Из-под матраца он достал пачку листов и положил перед собой — восхитительные стихи страны восходящего солнца, написанные рукой Сэгавы. Вспомнились его уроки, как, самолично переведя на английский произведения Тэйсицу, Ко-томити и Хэндзе, он заставлял Уикса обращать их обратно на язык оригинала. А потом громогласно и трогательно декламировал его перлы, декламировал и хохотал своим икающим хохотом. Уикс тепло улыбнулся этим воспоминаниям.
Все дальше милая страна,
Что я оставил…
Чем дальше, тем желаннее она,
И с завистью смотрю, как белая волна
Бежит назад, к оставленному краю…
Прочитал он стихотворение Аривара-но Нарихира в переводе Сэгавы. Уикс сидел с тяжелой усталостью в глазах и неотрывно глядел на пламя свечи.
Он ушел воевать, оставив в Оклахоме жену и годовалого сына, которому сейчас уже пять и ему впору интересоваться у матери, где же его отец. Здесь нельзя отмолчаться. «Твой папа на войне, только ты не бойся, — что она может еще ответить, — его не убьют. Он так быстро летает на своем самолете, что ни одна пуля не догонит». Но война кончится, пройдет время, и для повзрослевшего сына нужно будет придумывать какую-либо подходящую правду об отце, пока случайно он вдруг не найдет где-нибудь извещение о том, что 29 сентября 1942 года лейтенант Рэймонд Брайн Уикс не вернулся с боевого задания…
Война кончится, наступит благоухающий мир, только Америка не станет требовать его выдачи — вряд ли он числится среди живых, вся эскадрилья видела, как его сбили над Кита-ками. Он больше никогда не увидйт свою семью, свою родину, он будет год за годом чахнуть в этом каменном мешке, год за годом. А если… — у Уикса сдавило внутри, — а если это такой дьявольский вид смертной казни? Он здесь только для того, чтобы со временем достичь самой глубины отчаяния. И тогда им нужно просто подбросить ему веревку.
На этой мысли свеча, догорев, погасла, и Уикс, уронив голову на стол, забылся.
Его разбудил страшный переполох в тюремном коридоре. Оттуда доносился шум борьбы вперемешку с многоголосыми криками. К своему испугу, в одном из голосов он узнал Тэдзуки Симпэя. Шум докатился до его камеры, борьба шла около самой двери.
— Прочь руки! — надрывался Симпэй. — Люди?! Жечь де…тей заживо — это люди!!! — Ему старались зажать рот. — Пусти, сволочь… Убь…ю!
В камеру через смотровое отверстие вдруг просунулся пистолетный ствол, потом в темноту ударил огненный клин, за ним второй и третий. Пули долбили стену возле самой макушки Уикса, на его волосы сыпала каменная крошка. Затем с той стороны, словно бы доской саданули по доске, послышалось, как упало тело.
Провернулся ключ, и в светлый коридор медленно открылся проем, в котором Уикс увидел ноги навзничь лежащего на полу человека и двух охранников. Они стояли плечо к плечу, оба смотрели вниз и влево.
Свет заслонила сутулая фигура, в камеру вступил военный в чине полковника и сел рядом с узником. Уикс узнал в нем своего больничного визитера. Полковник сидел, низко опустив голову, его мундир был порван на плече. Он долго молчал, наконец заговорил:
— Зря мы затеяли с вами войну… У Японии был выбор удара, но она избрала самый неверный. Зачем ей Тихий океан, Китай, вся эта гоминдановская заваруха, когда только идиот не видел правильного направления?
Уикс понимал слово в слово — к этому времени он уже хорошо владел японским.
— Через Маньчжурию на запад, — продолжал полковник. — Развернуть дальневосточный фронт и продвигаться навстречу нашему союзнику. Германия была еще мощна, да и империи хватало сил дойти даже до Урала. Сближением фронтов мы, как прессом, досуха выжали бы из России кровь. Империя с лихвой отомстила бы за Халхин-Гол, как вы сегодня отомстили ей за Пирл-Харбор.
Уикс слушал, и чем дальше слушал, тем больше проникался ужасом от услышанного, в день шестого августа 1945 года, когда американские ВВС сбросили ядерную бомбу на Хиросиму.
Позже Уикс узнает, что собственноручно спустил ядерный заряд с борта Б-29 «Энола Гей» не кто иной, как капитан Парсонс, его знакомый по авиаполку, где они оба служили до войны. Тогда он был вторым лейтенантом. Они еще встретятся, и Парсонс расскажет, как за день до Хиросимы все пятнадцать экипажей, участвовавших в той операции, совершали богослужение. В истории осталась тогдашняя молитва капеллана Вильяма Доунея. Вот отрывок из нее:
«Охрани, о Боже, людей, летящих сегодня, и пусть они вернутся невредимыми к нам. Мы идем вперед, веря в Тебя, зная, что Ты заботишься о нас и сейчас, и всегда. Аминь».
Спустя пятнадцать дней полковник вновь пришел к Уиксу. За те дни американцы применили еще одну ядерную бомбу против Японии, и лейтенант знал, что ему придется одному держать за это ответ. Сейчас, стоя перед полковником, Уикс ждал, когда ему на глаза наденут черную повязку и поведут в тюремный двор к стене. Но вместо этого его повели коридором в направлении кабинета администратора, причем слово «повели» было не совсем верно — скорее, сопровождали. Не иначе, в его положении — смекнул Уикс — что-то изменилось.
