— Почему это не могут думать? Вот у нас в деревне была собака. Кубиком звали…
— Возможно, именно мысль является той критической массой, что нарушит баланс двух полей, сковавших нас в этом пространстве! Мы должны проверить эту гипотезу немедля! — Профессор возбужденно замахал руками и рванулся в капитанскую рубку.
Мы сидели как получившие по голове кирпичом. Это что, опять рискнем всем? Конечно!
— Ну, профессор, ты вообще! До телепортации додумался?
Вы, на хрен, что там пьете? — Голос из динамиков был хриплым и приглушенным. — Развалим корабль, к лешему!
Мы, улыбаясь, слушали капитанские эпитеты относительно нашего тут существования и уминали принесенную Надин картошку.
— Тот не знает наслажденья, кто картошки не едал, — запел Сашка.
— Ты откуда эту песню знаешь? — спросил Бингер. — Она же древняя. Мой дед мне ее пел на ночь.
— У нас на зоне ее все пели. Душевная песня.
Что-то весело всем стало. Лагуна покоя, стало быть…
Вернулся Шевеловский. Посмотрел на нас поверх очков.
— Договорился! Готовьтесь! До Барьера должны успеть! Ваша задача — думать об усилении внешнего поля! Только об этом! Думать изо всех сил! И на этот раз капитан даст задний ход. Это должно облегчить нам нагрузку.
Не знаю, как другие, но у меня внутри было неспокойно. Я уже ничего не понимал. Может, мысль и материальна, и даже энергетична, но двигать многотонный межзвездный корабль!
Мы встали в круг. На этом настоял профессор. Для лучшего сосредоточения.
Санька взял за руку Надин, но та вырвалась и встала подальше от него, то есть напротив. На Саньку она старалась не смотреть. Он вызывал у симпатичной стюардессы только раздражение. Лупя с набитым картошкой ртом ухватился за Шевеловского. Вторую руку протянул коллеге по азартным играм, и тому пришлось ее принять. Я оказался между Надин и Бингером.
— Совсем с катушек съехали! Хороводим, блин! — недовольно пробурчал обиженный Санька.
Корабль затрясся.
— Думайте! Даю задний ход! Пропади всё! — зашелестел динамик.
— Все думаем! — твердо приказал профессор.
Кругом потемнело. Тени заплясали на потолке, стенах. Несколько больших, неуклюжих, с чем-то похожими на хоботы руками оказались совсем рядом. Казалось, я чувствовал их липкие прикосновения. Они верещали и скрипели, иногда срывались на тонкий писк… и вдруг резко замолкали. Затем начиналось все сначала…
— Закройте глаза! — кричал Шевеловский. — Они не должны вас отвлекать! Думаем!
Ничего не происходит. Ничего. Неужели опять все напрасно?
Вдруг словно звуковая волна огромной мощности ударила по нашему кругу, качнув его. Бингер чуть не упал, но мы с Санькой крепко держали его.
Корабль погрузился во тьму. Только визг, щемящий сердце, раздается со всех сторон. И вдруг яркий свет, такой, что заслезились глаза. Снова тьма. Свет. Тьма. Пульсация не прекращалась ни на минуту.
Я иногда открывал глаза. Черные тени плясали вокруг нас, создав свой хоровод.
Внезапно все исчезло. Стало тихо. Освещение салона стало таким, каким его создали инженеры, — мягким и равномерным.
— Мы летим назад! Слышите? Мы летим назад! — В голосе капитана мне почудились всхлипывания. — У нас получилось! Домой!
— Вырвались! — произнес Санька.
Круг распался. Все бросились к иллюминаторам и прильнули к холодным стеклам.
— Смотрите, 3469-й рейс! Он же пролетел! Я точно помню! — кричу я, обескураженный увиденным. — Что происходит? Профессор!
— Все нормально, Иван! Все нормально! Мы летим быстрее света!
Шевеловский схватил блокнот. Стал делать исправления в бесчисленных формулах.
— Нам довелось увидеть то, что было. Это не реальный корабль. Это его фантом. Его отражение в движении. Сам корабль пролетел и продолжает отдаляться от нас, — профессор облегченно вздохнул. — Теория Эйнштейна верна, но нуждается в значительных дополнениях!
За стеклом мелькают борта межзвездных лайнеров. Один за другим. Снова и снова. Мистическая круговерть повернутого вспять времени.
— Оп-па! 2977-й! Помните? Я тогда чифир соорудил знатный. У Бингера чуть сердце не остановилось.
— А этот? 2860-й! Надин испекла торт. Хотела нас порадовать. Он лет двести не кончался. Мы потом на него смотреть не могли. — Мне безумно радостно! Хочется кричать! Мы летим домой!
Все вдруг в едином порыве бросились обнимать друг друга.
— Профессор! — орал Санька. — Я для вас столько денег украду, что до старости хватит!
— Вы гений, профессор! — голосил Бингер и не переставая лез к Шевеловскому.
Лупя прилип к иллюминатору, крепко обхватив раму руками. По его небритым щекам текли слезы.
Надин в эти мгновения стала еще красивее. Она тоже плакала, вытирая слезы белоснежным рукавом, но сквозь слезы прорывалась улыбка бесконечно искренней радости.
Мы понимаем, что все страдания позади, что теперь нас ждет новая старая жизнь. Как же мы соскучились по лесам, морям, кинотеатрам, интернету, ветру, людям…
Глаз успевает фиксировать тающие за бортом рейсы 1347, 1251, 1167…
Неожиданно снова просыпаются динамики:
— Через десять минут будем дома! Как же я вас всех люблю! С меня лучшее французское!
— 800-й! Короновали Карла Великого! — Бингер аплодирует то ли себе, помнящему, наверное, только этот год и это событие, то ли Карлу.
Я описываю самые радостные минуты в своей жизни. Райтер мокрый от слез; Мне трудно соображать, на мне повис Бингер, орет что-то под ухо. Санька душит своими ручищами. Тоже плачет, но отворачивается, чтобы его не видели таким сентиментальным.
— 500-й! — кричит кто-то.
— А!а!а! 300-й!
— 100-й! — Бингер стучит по стеклу. — Привет!
Неужели скоро все закончится? И будет как когда-то? Я забыл те времена, далекие, сладкие. Статья…
Я напишу самую захватывающую статью о самом захватывающем рейсе всех времен и народов!
— 30-й, 20-й! Смотрите! Фюзеляж еще не покрыт литиевыми сетками. Ну и старье!
Все умолкли. Я отложил райтер. Писать все равно не могу. Подошел к стеклу. Еще несколько секунд и…
— Это же мы! Рейс «Ноль»! — мой голос изменился.
За бортом проплывает наш злополучный рейс. «Звездный рейс «Ноль».
Там я? Еще не знающий, что его ждет, я? Мне хочется крикнуть самому себе: «Вернитесь! Вернитесь, пока не поздно! Впереди только страдания и хаос!»
Капля пота упала на зелень ворса.
— У нас в деревне говорили, что если встретишь своего двойника, то не миновать скорой смерти, — медленно произнес Лупя и еще сильнее впился пальцами в раму.
Мы напряглись. Мы ждали. Минуты шли одна за другой. Наши сердца бились так громко, что перебивали гул двигателей.
— По-моему, десять минут прошло, — сказал мрачно Санька.
Шевеловский молчал. Его взгляд был пустым.
Когда забасили динамики, мое сердце перестало биться.
— Земли нет, чтоб вам всем пусто было! Нет Земли! Тут должна быть Земля, а ее нет! И солнечной системы нет! Только облака пыли! Это все, что осталось? — капитан завыл. — Где все? Где?
Мой рассудок начал, мрачнеть.
Я вижу, как Надин падает без чувств. Как каким-то чудом ее успевает подхватить Санька. Он белый как снег. И лицо, и волосы. И глаза.
Я поворачиваюсь к Шевеловскому. Он недвижим. Смотрит в пустоту холодного космоса и улыбается. Улыбка не сходит с его губ. Она застыла, словно посмертная маска.
Лупя не отпускает раму. Его пальцы скрючились, как у мертвых птиц, и уже не разжимаются. Он видел себя. Он знает, что последует теперь…
Бингера я нигде не вижу. Может, его и нет больше. Его веки больше не дергаются, живот не бурчит, голова не трясется…
Наш капитан сошел с ума. Он снова разворачивает корабль. Тахионные двигатели разгоняются. Поля напряглись, как лапы хищной кошки, готовые совершить свой стремительный прыжок…
Он думает, что мы долетим до Белесых скоплений? Или до Новой Этрурии? Наивный глупец! Сколько веков тебе еще надо, чтобы понять простые вещи?
За стеклами больше не мелькают межзвездные лайнеры. Мы теперь одни. Одни во всей Вселенной. Шесть пассажиров «Звездного рейса «Ноль», ведомые безумным капитаном, мчимся быстрее света. Мчимся домой, туда, где наш разум убаюкает Лагуна покоя, где его отрезвит Барьер боли, где ему не даст прекратить свое жалкое существование Чудное место…
Я вижу: черные тени с большими бесформенными крыльями заплясали на потолке, их все больше и больше, они хохочут над нами, они тянут свои руки-хоботы к нашим душам, царапая их, оставляя зловонные следы, заставляя забыть свое предназначение…
Михаил Шуваев
ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ —БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Краткое содержание первой части
Профессору Дени Армону удается воспроизвести утраченное изобретение Николы Теслы — аппарат беспроводной передачи энергии, за которым немедленно начинают охоту несколько спецслужб. Во время попытки похищения прибор таинственно исчезает, не доставшись никому. Но опытные агенты и террористы чувствуют присутствие некой загадочной силы, с которой вскоре сходятся в прямом боестолкновении. В результате в руках у ученых оказывается инопланетный аналог изобретения Армона, за обладание которым схватка разгорается с новой силой.
В это же время экипаж станции МКС обнаруживает на околоземной орбите НЛО. Попытка изучить объект заканчивается атакой, и поврежденная МКС сходит с орбиты. Операция по спасению космонавтов оборачивается космическим боем с участием русского челнока «Клипер» и наспех переоборудованной в систему противокосмической обороны обсерватории в Швейцарии. Летающая тарелка падает и тонет в районе Марианской впадины.
