— Лады.
Опер вышел.
— Вы, — Комлев повернулся к женщине в фуфайке, — подождите там, на улице. Я вас приглашу.
Та удалилась.
— Ваше имя, отчество? — Афанасий обратился к диспетчерше.
— Мария Никитична.
— Мария Никитична! Есть ли у вас комнатушка, чтобы девушка пока там посидела?
— Да вот, служебка, — диспетчерша показала на вторую дверь. — Она там ничего не украдет?
— Может, вы с ней несколько минут побудете?
— Такая прожженая…
— Я ж рядом.
Девчонка презрительно хмыкнула и, пнув ногой стул, вышла за Марией Никитичной.
Комлев присел к диспетчерскому столику, поставил на него портфель и, глянув в окно на разворачивающееся со скрежетом громадное металлическое тело только что подошедшего трамвая, спросил:
— Фамилия?
— Суша Сергей Савельевич, — засюсюкал парень.
— Кем работаете?
— Вагоновожатым.
— Что же так, все на линии, а вы…
— А мой трамвай вон, на отстое, — показал в окно.
— Тогда рассказывайте, как было дело?
— Я, значит, вышел в салон поправить сиденья. Сами знаете, какое теперь мародерство. И вижу, Катерина подъехала. Только она отмечаться пошла, как в кабину ее девка эта нырнула, что-то под руку себе и шустряком из вагона. Я выскакиваю: «Девушка!» А та как припустит. И прямо к мостику. Догоняю. А она обернулась и нагло так в речку сумку швырнула. И стоит руки в боки, ухмыляется. «Ты чего бросила?» — спрашиваю. «Ничего, — говорит. — А хочешь узнать, ныряй!» Я ей: «Пошли-ка со мной!» А она вырывается и: «Я честная! Сейчас кричать буду!» Тут и Катерина подбежала. Спрашивает: «Сумка где? Сумка?» Я пояснил, что в речку бросила. А девка: «Это он все врет! Не докажете!» «А чего же убегала?» — спрашивает Катерина. «А бугая вашего испугалась: может, решил что сделать со мной», — говорит девица.
Комлев достал из потрфеля и положил перед Сушей чистый лист бумаги:
— Запишите дословно все, что сказали.
Тот принялся выводить каракули.
Следователь вышел из диспетчерской. Увидел женщину в телогрейке. Она горячо что-то излагала окружающим.
— Попрошу посторонних разойтись, — сказал старший лейтенант.
Женщины, недовольно перешептываясь, пошли к остановке.
— Как вас величать? — спросил владелицу телогрейки.
— Октябрина Макаровна, — с готовностью ответила та.
— И кто же вас научил отбросами речку загрязнять?
— Виноватая. Уж простите бабу. Но гражданская совесть мне велит высказаться. И я могу засвидетельствовать, что воровка на чужое позарилась. А без меня вы ничего не докажете. Сами слышали, как запирается. Имейте в виду, я член партии со стажем. Вот пенсию получаю, а в трудовом строю остаюсь. Я завсегда за наше родное правительство. За то, чтоб порядок был.
— Так что же вы видели?
— Да как что? Высыпаю, значит, и вижу — девка вбегает на мостик, а за ней парень. Он ее за грудки, а она рукой вот так, вот так, — взмахнула ладонью, чуть не сбив фуражку со старшего лейтенанта. — Что-то тут у них и упало в воду. Буль, и негу.
— Так вы что, не разглядели, что это было?
— Какое там, зрение у меня неважное. Я капельки питательные капаю в глаза. Так, что-то булькнуло, круги пошли.
Комлев облокотился о брус крылечка. Октябрина Макаровна астматически дышала рядом:
— Мне подписаться? Где?
— Да, да. Только я сейчас изложу.
Быстро записал, и женщина, близоруко щурясь, неуклюже давя ручку, вывела свою фамилию.
— И на суд меня пригласят? — спросила.
— Обязательно! Как же без вас, — ответил Комлев.
Вернулся в диспетчерскую, взял у Суши объяснение, прочитал, кивнул головой.
— Я свободен? — спросил тот.
— Да, можете идти, — открыл дверь в соседнюю комнату. — Ну, Мария Никитична, как там наша подопечная? Ничего с собой…
— Не дождетесь такого! — выпалила девица.
— Я пошла, — встала диспетчерша. — Вы уж ее тут не особо стращайте.
— Нет, нет, подождите, пожалуйста. Она ж малолетняя. Посидите немного с нами.
— Это я малолетняя! — замотала головой девица.
— Ладно, будем считать, что взрослая! Документы какие у вас? — спросил Комлев.
— Нет. У меня их украли. В трамвае. Полгода назад.
— Ясно. А как же твоя фамилия?
— Да никак.
— Ты тут не крути. Отвечай, раз взрослая.
— Милославская Агриппина Сигизмундовна.
Комлев прокашлялся:
— А где же проживает эта Агриппина Сигизмундовна?
— В пригороде Чикаго.
— Так ты еще и иностранка?
— Марсианка!
— Ага, на тарелке прилетела. Дурачков ищет. Совести совсем у нее нету! — затараторила Мария Никитична.
— А у вас есть?
— Ну, хватит. Мы ведь все равно узнаем, кто ты, что ты. Еще раз спрашиваю: как твоя фамилия? — совсем строго заговорил следователь.
— Я уже говорила вам, что я Заславская Марианна Самсоновна.
— Уже и Самсоновна! Ах, наглая! — воскликнула Мария Никитична.