Администратор широко улыбнулся вошедшим и каждому поклонился, руку он пожал только Уиксу.
— Господин Уикс, прежде всего хочу внести ясность в один пункт, — корректно начал он. — Со времени, как вас сбили над территорией Японии, и до того, как заточили в мою тюрьму, вы являлись военным преступником; согласитесь, я лично не обязан нести ответственность за то, как с вами обходились в тот период. Со времени же заточения и до сего дня вы числились военнопленным. Чувствуете разницу, господин Уикс?
— Едва ли она здесь есть… Прошу прощения, что значит — числился?
— Теперь о главном, — игнорировал вопрос администратор. — К вам как к военнопленному применяли пытки или другого рода насилия?
— Нет.
— Отказывали в медицинской помощи, когда таковая вам требовалась?
— Нет.
— Содержание в условиях тюрьмы предполагает некоторые лишения, вас не очень они тяготили?
— Нет.
Администратор положил перед Уиксом лист печатного текста.
— Вкратце я спросил вас обо всем, что прописано в этом документе, подпишите, если полагаете, что не имеете к нам каких-либо претензий.
Уикс ткнул пером в чернильницу.
— Не угодно ли, чтобы я рекомендовал вашу тюрьму… — усмехнулся он, но вдруг убрал перо от бумаги. — Вы не ответили, что значит — числился?
За администратора ответил полковник:
— Вы свободны, господин Уикс. Империя капитулировала перед Соединенными Штатами Америки и прекратила против них военные действия.
Дрожащей рукой Уикс поставил подпись.
Через час переодетого в европейский костюм Уикса привезли в токийский аэропорт. В процессии нескольких военных чинов он взошел на борт самолета и вскоре был уже в воздухе.
Самолет приземлился в Кавасаки, крупном морском порту. Сразу бросилось в глаза множество американских военных, в порту стоял оккупационный батальон морской пехоты. Японскую миссию встречала группа офицеров, возглавлял которую сам вице-адмирал Рой Роджерс. После недолгих переговоров Уикса передали американской стороне.
Дальше он плыл на военном эсминце через мирный Тихий океан до Сан-Франциско. Летел самолетом до Оклахома-Сити и поездом добирался до Талса. Он вернулся домой на рассвете, когда его Тина и пятилетний Майк еще спали.
Он начал жить заново, а любая жизнь обязательно начинается со счастья, что до предела наполняет душу, ни для какого иного чувства не оставляя места, — Уикс снова был со своей семьей. Тина очень изменилась: она получила бумагу из военного министерства о том, что ее муж пропал без вести, но никто не удосужился известить о его освобождении из плена, и горе утраты наложило на юное лицо Тины черты зрелой, испытанной женщины. В Майке же стали хорошо угадываться черты деда. Уикса он начал вскоре называть папой. Втроем они теперь не расставались. Со дня возвращения они впервые разлучились неделю спустя: главу семьи вызвали в Вашингтон, где в Белом доме Уикс получил медаль «Тихоокеанско-азиатской компании» за стойкость и героизм, проявленные на войне и в плену.
Кавалером этой медали он вернулся в Оклахому рекомендовать себя для дальнейшей службы в авиационном полку, где, собственно, и начал свою летную карьеру. Из-за плохого зрения на правый глаз Уикса признали непригодным для полетов, впрочем, за военные заслуги походатайствовали об устройстве его инструктором в школу младшего авиационного состава.
Авиастроение двигалось вперед, наступила пора скоростных, турбореактивных самолетов. К концу 1949 года в ВВС США поступили Локхиды, модели XF-90 и F-94 «Старфайр», истребители, развивающие скорость свыше 1000 километров в час, с дальностью полета до 2500 километров. С завистью Уикс смотрел на маневры тех совершенных боевых машин: какие возможности пилотажа, какая красота конструкций! И какая же несправедливость, что его выслали с неба — осваивать новую технику в ангарах.
Уже смирившийся со своим никудышным положением, Уикс преподавал курсантам обслуживание самолетов.
Как-то, наводя порядок на письменном столе мужа, среди авиационно-технических справочников Тина нашла труды по философии Древнего Востока. Совершенно путано объяснил ей в тот раз Уикс свой к ним интерес.
Взгляд американца на культуру Японии — так уж принято — всегда через призму какой-то сакральной мудрости. Только у кого от той мудрости зашевелится совесть? А от правды — зашевелится определенно. Пытки в допросной Симпэя, поющий на обледенелой ветке соловей, завораживающие стихи Басе, духовный мир Сэгавы, арестант с заточкой и ненависть ко всему американскому в его глазах — были эпизодами правды Японии, Уикс берег в себе каждый.
Уикс стал много читать японских писателей. Он часто вспоминал озеро в горах Китаками, армаду леса, кажущуюся сверху хвойными кораллами. Что-то общедуховное осталось в Уиксе от местности, где он впервые ступил на землю Японии.
В конце концов, почему бы не принять на веру, что мысль материальна, что однажды она вдруг начнет менять обстоятельства жизни навстречу твоим желаниям. Так или иначе, но по прошествии десяти лет после войны Уиксу предложили рассмотреть один интересный контракт.