Глава 8. Пресс-релиз[1]
11 мая 20… года, 11 часов 45 минут.
Пригород Женевы Мейран,
Швейцария
Пресс-конференция продолжалась уже почти два часа.
— …для продолжения изучения эффекта СИТ и разработок в этой области в целях создания глобальной сети беспроводной доставки электроэнергии мы планируем учреждение, возможно на базе ЦЕРНа, крупного научно-технического коммерческого Центра.
— Так, значит, альтруизмом здесь и не пахнет? — то ли спросил, то ли констатировал итальянский журналист.
— Не совсем так, — ответил Армон. — Мне довольно трудно отвечать сейчас, когда все планы по созданию и научно-технических мощностей, и бизнес-структур находятся даже не на бумаге, а в виде идей и замыслов. Тем не менее скажу вам, что мы с профессором Дюмоном и профессором Арутюняном не планируем создавать корпорацию, единственной целью которой будет получение сверхприбылей, благодаря временной монополии на владение технологией СИТ. Основная наша задача — помочь человечеству сделать еще один шаг вперед в его технологическом развитии. Если это у нас получится, то мы с вами сможем приступить к решению очень многих застаревших, трудно решаемых проблем, которые десятилетиями копились и довлели над нами.
— Ну, например? — опять не унимался дотошный репортер из Ла Стампа.
— Ну-у… проблема голода. Перестав зависеть от производителей, изготовителей и поставщиков бензина, себестоимость производства сельскохозяйственной продукции значительно снизится и для крупных агропромышленных комплексов, и для мелких фермеров. Не знаю, я не экономист, но думаю, что им даже выгодно будет в свою очередь тоже снизить отпускные цены, увеличив производство за счет высвободившихся средств. Получается, что продуктов будет выпускаться больше, а цены будут ниже. Это, конечно, грубая схема, но суть, принцип верны. Кроме этого, доставка продовольствия в труднодоступные места планеты, где ведение сельского хозяйства затруднено или невозможно по природно-климатическим причинам, будет обходиться значительно дешевле. Я доподлинно знаю — русские коллеги рассказывали, — что доставка всего жизненно необходимого на север Сибири стоит России колоссальных денег. Это у них называется, если не ошибаюсь, «Северный завоз». Да и не только Сибирь. А Гренландия, Аляска, Шпицберген, Антарктида, Сахара, Гоби… Да мало ли еще мест на Земле, забытых Богом!
Господа, это пока все проекты, идеи и мысли вслух. Я и мои коллеги — физики, но мы привлечем и экономистов, и финансистов, и всех тех специалистов, которые будут разделять нашу философию сбалансированного, устойчивого и справедливого развития всего человечества, а не только «золотого миллиарда».
— Ну, здесь вы, похоже, правы. Положительный эффект от перехода на систему СИТ будет. Но только он будет сопровождаться и серьезными потрясениями мирового финансового рынка, и рынка углеводородов, и прочее. То есть надо быть готовыми к серьезному экономическому кризису. Еще не вполне понятно, как на все, что мы здесь слышим, отреагируют мировые лидеры добычи нефти, газа и угля, — встав с места, сказал обозреватель французского журнала «Национальная оборона». — Существует и еще одна составляющая вашего изобретения — военное применение СИТ. Как быть с этим? Вы же уже успели применить ваше изобретение? И довольно успешно! Шутка ли — сбить с Земли НЛО на орбите!
— Сбитая тарелка — дело не столько наших рук, сколько экипажа МКС-29. И командира корабля «Клипер», — вставил Арутюнян. — Кстати, они приглашены нами к сотрудничеству в работе на этом направлении.
Слово взял полковник Воган:
— Что касается военного аспекта, то могу вам доложить, что правительством Швейцарской Конфедерации принято решение о временном размещении прототипов оружия СИТ в Швейцарии. Одновременно наше правительство, приверженное принципам нейтралитета, торжественно обещает не применять это оружие и предлагает всем крупным, в первую очередь ядерным, державам сесть за стол переговоров для выработки общих принципов по использованию этого изобретения. Но пока, повторяю, пока СИТ будет храниться в Швейцарии. Кроме этого, до выработки международных механизмов в его отношении, научно-исследовательские и конструкторские разработки оружия СИТ (так называемые НИОКР) будут продолжены.
— А почему это Швейцария присвоила себе право распоряжаться изобретением? Я считаю, что СИТ — достояние высокоразвитых, постиндустриальных стран, — возмущенно прокричал чернявый журналист из «Нью-Йорк тайме».
— Профессор Дениэль Армон имеет двойное гражданство — одно из них швейцарское, и мне очень приятно, что он доверил свое изобретение именно Швейцарии — стране с двухсотлетней историей нейтралитета, — улыбаясь, ответил Воган и не удержался: — Что-то я не припомню, чтобы руководитель Манхэттенского проекта господин Оппенгеймер и военное ведомство США были в сороковых годах прошлого века сильно озабочены вопросом, кому бы побыстрее продать или подарить атомную бомбу, которую они изобрели!
— А теперь нас призывают «поделиться»! И кто? Ну, конечно, моралисты из США, те самые, которые и сбросили две атомные бомбы на головы ни в чем не повинных мирных жителей Японии, — неожиданно поддержал полковника бельгийский журналист.
В зале задвигались.
— Повторяю для непонятливых: СИТ будет контролироваться Швейцарией, пока не будут выработаны надежные международные механизмы, исключающие монопольное обладание и использование изобретения СИТ в военных целях. Все в руках наших партнеров — чем скорее они соберутся и согласуют документ, тем скорее получат доступ к разработкам СИТ. Я искренне желаю, чтобы развитые страны — в первую очередь речь идет о «Ядерном клубе» — договорились по этому вопросу как можно скорее. Надеюсь, что всем будут предоставлены равные возможности. Если хотите знать, то мне совершенно не импонирует выступать в роли этакого международного Цербера или полицая. Все, больше мне нечего добавить, господа, — закончил свое выступление начальник швейцарского Генштаба.
Журналистская братия зашумела. Некоторым не нравилось, что гельветы так ведут себя по отношению к сильным мира сего, другие, и их было большинство, наоборот, злорадствовали — наконец-то англосаксов сунули мордой в дерьмо! И поделом!
Но в общем позиция швейцарцев была понятна и достаточно логична. Они, по крайней мере, не ушли в подполье со своим изобретением, а лишь обуславливали его совместное использование подписанием международных договоров.
— А все-таки, полковник, что произошло в районе обсерватории Ля Барилетт? С кем вы там воевали, с зелеными человечками? — опять вклинился нагловатый представитель «Нью-Йорк тайме».
— Прокуратурой кантона Женева возбуждено несколько уголовных дел по фактам вооруженного нападения на представителей власти и граждан. Убежден, что все эти дела, а речь вдет не только о боестолкновении у обсерватории, но и о нападении на базу «Муари-2000», и о событиях в Сатиньи, будут объединены в одно дело. Проводятся соответствующие следственные действия, и я не имею права их комментировать. Это прерогатива Прокурора кантона. Вы из какой, простите, газеты… а, вижу ваш бейдж, — полковник ухмыльнулся и добил: — Не сомневаюсь, что ваша настойчивость в этом вопросе будет по достоинству оценена у вас на родине.
Репортер замер. Сидящий рядом с ним обозреватель «Национальной обороны» повернулся к чернявому и, неприязненно взглянув на него, громко, чтоб все слышали, сказал:
— Та-а-ак, опять ваши уши торчат! Воистину, вода без янки не освятится. Как вы всем надоели!
— Эй, полегче! — несколько испуганно огрызнулся американец. — Ничего еще не известно.
— Еще вопросы будут? — попытался сбить накал страстей профессор Дюмон.
— Да, конечно, — поднялась с места симпатичная высокая брюнетка в очках в золотой оправе. В руках она держала миниатюрный диктофон. — Лора Грандэн, журнал «Сьянс э ви». Мой вопрос не военного свойства. Профессор Дюмон, расскажите Нам, пожалуйста, о начавшемся эксперименте в рамках ЦЕРНа. Мы все знаем, что коллайдер выведен на рабочую мощность. Каких результатов вы ждете, что надеетесь получить и обоснованны ли опасения, что работа коллайдера может привести к вселенской катастрофе?
— Ничего себе вопросик! — улыбнулся Дюмон. — Если бы я мог на него ответить, мне смело можно было бы давать Нобелевскую премию! Но вкратце дело вот в чем.
Вы, конечно, знаете, что Большой Адронный Коллайдер (БАК) — это туннель длиной двадцать семь километров, вырытый на стометровой глубине. Разгоном протонов в нем управляют пятьдесят три сверхпроводниковых магнита, которые нас частенько подводили — то перегрев, то серьезная утечка жидкого гелия. Ведь для их нормальной работы необходима температура, близкая к абсолютному нулю, или минус двести семьдесят три по Цельсию. Само по себе достижение подобной температуры и глубины вакуума до уровня десять в минус тринадцатой степени миллибар, очень сложное мероприятие. Работая в этом направлении, мои коллеги из ЦЕРНа сделали несколько принципиальных научных открытий и запатентовали около десятка изобретений. Так что даже просто подготовка коллайдера к работе, сама по себе, привела к ощутимым научно-техническим открытиям. До последнего времени мы, скорее, «обкатывали» наше детище и работали на энергии от пятисот гигаэлектронвольт до трех с половиной тераэлектронвольт, хотя рассчитан коллайдер на работу в режиме семи тераэлектронвольт. То есть совокупная энергия столкновения двух встречных пучков достигнет невиданной доселе мощности в четырнадцать тераэлектронвольт! Чтобы было понятнее, проиллюстрирую. Пламя костра — это один электронвольт на молекулу, термоядерная реакция — один мегаэлектронвольт, или десять в шестой степени электронвольт, то есть в миллион раз мощнее. Энергия, которая передается коллайдером протонам, более чем в миллион раз выше, чем термоядерный синтез (четырнадцать на десять в двенадцатой степени электронвольт)! Но даже эти предварительные прогоны на низкой и средней мощности были достигнуты впервые в мире. Самый мощный до последнего времени протон-антипротонный коллайдер «Теватон» в США развивал мощность ускорения пучка частиц до одного тераэлектронвольта, и это был предел. С нашим же аппаратом мы заглянем намного глубже в строение материи, времени и пространства. Мы будем в состоянии смоделировать лабораторный мини Большой взрыв, с которого и началась Вселенная.
