на полати. — А его, знаете, совсем не жалко!