— Подождите, не надо, — сказал старший лейтенант. — Если ты будешь тут еще выкаблучиваться, мы тебя отправим в детприемник. А там уж все выяснят.
— Ничего я не скажу! Отправляйте хоть к черту на рога! Никто я, ничья я и родом ниоткуда! Понятно?
— Знакомые у тебя в городе есть?
Девица промолчала.
— А мы покажем тебя по телику и попросим опознать. Уж будь уверена, и родители твои прибегут, и …
Девчонка насупилась. Потом опустила голову и прижалась лбом к рукам.
Ее белые крашеные волосы рассыпались по плечам.
— Будешь говорить? — вновь спросил Афанасий.
— А в школу не сообщите? — выдавила из себя девица, не поднимая головы.
— От тебя зависит…
Мария Никитична поставила перед ней чашку с водой. Комлев заметил, что руки девчонки дрожали.
— Нет, в школу сообщать не буду.
Приподнялась, схватила поданную диспетчершей чашку; жадно стала пить, почти захлебываясь и не глядя ни на кого.
— Ты хоть сумку-то открывала? — спросил Комлев.
— Не успела.
— Значит, не видела, что там есть?
— Так, наощупь. Что-то круглое.
— А что ты хотела там найти?
— Косметику… Сейчас знаете, какие цены. А у меня ведь мамка не разбежится.
Отхлебнув еще глоток, девчонка поставила чашку на стол.
— Ишь ты, косметику. А тебе сколько лет-то? — спросила Мария Никитична.
— Пятнадцать… Ну и что. У нас в школе все девчонки красятся.
— Но ведь это не причина, чтобы воровать, — проговорил следователь. — Как ты сама-то считаешь?
— Да мне бы только тюбик помады…
— Вот ведь приспичило. Что ты с ней поделаешь, — произнесла диспетчерша.
— Подростковый возраст, — согласился Комлев. — А говорила, что взрослая. Как зовут-то?
— Аня.
— Вот что, Анюта. Забудь о чужом навсегда. Ведь попадешься еще разок, и вся жизнь твоя кверху тормашками полетит. И поверь, не до косметики тогда будет. Дай мне слово, что не повторишь то, что сегодня произошло.
Девушка закивала головой.
— А я твоему честному слову поверю, но тебя запомню. Поэтому давай, становись взрослой. И отвечай за себя. Договорились?
Аня снова закивала головой.
— Мария Никитична, вы не против?
— Да, спасибо вам, товарищ следователь. Я такого милиционера еще не видела, — всхлипнув, сказала диспетчерша и, всплеснув руками, выбежала из комнаты.
— Вот мой телефон, — Комлев подал девочке листок. — Если что, позвони. Помогу. Посоветую.
Девчушка вскинула глаза.
— А пока никто ничего не узнает. Я же обещал.
Он вывел девушку на улицу и чуть подождал, пока стройная фигурка скрылась за углом проулка.
Подъехал Дубняш.
— Ну что? Все подтвердилось? Ставим на раскрытие? — он выпрыгнул из машины.
— Нет… Я принял решение прекратить дело.
— И в комиссию не направишь?
— Нет, не направлю.
— Интересно! Это почему же?
— Есть обстоятельства.
Рядом заскрежетал трамвай, и из него выскочила знакомая уже вагоновожатая:
— Меня ждете?
— Конечно, ждем. Пошли! — Комлев пригласил всех в диспетчерскую.
— А где же шалошовка эта? — спросила Катерина с порога.
— Отпустили… Следователь, кажись, перестарался, — въедливо протянул Дубняш.
— А кто же мне теперь возместит ущерб? — взвилась вагоновожатая.
— Грошовая у тебя душа, Катерина! — из-за диспетчерского столика поднялась Мария Никитична и стала выкладывать деньги из своего раскрытого кошелька. — На вот!
Комлев тоже полез в карман:
— Вот еще.
— Тоже мне, Ротшильды! Лично мне зарплата таких жестов не позволяет, — зло сказал Дубняш и, хлопнув дверью, вышел.
— Вы что меня за дуру принимаете… — произнесла Катерина. — Мне денег ваших не надо. Мои пусть вернут!
— Ну, вот мы вам и возмещаем. Тут, даже побольше будет, — произнес Комлев.
— Дело ваше, — Катерина сгребла деньги. — Но сумка-то казенная.
Комлев молча протянул ей еще две купюры.
Когда вернулись в машину, Дубняш сказал;
— Что ты тут выпендриваешься. Раскрываемость-то ниже будет.
— А мы что, на одних малолетках статистику делаем? А рецидивисты у нас в стороне? Задницу трудно оторвать? Тех хватаем, кто в руки сам лезет!..
— Неизвестно еще, кто выкладывается, а кто больше посиживает в кресле. Может, это тебе зарплата позволяет жуликов покрывать. А это, между прочит, называется — соучастие…
— Ну, давай, стучи! Иди прямиком к начальству. Может, и премию получишь еще за одно раскрытие.
— Это я еще посмотрю, может и пойду…
У себя в кабинете Комлев бросил портфель и, не снимая плащ, сел за стол:
«Черт-те что! Вот и с опером поцапался. Да что же это за милиция?! Каждый только о своей шкуре, о своей выгоде думает. А люди при этом как бы ни в счет. Ерунда какая-то… Сплошной беспросвет».
Чтобы заглушить подступившую к горлу тошнотворность, механически набрал знакомый номер. Кому еще мог позвонить он в таком состоянии?
— Здравствуйте, Людмила Ивановна!
— Ты совсем запропал куда-то, Афоня! Что там у тебя?
От первых же ее слов стало легче и теплее на душе.