— Здесь я хотел бы остановиться и предоставить слово нашему коллеге, директору Бюроканской обсерватории профессору Ашоту Арутюняну. Его выдающиеся работы в области астрофизики и космогонии известны не только узким специалистам, но и любителям астрономии всего мира. Он доходчивее меня обрисует вам, что такое Вселенная, ее рождение, развитие и смерть. А потом мы вернемся к нашему коллайдеру.
Ашот повертел в руках очки, положил их перед собой на стол, окинул взглядом зал и заговорил:
— Спасибо, профессор. Меня еще мальчишкой просто притягивали вопросы устройства мироздания. Помню, я ночами не спал, все думал о том, что если у Вселенной есть начало, то не может же так быть, что до этого ничего не было! А если было, то что? Ломал я голову и над вопросами бесконечности. Как это понимать: БЕСКОНЕЧНО? Но, с другой стороны, если есть край мира, то — что за ним? Не мог я смириться и с мыслью о вечности. Все эти вопросы просто терзали мою голову и привели к тому, что я стал заниматься этим профессионально. То есть неизлечимо заболел космосом.
Теория Большого взрыва, или ТБВ, как его часто называют астрофизики, вкратце такова.
Последние измерения реликтового излучения, или излучения, возникшего в начальный период существования Вселенной, говорят о том, что она возникла тринадцать и семь десятых миллиардов лет назад из однородной и изотропной среды с колоссально высокими плотностью, энергией, температурой и давлением. Достаточно сказать, что в момент «Ноль» Большого взрыва ВСЯ материя Вселенной находилась в неизмеримо малой точке с температурой порядка десяти в тридцать второй степени градусов по Кельвину! Такая невообразимая температура и чудовищная плотность называются соответственно Планковскими температурой и плотностью[2]. После наступления момента «Ноль» события развивались с головокружительной скоростью. Уже через десять в минус сорок третьей степени секунд (так называемое Планковское время) гравитационное взаимодействие отделилось от других фундаментальных сил, и еще через почти неизмеримо малый отрезок времени (десять в минус тридцать пятой степени секунд от момента «Ноль») фазовый переход вызвал экспоненциальное расширение Вселенной, которое получило название Космической инфляции. Некоторые называют это Раздуванием Вселенной. Проходя через этапы кварк-глюоновой плазмы, нуклеосинтеза и других, вплоть до рекомбинации, Вселенная вплотную подошла к рубежу, когда началось образование собственно элементов вещества. Примерно через триста восемьдесят тысяч лет с момента взрыва материя стала прозрачной для излучения, которое, распространяясь повсеместно в пространстве, дошло до нас в виде реликтового излучения и помогло заглянуть в некоторые тайны возникновения мира.
Продолжающееся расширение Вселенной научно подтверждается эффектом Допплера[3], или «красным смещением», как его часто называют. Он заключается в том, что чем дальше от нас находится наблюдаемый объект (галактика или система галактик), тем сильнее в его спектре видимого диапазона проявляется красное смещение. Представьте себе, что вы стоите у железнодорожного переезда, к которому на большой скорости приближается поезд. Не доезжая нескольких десятков метров до переезда, машинист поезда дает непрерывный гудок на всякий случай. Пока поезд не поравнялся с вами, гудок будет высоким, звуковые волны как бы сжимаются и становятся короче. Но как только поезд проедет переезд и начнет удаляться, его гудок резко понизит тембр и будет звучать ниже — звуковые волны растягиваются и становятся длиннее. Принцип пружины.
Наша Вселенная имеет форму сильно сплюснутого мяча для регби с максимальным диаметром в сто пятьдесят шесть миллиардов световых лет. Это не ошибка! Согласен, зная время образования Вселенной — тринадцать и семь десятых миллиардов лет назад, можно было бы предположить, что свет от сингулярной гравитационной точки, с которой все и началось, удалился на тринадцать и семь десятых миллиардов световых лет в разные стороны. Это радиус; соответственно, диаметр в два раза больше — двадцать семь и четыре десятых. Нет! Ошибка! Дело в том, что расширяется не только материя, но, как уже говорилось, и пространство. И если Вселенная в возрасте миллиона лет была в тысячу раз меньше, то и световой год был в тысячу раз меньше.
Расстояние до внегалактических объектов рассчитывается по закону Хаббла[4]. Благодаря этим законам было найдено еще одно подтверждение и возраста Вселенной, и ее объема, и скорости разбегания галактик. Законы Хаббла говорят о том, что далекие галактики явно убегают от нас, и чем больше удаление, тем быстрее они это делают. Соотношение этих показателей и известно как постоянная Хаббла. Парадоксальное следствие открытия американского ученого таково, что галактики, удалившиеся от нас на критическое расстояние, будут убегать от нас быстрее, чем свет. Это расстояние называется горизонтом, по аналогии с горизонтом событий вокруг черной дыры[5]. Результаты серьезных исследований нескольких международных и национальных астрофизических центров говорят о том, что убегающие от нас за горизонт галактики не столько движутся сквозь пространство, сколько само пространство разрастается, увлекая их за собой. Эти же исследования принесли немало необычных результатов, на которых можно строить некоторые предположения относительно дальнейшего космического сценария. Эти наблюдения, например, показывают, что Вселенная снова стала раздуваться, то есть начинается второй инфляционный период. Если это так, то Млечный путь вместе с нашей солнечной системой включил форсаж и начал удаляться от других галактик с заметным ускорением. То же самое проделали и все галактики — игроки на космической шахматной доске, и в будущем может случиться так, что дальние галактики начнут для нас гаснуть одна за другой — разлет пространства достигнет сверхсветовых величий, и свет перестанет доходить до нас. Все галактические игроки окажутся за горизонтом событий.
Экстраполяция наблюдаемого расширения Вселенной назад во времени, при использовании в качестве научного инструментария общей теории относительности, приводит к невероятному, но неизбежному выводу о бесконечной плотности и температуре в конечный момент времени в прошлом — в момент «Ноль». В этот момент размеры Вселенной равнялись нулю — она была сжата в бесконечно малую точку, которая называется космологической сингулярностью. К сожалению, ни одна из серьезных космологических моделей Вселенной, включая сюда Фридмановские[6] модели номеров один, два (вечнорасширяющиеся, бесконечные модели, но с разными метриками — Лобачевского и Евклида) и три (осциллирующая модель с метрикой Римана[7]), модель Лямбда-СиДиЭм и другие, не может дать вразумительный ответ, что предшествовало моменту «Ноль»? Но в то же время ни одна серьезная модель не отрицает возможности существования чего-либо до Большого взрыва. Американский астрофизик русского происхождения Г. А. Гамов[8] назвал эпоху, предшествующую Большому взрыву, Августинской… Признаюсь, что для меня это наивысшее таинство природы, та загадка, отгадав которую можно будет спокойно удалиться на пенсию и писать мемуары. Что же было ДО. Ну, вот и все…
В зале повисла тишина. Кто-то уронил карандаш, и он покатился, легонько стуча по паркету своими гранями и подскакивая на неровностях.
— Спасибо, профессор, спасибо, — искренне поблагодарил его Ален. — Честно говоря, я теряюсь в догадках, какой результат мы получим. Но, в любом случае, здесь будет работа не только для физиков, химиков, математиков и астрономов. Уверен, что любой результат окажет колоссальное влияние и на философию, и на теологию, и на социологию, на весь уклад нашей жизни! Смею предположить, не в обиду астронавтам будь сказано, что первый полет человека на Луну не может сравниться по масштабности потенциального результата с проектом, который мы условно называем «Вспышка». Уже сейчас многие известные умы планеты взбудоражены грядущим экспериментом. Подумать только — возможно, мы стоим на пороге понимания, откуда взялась материя, пространство, жизнь, в конце концов. Почему точка возникновения мира отстоит от нас именно на тринадцать и семь десятых миллиардов лет? Если после Большого взрыва разлет материи в виде межзвездного газа и уже сформировавшихся космических объектов происходит с большой, но конечной скоростью, то с какой скоростью распространяется пространство, а там, куда оно еще не «долетело», что есть? Или нет НИЧЕГО — ни материи, ни пространства, ни времени? Кстати, а является ли константой время? Или его не было до Взрыва и оно тоже сейчас расплескивается по Вселенной с определенной скоростью, или скорость здесь понятие неуместное? А что было до Взрыва? Здесь я полностью солидарен с профессором Арутюняном — это великая загадка, может быть даже неразрешимая с точки зрения человеческого разума…
Есть ли конечное предназначение у Вселенной вне зависимости от того, возникла ли она случайно или создана намеренно? Если есть, то какое? В чем логика этой гигантской, исполинской космогонической игры? Одна ли наша Вселенная в мироздании или подобных вселенных бесконечное множество? Но все равно — откуда все это взялось?! Почему скорость света конечна, а время необратимо? Почему температура может быть бесконечно высокой при существовании ее нижнего предела в один градус Кельвина? И почему жизнь зародилась почти на самой нижней отметке этого непостижимого космического градусника, имеющего начало, но одновременно бесконечного? Куда делось антивещество, которое, судя по полученным результатам, возникло во Вселенной в равном количестве с веществом, что такое черные дыры, наконец, темная материя и темная энергия?..
Вопросов, уважаемые дамы и господа, — несть числа. Ответов же пока почти нет. Но мы должны, я бы сказал, обязаны искать их. И не только потому, что полученные правильные ответы в конечном счете превращаются в технические новшества и изобретения, облегчающие нам жизнь, либо делающие ее более интересной, но и оттого, что пытливость и любопытство свойственны человеческому сознанию. Для меня и моих коллег-ученых разгадывание ребусов, которые ставит перед нами природа, — само по себе удовольствие, не говоря уж об открытиях, которые случаются… Чего стоит человечество, не стремящееся постичь все тайны природы? Оно будет просто обречено.
Что касается опасений возникновения в ходе эксперимента Черных дыр, то вероятность этого так же ничтожна, как и падение на Землю огромного метеорита. Мы не видим никаких причин для серьезного беспокойства. Нас больше заботит четкая работа всех агрегатов и машин коллайдера, чтобы, не дай Бог, никто из сотрудников не «обжегся» о криогенные растворы, чтобы никого не ударило током и так далее.
— А как Церковь относится к вашим исследованиям? Вроде бы из Ватикана были заявления, что запуск коллайдера станет Концом света! — с места вставил журналист «Коррьере делла Сера».
— Об этом надо спрашивать не меня, а священников. Но, насколько мне известно, к Апокалипсису приведет не коллективное изобретение ученых всего мира, а только и единственно — грех.
Пресс-конференция продолжалась еще некоторое время. Были заданы Как стандартные, так и экзотические вопросы. Например, испанский журналист спросил, не является ли Гауди выходцем из космических сфер. На это профессор Арутюнян ответил, что уж если кто и был в истории Земли инопланетянином, то это либо Иисус Христос, либо Леонардо да Винчи. И если хотят знать его мнение, то это скорее Леонардо…
Вернувшись из гостиницы «Мовенпик», где проходила пресс-конференция, Дени, Ален и Ашот спустились на стометровую глубину нулевого уровня коллайдера по привычке через шлюз Босси. Воган и Циммерманн категорически отказались снять усиленную охрану с объектов. Удивительно, но французы, без особого шума, созвонившись с Департаментом обороны Швейцарии и переговорив затем с полковником Воганом, приняли решение тоже взять под усиленную охрану все объекты ЦЕРНа, находящиеся на их территории.
Все шлюзы ЦЕРНа ощерились крупнокалиберными пулеметами. У каждого входа в подземное царство электронов, протонов и других элементарных частиц стояло по два БТРа и до двух взводов спецназа.
Дени и Ален уединились в лаборатории вместе с «хиппи», прихватив с собой инопланетный «гобой», а с Ашотом вышли на связь космонавты МКС-29.
— Месье Арутюнян, вас к телефону, Алекс Богатырев, вторая линия! — раздалось в коридоре по громкой связи.
Профессор пощелкал клавишами компьютера, и на мониторе высветился Алексей Богатырев.
— Здравствуйте, профессор!
— Здравствуй, Алексей, привет, Сергей, привет, Ронни, — поздоровался Ашот со всеми, зная, что они сейчас вместе. — Как у вас дела? Как Тони и Пьер?
— С Тони, похоже, все будет в полном порядке. Пришел в себя, все помнит, кроме момента крушения станции, но врачи говорят, что это нормальное явление при сильном сотрясении мозга. Так что идет на поправку. А Пьер приземлился-то благополучно, но уж больно велики были перегрузки. Да еще при касании фара попала на довольно крутой склон и несколько раз перевернулась. С учетом того, что он провел на станции в полной невесомости больше месяца, ему трудно пришлось. Сейчас он в госпитале в Биаррице. Реабилитация займет не меньше двух-трех недель. Но в сознании, шутит, как всегда. В общем, обошлось. Могло быть и хуже. Станцию жалко. Американцы сейчас попробуют с помощью «Констеллейшна» поднять повыше те отсеки, которые остались на орбите; будем надеяться, что это у них получится. Тогда хоть часть станции удастся сохранить.
— Ну, в общем, новости больше положительные. Это хорошо. Теперь я вас; слушаю. Кстати, зря не пришли на пресс-конференцию, было довольно забавно.
— Не успевали, Ашот Самвелович, никак. А дело у нас к вам вот какое. Сейчас на военно-морской базе США «Арпа-Харбор» на острове Гуам началась подготовка к экспедиции по нахождению и подъему, если это будет возможно, затонувшего корабля
чужих. Кроме США, будут задействованы все страны — участницы проекта МКС. Приглашаются многие известные ученые с мировыми именами. Будут там и Дональд Сертиз, и Фридрих Ванхаймер. Приглашались и Дениэль Армон с Аленом Дюмоном, но они не могут пока покинуть ЦЕРН в связи с проведением эксперимента с коллайдером. Вас же, профессор, очень хотелось бы видеть в составе основной экспедиции.
— Заманчиво, заманчиво…
— Решайтесь профессор, такой шанс!
— А вы-то сами?
— Мы включены в состав экспедиции. Ронни и я вылетаем на Гуам уже завтра, потом к нам, надеемся, присоединится Тони и чуть позже Пьер, — ответил Алексей. — Сергей же возвращается в Плесецк, будет вместе с американцами спасать часть МКС, оставшуюся на орбите.
— Ладно, уговорили. Как там визы? Билеты…
— Профессор, ни о чем не думайте. Мы вам позвоним в ближайшее время и объясним алгоритм ваших действий. До свидания!
— Пока!
Профессор отключил связь и откинулся на спинку легкого кресла. Мог ли он когда-либо подумать, что ему доведется участвовать в работе экспедиции по подъему со дна океана космического корабля инопланетян, который он сам же и сбил при Помощи оружия тех же инопланетян? Господи, это сон!
Глава 9. Прелюдия
12 мая 20… года, 13 часов 25 минут.
Остров Гуам, Тихий океан
На военно-морской базе США «Арпа-Харбор» на Гуаме было Оживленно, как в дни подготовки к дальнему морскому походу отряда кораблей.
Население всего острова составляет едва ли сто пятьдесят тысяч человек, из них более двадцати тысяч — это военнослужащие, обслуживающий базу гражданский персонал и члены их семей. Коренные жители острова — чаморро — заняты в двух областях: туристический бизнес и обслуживание двух американских баз — военно-морской и авиационной. Сейчас весь остров, даю только военные базы, превратился в человеческий муравейник в связи с подготовкой к отправке поисковой экспедиции. В порту происходила лихорадочная погрузка всего необходимого на вспомогательные суда. На одном транспортном судне велись какие-то авральные работы по переоборудованию верхней палубы: под мощным погрузочным краном полубака монтировалась широкая платформа с массой креплений и непонятных пока деталей. На судно грузились огромные барабаны с тросами, кабелями, шлангами. На пирсе, уже распакованная и, видимо, проверенная в работе, ожидала погрузки мобильная компрессорная станция для сжатия и сжижения воздуха «Акваланг 500».
Гленн Грант и Даррелл Смит сидели под зонтиком на веранде кафе «Тропикана» и потягивали виски с содовой и со льдом. Кафе находилось на полпути к вершине самой высокой и, собственно, единственной горы острова, Ламлам, пик которой возвышался над уровнем моря на 406 метров. С веранды кафе открывался замечательный вид на всю акваторию военно-морской базы. Примерно в пяти километрах виднелась ВПП авиабазы «Андерсен», по которой с интервалом в пятнадцать минут прокатывались, взлетая и садясь, крупные транспортные самолеты. Каждые сорок минут в воздух поднималась пара истребителей Ф-16, несших патрульную службу над достаточно большой акваторией этой части океана. Собственно говоря, патрулировать здесь было нечего, и постоянно находящиеся в воздухе два истребителя были скорее данью военной службе и тем необходимым занятием, которое не позволяло ни пилотам, ни механикам, ни диспетчерам окончательно расслабиться и свариться в этом теплом котле курортного рая. Многим серьезных усилий стоило не спиться на этом вечном пляже.
Грант со Смитом летали на своем АВАКСе один раз в десять-пятнадцать дней. Большей частью задания были туманны и придумывались начальством авиабазы опять же для того, чтобы ни люди, ни техника не простаивали.
— Даррелл, — позвал Гленн. — Ты, как всегда, осведомлен лучше других. Скажи, а правда, что к нам сюда направляют русских для участия в экспедиции?
— Да, Гленн, — лениво отозвался Даррелл. — И для этого не надо быть вхожим в Белый Дом. Информация открытая.
— А чем, собственно, они могут нам тут помочь? Я помню, когда утонула их субмарина «Курск», они сами обратились к норвежцам, а потом для подъема самой лодки был создан чуть ли не транснациональный консорциум…
— С тех пор, старина, прошло уже много лет, — ответил Даррелл. — Русские тоже не стоят на месте и стараются учиться на своих ошибках. Лучше, правда, учиться на чужих. За это время они кое-что построили, кое-кого выучили. У них сейчас три действующих батискафа: «Мир-1», «Мир-2» и «Океан». «Океан» — совершенно новый аппарат. Уж не знаю, лучший ли, но современный. Есть две спасательные глубоководные подлодки у англичан и по одной у французов, швейцарцев и японцев.
— Но ведь у нас тоже что-то было?
— Да, батискаф «Си Клиф», но он сейчас на реконструкции.
— У меня такое впечатление, что ты готовишься к экзаменам на место юнги в команде Кусто. Откуда ты все это знаешь?
— Гленн, моя подружка, с которой я познакомился в прошлом году в отпуске, работает в Океанографическом институте Вудс-Хоул. Она мне все уши прожужжала по поводу погружений, экспедиций, батискафов. Надо отдать ей должное, Вивьен здорово этим увлечена и хорошо разбирается не только в современных исследованиях, но и знает историю вопроса. А уж легендарное погружение батискафа «Триест» с Жаком Пикаром и Доном Уолшем на дно Марианской впадины на глубину более одиннадцати тысяч метров в рамках Проекта Нектон может рассказать по минутам, будто сама там была. Кстати, кроме чисто научных погружений в Средиземном море и на дно Марианской впадины, батискаф использовался для поисково-спасательных работ. Помнишь, в 1963 году пропала наша подлодка «Трэшер» (SSN-593)? Так вот, ее поисками занимался как раз «Триест» конструктора Огюста Пикара.
— Даррелл, я не могу этого помнить, так же как и ты. Я могу это только знать. И я знаю, читал соответствующие документы. Так что не особо задирай нос — мы тоже не лыком шиты!.
— Ой, да ладно, ладно! — шутливо замахал руками Даррелл. — Я тут тебе сказал, что у швейцарцев глубоководная подводная лодка есть. Это не совсем так. У них батискаф «Кальвин» конструкции Жака Пикара — сына того самого Огюста Пикара, создавшего «Триест».
— Эй, чамо! — позвал официанта Гленн. — Сколько можно ждать?! Давай уже, накрывай!
У Даррелла пискнул мобильник, возвещая о приеме СМС-сообщения. Смит поднес его к глазам и углубился в чтение.
К их столику быстро подошел гарсон с подносом и начал расставлять еду: кальмары по-мексикански, угорь по-французски, мидии, варенные в белом вине, картошка фри, бобы…
Гленн не стал дожидаться дополнительного приглашения и принялся быстро заполнять свою тарелку.
— Гленн, а ты знаешь, моя Вивьен легка на помине! — оторвавшись от дисплея мобильника, заулыбался Даррелл. — Завтра спецрейсом прилетает с континента, ее включили в состав экспедиции. Здорово! Только, боюсь, времени на общение будет мало, они же почти все время будут болтаться на судах ВМС в районе затопления. Черт!
Даррелл озадаченно почесал затылок и придвинул к себе тарелку.
— Радуйся, локатор! К тебе девушка приезжает, а уж время для утех вы всегда найдете — в море ли, на острове… — с набитым ртом промычал Гленн.
— Да, ты прав, конечно, что это я на самом деле… Ладно, давай подкрепимся!
12 мая 200… года, 09 часов 30 минут.
Космодром «Плесецк»
Иван Петрович Царев, директор космодрома «Плесецк», устало взглянул на майора Озерова:
— Да ты садись, садись. Вон, чайку налей, а хочешь — кури. Извини, мне позвонить надо.
Андрей присел на один из стульев, расставленных вокруг стола для совещаний в кабинете директора, взял с подноса горячий заварной чайник и наполнил чашку. Положив сахар и помешивая ложечкой, он огляделся. В этом кабинете он был один раз, да и то не более минуты и сильно волнуясь: его представили директору как командира транспортника, прибывшего в его распоряжение. Тогда Царев задал всего два вопроса: какой налет и не жалеет ли, что согласился перевестись.
Теперь же Андрей внимательно осмотрелся. Кабинет был довольно большой, но одновременно уютный: два шкафа с книгами, школьная доска на стене, телевизор, сервант, где за стеклом стояли не фужеры, а самые разнообразные модели самолетов и ракет, круглый стол для совещаний и стол хозяина кабинета. На столе стоял открытый ноутбук и пять телефонов, три из которых были явно правительственными. Плотные занавески пропускали мягкий рассеянный утренний свет.
Царев закончил тихо бубнить в трубку, положил ее на рычаг и поднял взгляд на Озерова:
— Майор, у тебя как с английским?
Рука летчика с чашкой замерла на полпути к цели.
— Не жалуюсь.
— А экипаж?
— Радист и штурман в норме, остальные послабее, но тоже не первокласно!…
— Есть задание. Сложное, но выполнимое. Надо взять на борт груз и десять-пятнадцать человек пассажиров. В связи с тем что лететь придется далеко, с дозаправками и желательно без посадок, надо срочно оборудовать в твоем транспортнике четыре-пять спальных мест. Груз — батискаф «Океан» на транспортной платформе и необходимое оборудование. Конечный пункт… — Царев выдержал паузу, — остров Гуам, США. Ну, как перспективка искупаться в Тихом океане и позагорать на пляже?
— Есть, Иван Петрович, слетаем, — справился наконец с удивлением Андрей.
— Ну и отлично. Ты чаек попивай, а я тебе поясню кое-что. Вижу же, что от любопытства аж покраснел весь…
— Это от чая — горячий больно!
— Ладно, ладно… Так вот. Что произошло на орбите, ты знаешь. Корабль чужих, сбитый снайперским дуплетом бравого капитан-лейтенанта Ронни Белла, свалился в Тихий океан и бодро затонул под неусыпным оком американского АВАКСа. Район помечен, объявлен закрытой зоной. Американцы собирают поисковую экспедицию со свойственным им размахом. Пригласили участвовать и нас. Я только что связывался с Москвой, получил «добро». У тебя и твоего экипажа есть действующие загранпаспорта?
— Откуда, Иван Петрович?
— Так. Тебе и экипажу немедленно заполнить анкеты и вместе с фотографиями сдать моему помощнику. С ФМС я договорюсь.
— А визы там не нужны? — осторожно поинтересовался Озеров.
— Визы вам поставят там, на авиабазе. Наш МИД договорится с американцами, по крайней мере обещали клятвенно, да американцы и сами в этом заинтересованы. Тебе все ясно, командир? Часа через три прилетят наши океанавты, а к вечеру, дай Бог, подкатит тягач с батискафом. Как загрузитесь — на взлет, только мне сообщи лично. Может, спросить что хочешь? Только быстрее, времени нет.
— Будут ли какие указания по пребыванию на американской базе?
— Никаких специальных указаний не будет. Да, чуть не забыл: командировочные в валюте плюс немного подотчетных на весь экипаж получишь в финчасти, полетное задание — у своего командира части. Больше вопросов нет? Тогда бегом марш!
— Есть! — вскочил Озеров, щелкнул каблуками и быстро направился к двери.
— Плавки не забудь, «турыст»! — усмехнулся вдогонку Царев.
13 мая 20… года, 15 часов 30 минут.
Женева, ЦЕРН
Профессор Армон, вернувшись из женевского аэропорта Контрэн, где он вместе с Дюмоном проводил в Америку Ашота, сразу направился в главный пункт управления коллайдером в Мейране. Поприветствовав коллег, он сел за пульт рядом с Аленом и стал считывать информацию с большою монитора, установленного на стене зала. Все параметры работы коллайдера были в норме. Можно было приступать к началу того эксперимента, ради которого, собственно, и был построен этот фантастический подземный город.
— Ну что ж, друзья, — обратился к собравшимся в зале ученым Дюмон. — Мы с вами наконец-то вплотную приблизились к тому моменту, ради которого жили и работали последние несколько лет. Настало время включить рубильник на полную мощность! Все готовы? Включаю! Пуск!
Все ощутили легкую вибрацию, которая быстро сошла на нет, уступив место негромкому ровному гулу — низкочастотной симфонии коллайдера. Заработали все три разгонных контура, но основные события микромира должны были происходить в самом большом — третьем контуре, который и являлся Большим Адронным Коллайдером. Крошечные, почти иллюзорные частички бесконечно миниатюрного мира в степени «йокто», или 10-24 метра, получившие гигантскую энергию, начали сталкиваться, высвобождая еще большую энергию и рождая новые частицы, а может быть, и новые законы физики…
Никакой катастрофы не произошло, коллайдер уверенно вышел на рабочую мощность, и жесткие диски супер-ЭВМ ЦЕРНа стали постепенно наполняться первыми результатами эксперимента.
Через несколько часов монотонной и утомительной работы Дени Армон встал и потянулся, хрустнув суставами.
— Ален, ты как хочешь, а я пойду немного отдохну, а потом зайду к нашему хиппи и поколдую вместе с ним над СИТом и «гобоем».
— Хорошо, Дени, я попозже заскочу к вам.
Они обменялись рукопожатием, и. Дени быстро вышел из центрального пункта управления.
13 мая 20… года, 18 часов 15 минут.
Японское море,
высота 6 тысяч метров
Последняя, вторая дозаправка, на этот раз воздушная, должна была происходить сразу после прохождения японского острова Кюсю. Американцы подтвердили взлет своего стратотанкера КС- 135 с военной базы «Нютабари». Командир экипажа воздушного танкера уже связывался с Андреем. Они представились друг другу — американца звали Норман Джонс, и был он тоже майором. Они обсудили примерный район встречи и время.
ИЛ-76 МД уже много часов разрезал прозрачное воздушное пространство России, Китая, теперь вот входил в зону юрисдикции КНДР и Японии. В Иркутске, после шести с небольшим часов лета, они все-таки сделали короткую остановку, дозаправились и погрузили на борт несколько десятков комплектов обедов, минеральной воды и фруктов. Аэродромная бригада механиков быстро протестировала все четыре двигателя и основные узлы авиалайнера и дала свое добро на продолжение полета. Они пробыли на земле всего час двадцать.
Взлетели вовремя: над летным полем стал быстро конденсироваться плотный туман, что случалось здесь довольно часто. Уже отлетев на полсотни километров от аэропорта, они слышали переговоры диспетчеров и экипажей других самолетов, находящихся на подходе к Иркутску, из которых было понятно, что многие рейсы разворачивали на другие аэродромы.
Андрея разбудил бортмеханик, совсем молодой младший лейтенант:
— Товарищ командир, перекусон готов, а потом ваша вахта, вы сами просили… Извините.
— Все нормально, Николай, спасибо тебе.
Андрей сел на узкой койке, потянулся и протер глаза. Замерев на секунду, он прислушался к работе двигателей — все нормально, моторы работали ровно и уверенно. Андрей соскочил с койки и пошел сначала в санузел, а затем в импровизированную столовую, которую оборудовали на борту на верхней палубе и где постоянно сидели два-три человека.
Океанавты оказались ребятами серьезными, но одновременно и веселыми. Все, что они делали, сопровождалось шутками, анекдотами. Они с удовольствием подтрунивали друг над другом. Несколько раз объектами беззлобных шуток становились и летчики. Андрею нравились эти ребята. Немного выделялся командир батискафа капитан-лейтенант ВМФ Михаил Крупнов — невысокий, крепко сложенный блондин с зеленоватыми глазами. Он был немного интроверт и редко открывал рот, а если это делал, О все его подчиненные замолкали и «внимали». Судя по всему, ж пользовался у своей команды очень высоким авторитетом. Но то могло только радовать — за дисциплину можно не беспокоиться.
Быстро расправившись с разогретой едой — не очень вкусным бефстрогановом с картошкой и салатом а-ля оливье, — он поднялся по лестнице в кабину пилотов. Второй пилот, старший лейтенант Евгений Строков, довольно упитанный шатен, как всегда, сидел в своем ложементе в позе спящего — штурвалом ворочал автопилот. Но Андрей знал доподлинно: в любую секунду его напарник был готов взять управление на себя и пилотировать машину. Таких пилотов, как Евгений, — поискать.
— Ну как?
— Катастрофа идет по плану, — привычно откликнулся второй пилот.
— Радист! — усаживаясь в ложемент, позвал в лингафон Андрей. — Связь с американцами!
— Есть связь с американцами! — Бортрадист быстро заговорил по-английски в лингафон.
Через пятнадцать минут на фоне начинавшего темнеть закатного неба черным силуэтом пропечатался американец. Началось сближение.
— Как видимость, Энди? — послышалась в наушниках английская речь Нормана.
— Освещенность вполне достаточная, Норман, но я бы не стал медлить: все-таки темнеет…
— Согласен, давай начинать.
Огромный КС-135 Stratotanker медленно, но четко занял позицию чуть впереди и выше ИЛа. Из хвостовой нижней части фюзеляжа выдвинулась длинная заправочная штанга. За стеклом кормовой кабины был виден оператор, работающий верньерами управления.
— Энди, оператор просит тебя продвинуться на два метра вперед, — зазвучал голос Нормана.
— Есть, выполняю.
— Жень, добавь чутка на секунду! — попросил он второго пилота.
Евгений чуть двинул вперед РУД[9] и сразу вернул ее наместо.
— Отлично, Энди! Теперь так и держи, мы все сделаем, — одобрительно прогудел американец.
— Бортмеханик, открыть верхнюю заправочную лючину!
Американский оператор увидел, что позади кабины пилотов русского самолета открылось специальное отверстие для приема заправочной штанги. У тяжелых транспортных самолетов заправочная горловина находится, как правило, в верхней части фюзеляжа чуть позади кабины. Ловко двигая джойстиками, он подвел штангу ближе и включил запирающие магниты. Конус четко вошел в горловину. На приборной панели и у него, и у бортмеханика ИЛа зажглись зеленые индикаторы. Теперь оба гиганта летели в одной связке.
— Энди, сколько будешь брать? — опять прорезался Норман.
— Пятьдесят тонн! — ответил Андрей.
Спустя десять минут оба лайнера расцепились и слегка разошлись в стороны. ИЛ чуть поднялся и летел теперь на одной высоте с КС.
— Спасибо, Норман, выручил. Я твой должник!
— Заметано! За тобой выпивка!
— Идет! Что предпочитаешь?
— Ловлю на слове, я ведь оригинал! Если доведется посидеть вместе в баре, то я предпочту старый выдержанный «Кальвадос».
— А ты эстет! Хорошо, зафиксировал.
— Ну, пока, майор!
— Счастливо, майор!
Лайнеры качнули крыльями и стали быстро расходиться в стороны. Норман переключился на волну базы:
— «Остров», «Остров», я «Фокстрот»! Посылку русским передал, жду указаний.
— «Фокстрот», немедленно меняйте курс! — тут же затрещало в наушниках. — В квадрате 67–43 два патрульных Ф-16 были вынуждены сопроводить…
После довольно интересной и не вполне обычной встречи с русскими, началась стандартная, нудная работа. Норман поморщился, вздохнул, прибавил газ и стал плавно разворачивать свой воздушный танкер.
— Фил, — обратился он ко второму пилоту, — как ты думаешь, куда они направились и что везут? Не связано ли это со всей свистопляской вокруг станции МКС? Но зачем там русские, мы что, без них не справимся?
— Летят они, я думаю, на Гуам, туда, где навернулся сбитый НЛО. Я слышал, собирается специальная экспедиция по поиску и подъему тарелки. Кстати, экспедиция международная, как и рам проект МКС. Поэтому в нем и участвуют русские. Да, наверное, и не только русские. А вот что везут… Наверное, какое-нибудь подводное оборудование. Сколько «Кэндид»[10] на борт может брать, Норман?
— Пятьдесят тонн.
— Да, достаточно, чтобы перевезти тяжелый танк. Но танк-то они, конечно, не повезут, а вот батискаф очень даже может быть.
В кромешной темноте, или, правильнее, в отсутствие света, по темному и бесконечному пространственному туннелю, изредка, из ниоткуда и в никуда, стали пролетать огненные иглы; Это рождались, чтобы просуществовать безмерно малый отрезок времени, самые микроскопические частицы материи. Похожими на иглы они становились из-за своей хоть и конечной, но колоссальной физической скорости — скорости света. Проследить их полет в реальном времени было невозможно, и они отображались в мозгу супервизора лишь своими светящимися траекториями. Эти иглы были пока настолько редки, что каждую следующую приходилось ждать целую вечность. Но супервизор был терпелив и умел ждать, так же как умел фантастически быстро просчитывать миллиарды комбинаций, вариаций и возможностей. Супервизора не интересовало, откуда берутся частички материи, кто их разгоняет и как — для этого существовали подчиненные ему удаленные «флаги». Главная задача супервизора состояла в том, чтобы проследить, в случае столкновения летящих навстречу друг другу со световой скоростью частиц, рождение чего-то нового: материи с необычными свойствами и характеристиками, антиматерии, пространства с новой метрикой или законами.
Пространство, в котором работал супервизор, было ему знакомо. Это был трехмерный бесконечный плоский мир, с метрикой Евклида. Что такое «Евклид», супервизор не знал, да и не мог знать. Его гигантская память хранила л ишь то, что в нее вложили сюзерены — высший разум, которому супервизор подчинялся. Кто такие сюзерены и почему он им подчиняется, его не интересовало. Если бы его спросили, в чем его предназначение, то, следуя правилам логики, он бы ответил: «Выполнять приказы сюзеренов». Любопытство было ему чуждо, как и любые другие эмоции.
Огненные иглы стали чертить темное пространство чаще и ярче. Энергия частиц медленно, но неумолимо возрастала. Супервизор задействовал новые датчики и анализаторы, открыл, на всякий случай, доступ к дополнительным объемам своей практически неисчерпаемой памяти. Но даже эти сверхчувствительные приборы и могучий интеллект супервизора не уловили того момента, когда слегка дрогнула и чуть провисла клетчатая поверхность трехмерного евклидова пространства, будто на тончайшую эластичную паутину упала капля росы. Это действительно была первая капля. Метрика, незримо для супервизора, перестала быть евклидовой в полной мере и приняла некоторые, пока неосязаемые, неуловимые признаки неевклидовой геометрии, или метрики Лобачевского. Супервизор не знал, что такое «Лобачевский».
Глава 10. Марианская бездна
15 мая 20… года, 07 часов 10 минут.
Военно-морская база США
«Арпа-Харбор», о. Гуам
Подковообразный космический корабль чужих висел в нескольких метрах над дном океана, «подвешенный» своим силовым защитным полем на глубине ста двадцати метров. Всего метрах в пятнадцати от этого места дно резко, под углом около шестидесяти градусов, уходило вниз, в безумную одиннадцатикилометровую бездну Марианской впадины. Чтобы понять, жив ли Гость, надо было долго приглядываться к корпусу корабля, что было трудно, учитывая практически полное отсутствие света на этой глубине и оптические искажения, создаваемые силовым полем. Но что-то все-таки было заметно: перемигивание наружных светодатчиков, легкое, едва видимое свечение самого силового поля. Иногда можно было заметить и легкое движение: открывались и закрывались небольшие лючки в корпусе, выдвигались и задвигались штанги, манипуляторы, еще какие-то механизмы и приспособления… Можно было предположить, что проходит ремонт корабля, его диагностика и тестирование. Но кто его проводит — экипаж? Или это автоматика?
С шести сторон Гость был профессионально отмечен якорными стационарными радиобуями. У самого дна тонкие, но прочные фалы имели по нескольку светодиодов, которые, лишь слегка освещая донный песок, четко обозначали местонахождение Гостя. Поплавки радиобуйков хорошо просматривались на поверхности и днем и ночью, благодаря своей яркой раскраске и проблесковым маячкам.
Над Гостем на поверхности океана встали на якорную стоянку два сторожевых корабля флота США. Они постоянно сканировали и прослушивали дно в месте затопления. Несколько раз пытались спустить камеру, но безуспешно: то камера не работает, то ее отнесет легким подводным течением в сторону, то развернет не туда, куда надо. Подошла и подводная лодка, но не подплывала близко — опасалась. В нескольких милях от буйков, самым малым патрулировал крейсер «Порт-Ройял», выполняя многомильные маневры циркуляции, как тривиальный торпедный катер.
Но все это было лишь прелюдией к планируемой полномасштабной спасательно-научной операции. Главные «силы» еще не подошли.
На военно-морской базе спешно шла подготовка к экспедиции. На причал уже доставили русский батискаф, прилетевший накануне вместе с экипажем и командой техников.
Из Санкт-Петербурга поздно вечером 13 мая отплыл научно-исследовательский корабль Академии наук России «Мстислав Келдыш». По прибытии на Гуам он и станет плавучей базой и центром управления батискафом. Однако доберется «Келдыш» до Гуама не раньше чем через месяц. Шутка ли, придется проплыть около девяти тысяч морских миль. Так что и команде судна, и научным сотрудникам выпала необычная вахта: сначала померзнут в еще прохладной Балтике, затем покачаются на десятиметровых волнах в Бискайском заливе, а уж потом позагорают под палящим солнцем Порт-Саида, Красного моря, Индийского океана и экватора.
То, что сейчас сооружалось на полубаке вспомогательного американского судна «Сивулф» для спуска и подъема «Океана», было паллиативом, временным решением, которое было принято только из-за необходимости как можно скорее начать работу на дне.
Прибыв на борт «Сивулфа», «океанавты», как их окрестили на базе, сразу же включились в общий аврал и стали помогать американским морякам и местным монтажникам возводить это достаточно нелепое сооружение. Батискаф пока стоял принайтованный к транспортной автоплатформе. Командование базы приставило к нему двух морских пехотинцев на всякий случай — уж больно нужная и дорогая техника.
К вечеру ожидалось прибытие английского специального отряда подводников, которые обладали и опытом, и техникой, и экипировкой для работы на такой глубине.
В одном из административных зданий базы нескончаемой чередой шли совещания штаба ad hoc[11] экспедиции. Там частенько встречались Озеров, Крупнов, профессоры Арутюнян и Сертиз, доктор Ванхаймер, полковники Рейли и Блан.
Доходило и до конфликтов. Сегодня утром, во время совещания, получив очередной звонок от помощника президента США по национальной безопасности, командующий базой адмирал Томас Джексон не выдержал и в довольно резких выражениях посоветовал тому не хвататься за телефонную трубку всякий раз, когда чешутся руки.
— Вы меня не убедите в том, что Президент требует от вас доклада каждый час! А посему умерьте свой административный зуд и дайте людям спокойно работать. Нервотрепки и без вас хватает! — сказал напоследок Джексон и бросил трубку.
Присутствующие по достоинству оценили поступок, засмеялись и зааплодировали. Адмирал обвел аудиторию хмурым взглядом, остановился на командире русского батискафа и спросил:
— У вас в России так же?
— Чиновники везде одинаковы, господин адмирал. Одно слово — бюрократы, — спокойно ответил Михаил.
— Вот-вот. Так, к делу! — адмирал начал перебирать на столе документы. — Где командир «Кэндида»?
— Я здесь, господин адмирал! — вытянулся Озеров.
— Вам предписано в десять часов вылететь во Владивосток, погрузить подготовленное оборудование и доставить его сюда. Подтверждение приказа из Плесецка ваш радист уже получил. Соответствующие распоряжения даны на авиабазу «Андерсен». Все ясно?
— Так точно, господин адмирал. Можно выполнять?
— Выполняйте!
Андрей быстро скрылся за дверьми.
Через два часа, получив подтверждение задания и заправившись под завязку, ИЛ-76 МД с опережением графика взмыл в голубое небо и, коптя своими турбовентиляторами, стал удаляться в северном направлении.
20 мая 20… года, 07 часов 00 минут.
База ВМС США. Гуам
Спустя четыре дня все члены штаба собрались на последнее перед выходом в море совещание. Слово взял адмирал Джексон:
— Господа, я рад сообщить вам всем, что подготовка экспедиции практически закончена. Отобраны суда, которые примут участие в походе, доставлена необходимая спецтехника, прибыли специалисты по глубоководным погружениям. Кроме этого, проведена большая работа по переоборудованию вспомогательного судна «Сивулф» под платформу для батискафа «Океан». На вспомогательном судне «Аляска» установлены платформа и барокамера для аквалангистов. В походе также участвует противолодочный корабль «Питтсбург». Его вертолеты нам, я думай пригодятся. Все суда полностью заполнили бункеры и готовы к отплытию. Несколько дней назад из Санкт-Петербурга вышло русское научное судно «Келдыш», но присоединится к нам еще нескоро… С сожалением вынужден доложить вам, что сам я остаюсь на базе для общей координации в рамках всего проекта. Я вам даже завидую! Ну, ладно. Вопросы? Нет? Тогда назначаю отплытие через два часа, на девять часов ровно. С Богом! — Джексон стал собирать в дипломат лежавшие на столе документы.
Присутствующие задвигали стульями, вставая, и потянулись к дверям.
Через полчаса участники экспедиции стали скапливаться на причале, где ошвартовались «Сивулф» и «Аляска». Началась посадка.
Погода была великолепная. Несмотря на жаркое солнце, с океана тянул легкий бриз и шевелил длинные ветви прибрежных пальм. Темно-синяя поверхность океана была кое-где покрыта небольшими барашками, но волнения почти не было.
Когда суда отчалили и самым малым двинулись вдоль длинного мола к выходу из порта, на пирсе осталось несколько десятков человек во главе с адмиралом, среди которых можно было узнать уж слетавшего во Владивосток и обратно Андрея Озерова, Гленна Гранта. Был на пирсе и Дарелл Смит, провожавший свою подругу.
Вивьен Торн прилетела с континента два дня назад с небольшой группой океанологов, морских гидрографов и океанографов и теперь стояла на палубе «Сивулфа» и махала Дареллу белой бейсболкой. Даррелл провел с ней все эти двое суток и мог только сожалеть, что приходится расставаться. Посидели они в ресторане и вместе с Гленном. Вивьен действительно оказалась просто ходячей морской, вернее подводной, энциклопедией — слушать ее можно было часами. Стоявший рядом Гленн немного завидовал приятелю — уж больно хороша была Вивьен и, вразрез с устоявшимся мнением об умственных способностях блондинок; очень умна и начитанна. «Сивулф» дал длинный гудок, прощаясь с портом и людьми. Ходу до квадрата 33–50 было восемь часов.
Через час, когда Гуам уже превратился за кормой в размытое пятно на горизонте, штаб экспедиции собрался в кают-компаний «Сивулфа». Помещение было не очень большим, но вместило всех, и даже еще осталось несколько незанятых стульев. Доналд Сертиз, невысокий, сухой человек преклонного возраста, являвшийся заместителем руководителя штаба, восседал за небольшие столиком, на котором была разложена подробная карта квадрата 33–50. Вокруг него расположились: ученые Фридрих Ванхайме и Ашот Арутюнян, океанолог Вивьен Торн, космонавты Ронни Белл и Алексей Богатырев, командир батискафа Михаил Крупнов, командир английских подводников Артур Кинси, полковники Янник Блан и Джон Рейли, капитан «Сивулфа» Кирк Немур, офицер связи с Питтсбурга, несколько техников, акустиков, операторов электронных средств обнаружения и врач.
— Можно считать, что все в сборе, за исключением Дени Армона и Тони Грэгсона, — проскрипел Сертиз и, дунув на расческу, причесал свои длинные седые волосы. — Но они, возможно, присоединятся к нам позже. Итак, давайте прикинем наши с вами первые шаги по прибытии на место. Первое: как можно скорее спускаем под воду мобильную видеокамеру и производим предварительный осмотр и съемку места затопления. Как вы знаете, военным не удалось толком поработать с имеющейся у них аппаратурой, да она и не приспособлена, судя по всему, для выполнения таких задач. Как наша камера, готова?
— Да, профессор, — привстал один из техников. — Все готово. И видеокамера, и мобильная подводная платформа.
— Хорошо. Дальше. Пока будет готовиться к спуску «Океан», было бы неплохо провести более детальную разведку с помощью ваших, лейтенант Кинси, акванавтов. Сколько времени потребуется для подготовки к погружению двух-трех человек?
— В принципе, все готово, погружаться — не всплывать, — ответил широкоплечий коренастый англичанин с резкими, но правильными чертами лица. — Глубина для водолазов там предельная, поэтому только на всплытие несколько часов потребуется. Здесь я хотел бы обратить внимание на необходимость четко отслеживать погоду. При всплытии акванавтов на поверхности не должно быть сильного волнения.
— Понятно. Попросим несколько метеоточек вести непрерывное наблюдение в наших интересах, — ответил моложавый капитан «Сивулфа», пощипывая тонкую шкиперскую бородку.
— Вот и отличненько. — Сертиз порылся в своем бездонном портфеле, достал какой-то список и поднес его к глазам. — Так, продолжаем. Гидрографы должны быть готовы…
После совещания народ разошелся — кто по своим рабочим местам, кто по каютам.
Лейтенант Кинси поднялся с капитаном в ходовую рубку и попросил связать его со своим заместителем, который находился имеете с остальными акванавтами на Аляске. Дав нужные указания и выслушав ответ, он отключил связь и, поблагодарив, вышел на палубу.
В открытом море ветер дул посильнее и ощутимо дергал такелаж, антенны и растяжки на мачтах. Рубашка на лейтенанте сразу надулась на спине пузырем, а бейсболку чуть не унесло в море, благо она была пристегнута специальным шнуром к воротнику рубашки. Но ветер был очень теплым и совершенно не вносил дискомфорта. Зыбкое марево у горизонта предвещало знойный день. Да, экватор — это тебе не Туманный Альбион! В двух кабельтовых[12] позади, почти в кильватере «Сивулфа», шла «Аляска», а впереди, по правому борту, уверенно резал волну «Питтсбург». Посмотрев на часы, Кинси вдруг почувствовал, что давно проголодался — с самого утра он так толком и не успел поесть. «А когда, черт возьми, здесь обед?» — задался он вопросом и направился на нижнюю палубу.
В это время в каюте, где разместился Крупнов, разговаривали _ трое.
— Михаил, будь человеком, сам же говорил, что твой аппарат легко возьмет на борт пятерых! — горячился Алексей Богатырев. — Мы что, не имеем права претендовать на погружение? Мы никому не помешаем — наоборот, готовы выполнять любую работу. — Он обернулся к Ронни, ища у того поддержки.
— Что-что, а право-то вы имеете, — спокойно отвечал Крупнов. — Но вот график уже утвержден. Да что вы волнуетесь, в самом деле? Здесь работы на несколько недель, а то и месяцев хватит, а вы сразу все хотите. Нет, и не упрашивайте — ваше с Ронни погружение будет в том случае, если это позволит график!
Ронни, который понимал большую часть из того, что говорилось в каюте на русском, но сам говорил еще плохо, вдруг разразился гневной тирадой на английском. Алексей и Михаил разом замолчали и повернулись к нему.
— Нет, Ронни, никакой я не перестраховщик, — заговорил с ним по-английски Михаил. — Просто у каждого своя работа, за которую он отвечает головой. Спускаться сначала должны те, кто реально может оценить обстановку, принять решение по дальнейшим действиям. Подводные туристы потом! Ну, вот что бы ты или ты, Леш, сказали мне, вздумай я напроситься полететь к вам на МКС вразрез со всеми инструкциями и утвержденными указаниями? Что замолчали?
— Космический корабль — это не батискаф, тут все намного сложнее и непредсказуемее…
— Что я слышу! Да будет вам, звездоплавателям, известно, что ближний космос изучен намного лучше дна мирового океана! Вон и по Луне уже двенадцать человек погуляли, и на Марсе зондов понатыкали, и на Венере. На орбите целые комплексы вроде МКС и телескопа Хаббл болтаются, к внешним планетам солнечной системы аппараты запускаем, кометы изучаем! Весь ближний космос забит спутниками связи, ГЛОНАСС, ЖПС. Уже реально встала проблема мусора и регулирования движения в околоземном пространстве. Несколько случаев столкновений на орбите! Светофоры пора ставить. А о мировом океане и его дне мы не знаем почти ничего. И все почему? Да потому, что придонная среда намного агрессивней, опасней космоса и не такая бескомпромиссная. Факт! Сколько совершено полетов в космос — сотни! А посчитайте, сколько совершено глубоководных погружений — несколько десятков, и лишь одно пилотируемое на одиннадцать тысяч метров — в самую бездну. Остальные погружения среднеглубинные. С пугающей регулярностью происходят аварии на подводных лодках. Несколько подлодок попросту исчезли, не успев ничего сообщить, и только спустя годы, а то и десятилетия их обломки находили на дне! Однако причины аварий до сих пор неизвестны. «Трэшер» и «Скорпион» у американцев, «Минерв» и «Эридис» у французов, «Дакар» у израильтян и «К-129» у нас. Вот так-то, архангелы мои космические. Обещаю, что постараюсь выкроить для вас места в батискафе при одном из погружений, но сначала — океанологи, гидрографы и техники. Все, ребята, не обижайтесь!
Расстроенные, Алексей и Ронни вышли из каюты, прикрыли дверь и посмотрели друг на друга.
— Ничего, не все потеряно, старина. Все-таки он пообещал нас не забыть, — успокаивая скорее самого себя, сказал Алексей.
— Будем надеяться, — вздохнул Ронни, и астронавты зашагали по коридору.
Склянки пробили полдень.
24 мая 20… года, 18 часов 15 минут.
Тихий океан,
район затопления НЛО, глубина 120 метров
Четвертый день велись подводные работы в районе затопления Гостя. Три раза спускались акванавты, два раза — батискаф «Океан», у дна постоянно барражировала видеокамера на подвижной телеуправляемой платформе. Результатов, кроме визуального наблюдения корабля чужих, не было. Силовое поле сводило на нет все попытки проникнуть в тайну объекта. Было отснято более двадцати часов видео, километры телеметрических измерений, но по-прежнему не было никаких реалистических идей относительно подъема корабля.
Наконец-то сбылась мечта космонавтов — Крупнов согласился, с одобрения профессора Сертиза, взять их на борт своего аппарата. В этом погружении участвовали, кроме Крупнова и его пилота Вадима, океанолог Вивьен Торн и космонавты Богатырев и Белл.
Погружение прошло без происшествий, и батискаф ровным килем завис в двух метрах над песчаным дном. Алексей и Ронни прилипли к двум боковым иллюминаторам батискафа — интересно! Экипаж и Вивьен наблюдали за подводным миром из переднего иллюминатора-обтекателя.
Погружение не предвещало ничего необычного — стандартный набор видеосъемок, проб и анализов. Все занимались своим делом, а космонавты просто наблюдали.
Гость, в коконе собственного силового поля, окруженный светящимися элементами якорей радиобуев, смотрелся совершенно нереально. Завихрения подводных волн и течений вокруг поля, размытые очертания самого корабля, теряющиеся в сумерках подводной глубины, флуктуации света на корпусе… Неподалеку, в непосредственной близости от Гостя, копошились на дне двое акванавтов из команды лейтенанта Кинси. Рядом с ними в донном песке виднелись небольшие открытые ящики и инструменты. Акванавты монтировали очередной прибор-анализатор. Метрах в пяти-семи от них на дне лежала специальная подъемная платформа, соединенная с кораблем на поверхности толстыми тросами и шлангами. Станина платформы была закреплена на дне. Все сооружение напоминало своеобразный лифт, кабина которого состояла только из пола с торчащими из него штангами поручней. На платформе были установлены два довольно мощных прожектора, которые рассеивали голубоватый подводный сумрак на пятнадцать метров вокруг и несколько аварийных баллонов с воздушной смесью.
Подвижные ксеноновые фары батискафа шарили по песчаному дну.
— Подойдем к обрыву и осмотрим его верхнюю часть, — в лингафон, но громко, так, чтобы слышно было всем в аппарате, произнес Михаил. — Вадим, самый малый и на разворот.
— Есть! — Пилот слегка пошевелил джойстиками управления, и «Океан» начал медленно отворачивать от Гостя. Развернувшись, батискаф потихоньку проплыл пятнадцать метров, приблизился к зловещему обрыву и завис над верхней точкой хребта. Здесь дно круто уходило вниз на головокружительную глубину.
— Вадим, подработай еще немного вперед, — попросил Крупнов.
Батискаф неспешно стал удаляться от песчаного донного плато.
— Прочувствуйте, друзья — под нами одиннадцать километров воды. Одиннадцать тысяч метров… Бездна.
В аппарате воцарилась торжественно-напряженная тишина. Лишь тихо жужжали сервоприводы маневровых моторов, удерживая батискаф в заданном положении.
Отсюда корабль чужих был виден как размытое белесое пятно. Несколько звезд вокруг него были фонарями в руках акванавтов и прожекторами подводного лифта.
Мимо бокового иллюминатора проплыл огромный морской окунь, но что-то в батискафе заинтересовало его, и он вернулся к необычной, толстой, светящейся рыбине. Забавно жвакая большими губами, он пропускал воду через мерно колыхающиеся клапаны жабр и глуповато поводил глазами, рассматривая появившуюся в его подводных владениях невидаль. Ронни постучал пальцем по толстенному стеклу иллюминатора, и окунь, как любопытный щенок, ткнулся носом в армированное стекло батискафа с обратной стороны.
Мельчайшие частицы материи столкнулись с невообразимой скоростью и высвободили всю заложенную в них колоссальную энергию. Корпускулярные фрагменты вещества спаялись, переродились, растворились друг в друге и образовали что-то доселе в этом мире невиданное, небывалое и чудесное. Метрика пространства прогнулась, стала выпуклой и, изгибаясь все сильнее и сильнее, превратилась в сферическую, римановскую. Проворачиваясь дальше вокруг себя одновременно в разные стороны и попеременно меняя местами внутреннюю и внешнюю поверхности сферы, вся система стала коллапсировать и катастрофически проваливаться сама в себя, образуя невообразимо малую сингулярность. Резко, в сотни тысяч раз возросла гравитационная составляющая системы. Вокруг пока еще видимой поверхности образовался слой жесткого излучения и, выбросив с полюсов системы дрожащие лучи-щупальца, начал очерчивать зримую линию горизонта — горизонта событий черной дыры…
Четко определив образование радиуса Шварцшильда[13], и аккреционного диска, супервизор не мог сделать иного вывода, как только об образовании во вверенном ему пространстве черной дыры, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Получив и мгновенно обработав эту информацию, супервизор впервые столкнулся с невозможностью передать сообщение сюзеренам. Отправленные им сигналы сначала замедлились, потом остановились, а спустя неуловимо малый отрезок времени потекли обратно к запустившим их эмиттерам. Супервизор не мог чувствовать и ощущать, но констатировал: из его памяти начали выпадать целые глыбы информации. Темпоральная ткань пространства расползалась, как прогнившая мешковина… Супервизор потерял способность эффективно влиять на происходящее в гигантской, темной и ужасно холодной трубе коллайдера. Микромир, подобно болезнетворному вирусу, стал постепенно прорастать своей метрикой, законами, химией и временем в привычный окружающий нас мир, деформируя, изменяя и подминая его.
— Ну что, спустимся немного? — предложил Михаил экипажу батискафа.
Предложение было активно поддержано всеми, и Вадим начал медленное погружение с одновременным движением от плато.
— «Сивулф», перемещаемся на пятьдесят метров юго-восточнее и ныряем на пятьсот.
— «Океан», понял вас, ныряйте! — отозвались с поверхности.
Батискаф в умелых руках Вадима медленно погружался, четко следуя относительно ровному рельефу крутого склона, ведущего почти в никуда. Склон, освещенный прожекторами «Океана», был желтовато-коричневого цвета. Сначала он почти полностью состоял из песка, но по мере погружения все чаще и чаще стали попадаться оголенные участки скал. На глубине трехсот метров склон стал еще круче, и песок на этой циклопической наклонной скальной поверхности исчез совсем. Кое-где из скал торчали водоросли, вокруг шныряли небольшие рыбешки. Крупных рыб видно не было.
— Каждый слой содержит свою неповторимую флору и фауну, — пояснила Вивьен. — Если у поверхности почти каждый метр отмечен особенностями, то с увеличением глубины увеличивается и толщина слоев ареалов подводной жизни. Чем глубже, тем менее заметен переход…
— …торожно!!! — вдруг выплеснулось из наушников Михаила. — Гость!..
— Вадим, всплытие до уровня сто двадцать метров! — немедленно скомандовал Крупнов.
Сервоприводы моторов загудели громче, и батискаф прекратил движение вниз. Зашипел насос, продувая балласт. «Океан» медленно начал подъем.
— Что случилось? — недоумевала Вивьен, пристегиваясь к жесткому пластиковому сиденью ремнем.
— «Сивулф», «Сивулф», что там у вас? — прокричал в микрофон Михаил.
— Гость движется к обрыву!!! — шкваркнуло в наушниках.
Батискаф вздрогнул и сильно накренился от оглушительного удара сверху. Погасло внутреннее освещение и один прожектор из трех снаружи. По прочной обшивке аппарата что-то терлось, издавая выворачивающий душу скрежет. Наконец звук оборвался, и батискаф, как поплавок, встал на ровный киль. Раздалось противное громкое шипение, и откуда-то сверху интенсивно закапало. Михаил, Вадим и Вивьен в передний сферический иллюминатор с ужасом увидели, как, ударяясь о крутой скалистый склон, в бездну быстро погружалась платформа-лифт акванавтов, увлекая за собой оборванные кабели, тросы, погасшие прожектора, обломки и одного из несчастных подводников. Он нелепо размахивал руками, судорожно пытаясь выпутаться из опоясавшей его петли толстого кабеля. Спасти его не было никакой возможности. У Вивьен перехватило дыхание.
— Вверх!!! — закричал Михаил.
Но Вадим и без команды лихорадочно работал ручками управления. Батискаф упрямо карабкался вверх. Алексей и Ронни молча сидели на своих местах и крепко держались за скобы кабины. Прошло несколько мучительно длинных секунд, и опять «Океан» получил сокрушительный удар сверху, беспомощно лег на правый борт, захлебнулся двигателями и начал стремительное, неуправляемое погружение. Сверху его придавил и тянул за собой на далекое дно огромный корабль чужих.